Мамикон Эчмиадзинский. Mamikon Echmiadzinsky. Մամիկոն Էջմիածինցի

[Мукик]

19 лет, Москва. Любит историю. Живет в Москве. Учится на стоматолога.

[Мукик]

Память о нас”

Моей прабабушке Астгик и 1,5 миллионам
невинно убиенных армян - жертвам первого
Геноцида 20-го века посвящается.

Бурлит Меграгет*, словно огромный змей, мечущийся в удавке. Бурлит, своим течением напоминая ток времени. Яркое солнце осветило долину Муша, поле, засеянное арбузами и каменистые берега реки. Ветерок играет в ветвях кустарников, встречающихся на берегу реки. Вдали видны заснеженные вершины гор, которых не беспокоит ничего, кроме холодного ветра, который, спустившись оттуда, наполняет воздух живительной свежестью. На востоке сияет вершина Кана Лера. Вокруг поле, горы, река и камни. Все, что было тут тысячи лет. Но, пройдя дальше по этим пустынным полям, вдруг, становиться, видна гора Немрут, причудливая и завораживающая. А под ней Муш. Один из древнейших городов Тарона, город торговцев и мастеровых, пестрого тараза и святого Нерсеса Мшеци. Недалеко от нее стоит церковь святого Карапета, где и произошла та история, которую решил я вам поведать.
Солнце медленно, неторопливо идет к закату. Ее последние лучи с особой нежностью освещали многовековые камни церкви, и крест на ее вершине поблескивал, как бы вбирая в себя ее теплоту. Деревянная дверь в церковь, украшенная резьбой, открылась, и из нее вышел священник в черной рясе. Черты его лица, более чем черты кого-либо другого человека подходили для армянского священника. Черная длинная борода, где уже виднелись седые волосы, густые брови, которые придавали хмурый вид большим черным глазам, где будто бы была запечатлена многовековая скорбь армянского народа. Широкий, морщинистый лоб, который, как и все лицо было смуглое от беспощадного солнца Армянского Нагорья.
Это был отец Оваким.
Обычно молчаливый и спокойный, он был чем-то озадачен. Медленными шагами он подошел к западной стене церкви, где стоял хачкар. Кончиками пальцев он дотронулся до согретого солнечными лучами камня – святыне. Это был хачкар 18-го века, который сотворил варпет Акоб по просьбе торговца Мелкона из Муша. Долго смотрел он на хачкар, на его узоры, будто пытаясь найти что-то. Он в чем-то засомневался, брови его нахмурились….. Отец Оваким посмотрел на землю, его охватило отчаяние, потом он обратил свой взор к камню, на большой крест на нем, потом, закончив эту внутреннюю борьбу, он произнес:
- Աստուած ել բան չեմ խնդրե: Քոնն է կամքը Տեր իմ.
Сегодня ему предстояло осуществить очень важное дело, от которого зависела жизнь более 30 детей. И если для солнца поля, реки и горы Тарона были такими же, как тысячи лет назад, то для отца Овакима и всего его народа сей день, сулил несчастья. На дворе была весна 1915 года от рождества Христово.

* * *

Еще раз, оглянувшись вокруг, он неторопливыми шагами направился к входу в храм. Лучи солнца освещали его лицо, и при этом свете был виден беспокойный блеск в его глазах – сосредоточение всех душевных сил. Но даже лучам солнца не дано было проникнуть в душу отцу Овакиму и своим светом освятить мрак терзаний. Отец сел на прямоугольной формы камень у входа, который служил скамейкой, и своим задумчивым хмурым взглядом посмотрел на солнце. Долго смотрел на небо, будто бы стараясь определить, какую часть своего пути уже прошло солнце и когда оно пойдет освещать иные части света.
Вдруг на дороге, которая спускалась с возвышенности, появились двое мужчин, а за ними замелькали десятки детских голов. Босоногие мальчишки, живо бегающие по дороге, девушки одетые в национальные наряды. Всем им было от 6 до 10 лет. Но среди них были две девушки, выглядели они постарше остальных, одеты были весьма богато, в традиционный мушский тараз. Их волосы были аккуратно обвиты в косы, а края одежды были украшены разнообразными узорами. У всех на лицах был отпечаток усталости, было видно, что они давно уже шли пешком. На лице у детей была, какая то тревога, всегда радостные и озорные, они подспудно чувствовали горе и старались прислушаться к нему. Вскоре они дошли до церкви. Отец Оваким, давно их ожидавший, подошел к ним и сначала поздоровался с мужчинами. Первого звали Або, второго Мраз. Оба были курдами из Сасуна, которых давно знал отец. Потом он по очереди подошел к каждому из детей, говорил им пару слов напутствия, целовал в лоб и благословлял. Он прощался с ними, хотя многие дети этого не понимали.
- Сако, вам предстоит большая дорога, слушайся старших .
- А ты Астгик, не убегай далеко, всегда держись брата.
Он знал их всех по именам, он знал их характер, их любимые лакомства, их страхи, их любимые игры. Он был их учителем, а для многих, потерявших родителей во время погромов, и отцом.
Последним он подошел к двум девушкам, которые были постарше. Они были сестрами, Искуи было 13, а Ани 11 лет. Он обнял их и поцеловал в лоб, потом спросил:
- Где ваш брат?
- Он ушел в горы к федаинам – сказала неуверенным голосом Искуи.
На лице у отца Овакима изобразилось глубочайшее разочарование.
- Глупый мальчик!!!! Вы же единственные кто у него остались! За отца он не отомстит, но славный род Сасунци Ишхана прервется! Он же ребенок и не понимает, что лучше спасти 20 детей, чем убить 20 тысяч турок. Уже поздно об этом говорить. Աստված իրան պահապան! Вам пора.
- Отец вы не пойдете с нами? – спросила Ани и в ее глазах показались слезы.
У отца Овакима сжалось сердце, он обнял ее, к горлу подошел комок, но он сдержал себя. В очередной раз он должен был сказать им неправду. В первый раз он им сказал неправду, когда сказал что их отец уехал в Полис, хотя на самом деле его убили курды.
- Нет Ани джан, нет. Мне надо дождаться детей из Эрзерума. Да и оставлять церковь пустой нельзя, вдруг кто–то решит пожениться или креститься – он улыбнулся, эта улыбка далась так трудно, для этого он употребил все душевные силы. Он назвал Эрзерум, потому что он пришел ему в голову первым. Конечно же, никого он не ждал. Он знал, что никогда их больше не увидит. Искуи, более зрелая и понятливая, тоже это понимала. Он поцеловал Ани еще раз, и они ушла к остальным детям. Отец Оваким и Искуи остались одни.
- Мы уже говорили об этом Искуи, но напомню тебе еще раз – сказал отец строгим голосом. Вы пройдете с курдами дня два. Недалеко, там, на востоке русские. Когда пройдете на ту сторону, считайте, вы спасены. Там вы пойдете до Карса, оттуда курды вам помогут найти транспорт до Эчмиадзина. Только после того как вы сядете в повозку, ты отдашь им золото. Если по дороге они спросят тебя про оплату, скажи, что золото ты должна взять у священника в Карсе. Поняла? В Эчмиадзине пойдете к отцу Вардану в семинарию, все ему расскажешь, он о вас позаботиться. И да не покинет вас Господь. Он поцеловал ее в лоб, после чего пошел быстрыми шагами к курдам. Отец потратил много сил, чтобы не показать слабость перед Искуи, а она, также сделала нечеловеческое усилие свое истинное состояние перед сестрой и остальными детьми.
Когда отец Оваким подошел к курдам один из них спросил:
- Если вы закончили…. – сказал бородатый курд и замолк.
Отец понял, что пришло время оплаты. Быстрыми шагами он вошел в церковь. Через несколько секунд он вышел оттуда, держа в руках какой то предмет, завернутый в ткань. Он передал его курдам. Там была деревянная коробка. Або открыл его и начал рассматривать его содержимое. Там было золотое ожерелье, кольца, монеты.
- Это вполне достаточно – сказал Або, рассматривая монету – но…
- Что? – спросил отец, обеспокоенным голосом.
- Вы даете нам все эти драгоценности, для вас они видимо, бесценны, и для того чтобы мы спасли несколько деревенских детей. Турок на вашем месте продал бы детей, чтобы спасти богатство.
Отец Оваким ничего не ответил, он молча смотрел на этого курда, семью которого он не раз спасал от болезней. Смотрел благодарно, но, с сомнением. Дети были слишком ему дороги, чтобы по старой памяти доверить их курдам. Он знал курдов, знал их характер, и златолюбие. После недолгого молчания он сказал:
- Русские недалеко, среди них и много армян, увидев армянских детей, они вас пропустят. А дальше вы знаете что делать, в Карсе вам заплатят вторую часть, она у священника местной церкви, который передаст ее только Искуи.
- Все будет сделано так, как обещали.
- И хоть вы не христиане, пусть хранит вас Бог, по крайней мере, пока от вас зависят наши агнцы – подумал отец.
Благословив детей еще раз, он стал наблюдать за их уходом. Они уходили не по той дороге, по которой пришли, и которая вела к городу, а по узкой, еле заметной тропе, которая отходила от восточной стены церкви. Это тропинка спускалась в овраг недалеко от стены и терялась из виду. В последний раз, озорной Манук, который как всегда был весел, обернулся, посмотрел на отца, наивно улыбнулся и скрылся за стеной.
Они ушли. Сердце отца немного успокоилось. Солнце медленно и неуклонно шло к западу. Быть может это последнее солнце, которое ему суждено видеть. Вдруг, луч, словно оторвавшись от солнца, ослепил его, ударив ему в глаза. Отец закрыл глаза. Он вспомнил 1896 год. Тогда он учился в Эчмиадзине. В духовной семинарии святого Георгия. Вспомнил как однажды, летним утром прогуливался с учителем и наставником – отцом Грикором по саду. Вдруг между ветвями деревьев проскочил луч солнца и, как теперь, ударил отцу Грикору в глаза. Он закрыл их. Потом долго молчал.
- Вам плохо отец – спросил Оваким.
- Нет, просто солнце дает знать, что мы больше не встретимся. Я ее с Земли больше не увижу.
На следующее утро отец Грикор не встал с постели.
Этот случай врезался в его сознание, и неизвестно почему, но он всегда ждал того же знака от солнца. Тогда он был молод, и его мужественное лицо еще не покрылось морщинами. То был 1896 год, церковь боролась против посягательств царских чиновников. А сейчас 1915 год, и солнце ему послало тот же знак, и он был более чем уверен в его значении.
Отец зашел в церковь и около полу часа молился. Потом обошел все ее углы, трогая руками алтарь, стены, будто прощаясь. В церкви было почти пусто, все что мог, он отправил на восток, среди них были и некоторые манускрипты, или же заплатил курдам.
Он вышел, и сел на камне около входа. Он стал ждать. Дул слабый ветерок и на горизонте розовели облака. Он ждал чего-то, но взгляд его был спокоен, несмотря на то, что он знал, что его одиночество скоро будет нарушено.

[Мукик]

И вправду, не прошло и пяти минут, как на дороге показалось облако пыли, затем на дороге показалась группа всадников. Это были жандармы. Точнее жандармом был лишь тот, кто скакал спереди. Это был мюдир Баяр Махмуд. За ним скакали шесть всадников без формы, одетые в разноцветную одежду. Головы их были обмотаны тканью непонятного, бурого цвета. Это были курды из племени Аширет. Они остановились напротив церкви. Все спешились. Мюдир в пыльных сапогах подошел к священнику. Тот встал и теперь стоял у входа в церковь, своим величественным видом огораживая святилище от нечестивых. Он казался очень большим и казался на голову выше мюдира. Мюдир подошел в отцу и сказал.
- Ну, гяур показывай, где тут у тебя что? Правительство приказало эвакуировать имущество. Мне положено все обыскать и все дорогое изъять для военных целей.
- Понимаю, весьма мудрое решение правительства. Но здесь нет ничего дорогого – сказал отец спокойным голосом.
- Нет говоришь!? – сказал мюдир зло улыбнувшись – Лучше отдай все спрятанное, а то сами найдем.
- Нечего было прятать и нечего находить – ответил отец тем же спокойным голосом.
Мюдир сделал знак, и курдская чернь прошла в церковь, и начала крушить и ломать все в поисках золота. Около десяти минут из церкви доносились треск и грохот, и все это время отец Оваким смотрел в глаза мюдиру. Странная вещь! Глаза мюдира были полны беспокойства, то ли он чувствовал, что делает нехорошее дело, то ли это было страхом перед взглядом отца. Так или нет, но он боялся, и этот страх был виден в его глазах, сколь бы он не старался предать им грозный вид. У отца же в глазах был покой.
Вскоре шакалы вышли из церкви, и, толкнув отца в сторону, доложили мюдиру, что ничего не нашли. Только несколько книг.
- Я же говорил вам, это не сокровищница.
Мюдир покраснел от злости. Он вынул ятаган и угрожающе закричал:
- Ах ты, неверная собака!!! Ты торгаш! Я знаю, что у тебя есть золото!
- Нет золота у нас, оно в нашей вере.
- Ха! – злобно усмехнулся мюдир, его голос дрожал от ярости. Глаза его заблестели, вместо страха в них появилась кровожадная ярость – Мы уничтожим ваши храмы!!! Мы сожжем ваши книги!!! Мы сотрем память о вашем нечистом племени с лица земли!!!
Отец Оваким стоял, заложив руки за спину. Он с жалостью смотрел на невежу.
А мюдир продолжал:
- А всех ваших детей кинем в костер, похороним заживо, убьем еще в чреве их порочных матерей.
В глазах отца сверкнула молния. Брови его нахмурились. Он сделал шаг вперед. В его руке, которая была заложена за спину, он держал небольшой, острый стальной предмет, которые использовали для резьбы по дереву. За длинными рукавами рясы оно не было видно. Глаза его горели. Он сделал еще шаг вперед, в то время как мюдир что – то кричал. Перед его глазами встали лица детей, для спасения которых он так много сделал. Он посмотрел мюдиру в глаза. В это мгновенье там вновь появился тот же страх.
И тогда четким, громким голосом он сказал:
- Память о нас это не храмы, которые мы воздвигали из камня, и которые вы можете разрушить. Память о нас это не книги, которые мы писали веками, и которые вы можете сжечь. Своим вольным, грозным в это мгновенье голосом, он будто приковал мюдира к месту. Он подошел к нему почти вплотную и сказал:
- Память о нас вечна в глазах детей наших, где бессмертное наследие веков – страдания и боль.
С этими словами, он вынул руку из–за спины и со скоростью молнии вонзил стальной предмет мюдиру в горло. Подчиненные мюдира, которые рыскали по двору церкви, ничего не успели сделать. Секунды спустя раздались выстрелы. Один, второй, третий. И вот длинный ятаган пронзил отцу Овакиму плоть.
И стояли они мгновенье, друг перед другом, отец и мюдир. Мгновенье, которое длилось вечность. Взгляд отца, полый торжества и веры, в ожидании встречи с НИМ. И взгляд мюдира, его последний взгляд, который был полон уже не беспокойства, а страха, страха перед концом. Взгляд, который в последний раз видел солнце. Он еще увидел, как бесчинствующая орава курдов, кинув в костер книги и осквернив церковь, ускакали прочь, забыв про него. Эти два взгляда встретились на мгновенье. Потом мюдир упал. Навсегда. Облака пыли поднялись с земли, на которое упало его окровавленное, бездыханное тело.
А отец медленно опустился на колени, словно в последний раз с сего света молился Господу нашему, Иисусу Христу. На черной рясе виднелись темные пятна багровевшей крови. О чем он думал? Его мысли летели туда, где были любимые им дети, которым он был предан всей силой своей души.
Лучи вечернего солнца еще несколько раз освятили кресты церкви и как последние вздохи умирающего угасли. Отец не ошибся в посланном ему знаке, он видел ее в последний раз.
Его глаза медленно закрылись и вторила душа его, покидая, сей мир….

Память о нас это не книги, которые мы писали веками, и которые вы можете сжечь,
Память о нас это не храмы, которые мы воздвигали из камня, и которые вы можете разрушить,
Память о нас вечна в глазах детей наших, где бессмертное наследие веков – страдания и боль.

Мамикон Эчмиадзинский

[Мукик]

Три грации
Метру с кепкой, белорусской партизанке и рыжей
сионистке, самым дорогим моему сердцу девушкам,
посвящается.

Итак, как говорилось многократно за прошедшие 30 веков – жизнь сложная штука. Да еще и интересная!!! Круговорот воды!!! Как вода испаряется, потом дождь, который возвращает воду обратно в моря!!! О! Наука. Из-за нее многие страдали! Бедный Джордано Бруно! Философия! Эммануил Кант…Да, еще был фильм «Эммануэль». Я вообще то его не видел, а даже если бы видел, то не сказал бы. Вообще то в жизни есть много интересного о чем можно подумать. Но, все выше написанное не имеет никакого отношения к тому, о чем мой рассказик. Да именно рассказик, ибо скромность (которая меня и погубит) сестра (двоюродная) таланта. А рассказик мой о трех девушках. О трех, можно так выразиться, армянках. О трех армянках, которых я очень люблю. О трех сестрах по духу, и не только. У каждой из них армянство выражено по-своему, но в каждой из них оно приятно и горячо любимо мной.
Первой героиней моего рассказа является моя неповторимая Армине. Да вы ее, конечно же, узнали, хотя я и поменял ее имя исходя из литературной этики (хотя о ней я понятия не имею). Первую встречу с ней я не очень помню. Первое впечатление о ней, люди всегда составляют превратное, а, учитывая, что все мои впечатления полны сарказма, недоверия и высокомерного пренебрежения, то, как понимаете, мы друг другу понравились. Однако узнал я ее месяцы спустя. Было это на встрече с величайшим армянским меценатом, который помимо всего прочего был к тому же и полиглотом. И когда во время встречи, уважаемый меценат, начал совершать акты сексуального насилия над русскими причастиями, глаголами, спряжениями и согласованиями в роде и числе, именно в этот момент я поймал ее хитрый и остроумный взгляд. Взгляд, который передать практически невозможно. Как говорит Хемингуэй, писатель должен не описывать, а отражать, так что я попытаюсь отразить, сей незабываемый взгляд. Она заострила углы глаз, которые были полны понимания плачевного положения русского языка у данного человека, зрачками глаз она озорно смотрела на меня, и вдруг резко, подняла брови. Этим все было сказано. Мало кто взглядом может сказать так ясно то, для чего можно было бы написать целый реферат. Так смотреть могла только моя учительница в первом классе, которая, в присутствии директора, все говорила нам одним лишь взглядом. После столь прекрасного взгляда, и столь приятно проведенной беседы, я понял, что познакомился с человеком, с которым можно честно разговаривать, и о ханжеском обществе, и о рабизах, и о литературе, и о любви. При том я не рисковал, как при общении с многими, чтобы твой собеседник сам оказался ханжой, рабисом. Я не рисковал, в ответ на 101 признание в том, что я влюблен, на сей раз в монголку, получить нравоучения, ибо она знает меня, а я - ее. Это мы и ценим друг в друге. Это один из немногих людей, который читает, и что самое главное, читает мотивированно, спорит со мной про литературу, что не так уж и легко. У нас абсолютно разные пристрастия в музыке и книгах, но почему-то, от этого даже приятнее. Я люблю критику и шутки, в которых есть приличная доля шутки. А со мной шутить, дело неблагодарное. Но поверьте, ни разу, в ответ на мои дурацкие шутки я не получал желчного ответа. Дружба! Братство! Понятия!!! Но вот ее взгляд, поистине братский который так и говорит «Может, хватит» или «и тебе это нравиться?», «и это ты называешь любовью», так четко дают мне понятие обо мне самом, что долгое время без них я не могу. Да тяжела участь моей сестры. У нее и своих проблем достаточно, а тут еще и я со своим гаремом, своими идеями, воспоминаниями и всем остальным набором юного мозгонасильника. Но она терпит. Зачем? Может потому что я неплохой парень? Да, опять скромность, которая меня погубит.
Зная меня, вы, наверное, догадываетесь, что я не могу общаться с людьми без армянских традиций. Без армянского патриотизма, и без армянской толмы. Так это Армине тот человек, в котором первые два пункта даже в избытке, хотя и в скрытой, не показной форме. А армянский патриотизм заключается хотя бы в том, что это единственная московская армянка, которая знает армянский лучше меня. Скромность, скромность….
А вот ее толму я пока не пробовал. Это можно считать намеком.
И естественно после всего сказанного, что такая девушка дома не останется. Ее жених, заслуживает отдельного рассказа, за то, что так приятно выговаривает некоторые слова, за его рост, за смешные истории и внушающее доверие лицо, за невероятную любовь к танцам и столь нежное и своеобразное понимание любви. И за то, что каждый раз, представляя, как он с Армине играют в баскетбол, мне становиться спокойно на душе: «Есть еще на свете веселье!».
И еще, я люблю Армине за ее звонки в самое подходящее время. Как однажды я объяснялся в «любви» одной очень скользкой, но привлекательной особе. У нее все время звонил телефон, наконец, я убедил ее вырубит его. Я опять говорил 10 минут, речь моя была удивительной по накалу. Наконец наступила тишина. Наши губы начали приближаться, и вдруг позвонил телефон. МОЙ!!! В трубке бодрый голос Наполеона (так я называю мою сестру) сказал «Привет джаааан!». На языке вертелось ответить «Привеееет кяяянк! Что я тебе сделал плохого?». Но я сдержался. Еще я люблю ее за быстрое реагирование. Однажды я ей написал СМС «Я около твоей работы, спускайся». Не получив ответа, я пошел к девушке. Со времени написания моего СМС прошло 2 часа. И тут, в самый ответственный, можно сказать, решающий момент звонит она. И что, по-вашему, она спрашивает? «Ты тут?». Я хотел ответить: «Да, я решил, устроить у входа на твою работу 2-х часовое бдение». Но пришлось тихим голосом сказать: «Нет джан, я решил все-таки пойти домой». Разве можно ей не восхищаться?! Разве можно не радоваться, когда в сотый раз она подходить к тебе, и вдруг звонит ее мобильник, и ты с нетерпением ждешь окончания 2 часового разговора.
Такова моя дорогая Армине, она же Наполеон, чья походка полна решимости идти в светлое будущее, несмотря на серость настоящего.
Та, рассказ о которой продолжит мое повествование, является Первой Виртуальной Сестрой. Честно говоря, я не знал, что так можно сблизиться с человеком, общаясь по Интернету. И называя заслуги Интернета перед человечеством, я всегда называю тот факт, что с Пенелопой, мы познакомились благодаря нему. Как вы поняли ее, зовут Пенелопа. Греческое у нее не только имя, но и профиль. Про ее греческие корни я не хочу слышать, ибо в ней столько армянского духа, что хватило бы на 10-х. Наше знакомство относиться к прошлому году, тогда на форуме появился Помидор, которого я считал парнем. Причиной было то, что у армянских овощей нет рода. Так я и общался с ней, называя ее «апер джан», пока однажды не узнал что это девушка. Так Помидор превратился в Пенелопу, о которой я собираюсь вам поведать. Пенелопа ярый полиглот. Ее знания языков поражают воображение, во-первых, широкой географией, во-вторых, сроком, за который они были выучены. Разговор с ней всегда спонтанен, и перескакивает с темы на тему. Так, впервые в жизни, начиная разговор о литературе, за закончу его обсуждением цвета волос. Я мог бы так и продолжать речь, подходящую для агентства «Женский идеал для вас» или «Сваха для всех», но не думаю, что после этого я смогу избежать критики литературных ценителей, которым не повезло познакомиться с ней. В ней, страстная любительнице Кундеры и чешского языка, я, знаток словенского, сразу нашел единомышленника, с которым мы планируем достигнуть своих целей в жизни, покорить страны и континенты. Именно ее энергичный, и романтичный характер уже многие месяцы заставляет меня умиляться ей, и тяжело вздыхать, ведь таких людей так мало. Такова ее молодость, которая волей – неволей передается тебе. Часто я удивляюсь тому, с какой энергией она учит, изучает, познает и как бесстрашно стремиться вперед, и так отчаянно мечтает. Да, именно ее мечтания меня радуют и пугают одновременно. Радуют, потому что я тоже так мечтал, пугают, потому что я потом падал. Да, опередив в этом падении своих сверстников. Хотя по моей улыбке этого не скажешь. Это редкий вид, и, к сожалению исчезающий. Пенелопа в своем идеализме перешагнула сквозь многие трудности, и сквозь разлуку с родиной, что доказывает то, что не всякий идеализм и романтизм разбивается о скалы диаспоральной жизни и несчастной любви. Она своим примером доказывает это, чему я очень рад. Часто я с интересом тренера смотрел, как она выходила из той или иной ситуации, и выходила всегда оптимистом. Таков непобедимый дух потомка Царя Тиграна. Думая о Пенелопе, мне всегда хочется писать, читать, узнать что-то новое, и рассказать ей, уверенный, что реакция меня обрадует искренностью и эмоциональностью. Так однажды, рассказав ей про широко известное французское «словечко Комброна», она в знак признательности захотела обнять монитор, что вызвало во мне такой смех, что я привлек внимание всего дома. Но вот то, как долго мы налаживали телефонную связь, достойно того, чтобы про него написал диалог Задорнов или Петросян. Дело было в субботу:
-Пенелоп, значит позвоню тебе завтра в 12.
-У вас 12, это у нас 10?
-Да вроде, значит в 12 по вашему, 14 по нашему.
-Телефон знаешь?
-555 45 45?
- Да.
Воскресение, вечер:
- Пенелоп, я звонил, никто не брал трубку, потом взял твой брат и положил.
- Моего брата не было дома, а я сидела у телефона, ты когда звонил?
-В 12.
- По вашему?
-Нет по вашему.
-А я же ждала звонка в 10 по нашему.
- А! Ладно, позвоню завтра. 555 45 45.
- Да.
Понедельник, вечер:
-Пенелопа я звонил 20 раз, с карточкой, без карточки, по заказу, через автомат. Ты где была?
- Ждала твоего звонка, ты во сколько звонил?
- В 12 по вашему.
- Странно, а телефон какой?
- Как? 555 45 45.
- Нет же! Надо было 555 45 55.
- О черт!
- Давай завтра.
- Во сколько?
- В 12.
- По нашему?
- Да………
Удастся ли нам поговорить – неизвестно, по крайней мере, я искренне на это надеюсь. Как и на спасение дальневосточных леопардов. Сможем ли мы рассчитать разницу во времени, расшифровать телефонные коды? Об этом мой рассказ умалчивает, но думаю, что дней таки 5-6 население Риги будет терроризировать армянин вопросами типа «Пенелопа джан это ты?» или «Прошу Пенелопу», причем на армянском языке. А напоследок, хочу сказать, что имя Пенелопа для этого рассказа она выбрала сама, так как я ни за что не печатал бы столько раз столь длинное имя. Таков наш Помидор, она же Пенелопа джан, она же модератор отдела Экономика. И думаю, что мои мистификации не помешают вам понять кто она, такая разная и всеми любимая.

[Мукик]

У моей третьей героини армянство было выражено в еще более причудливой форме – она вовсе не была армянкой. Но судьба ее свела с одним весьма странным субъектом арменоидного типа. Она, представительница древней нации, чтившая «память 40 веков» и национальные традиции, встретилась с армянином, чей опят жизни среди инородцев был очень небогатым. Люди разных национальностей и религий, разных политических взглядов и гражданства. Что было у них общего? Разве что познания в области в истории? Многократно думая об их первой встрече, оба они пришли к выводу, что это было тем чудом, тем стечением обстоятельств, которое меняет жизнь.
Очень часто, люди говорят о притягивании плюса и минуса, еще чаще можно услышать, что любовь приходит тогда, когда этого не ждешь. Но нельзя это осознать до тех пор, пока не испытаешь на себе. Тот день в последствии я вспоминал неоднократно. То, что произошло, было, нечаянным стечением обстоятельств. То, что произошло было невероятно, волшебно, неожиданно и неосознанно нами до тех пор, пока мы не потеряли все это. То был будничный день, когда я выходил из школы и пошел домой. Тут я заметил что к группе ребят из нашей школы, называемой в народе еврейской, пристали отморозки из соседней школы. Наших было 3 парня и 2 девушки, а отморозков было 6-7. Но, учитывая преимущества русской кухни перед еврейской, были они покрупнее и понаглее.
Черт меня просил вмешаться, но что-то заставило. Слава богу, со мной был мой верный друг – Арчил, который притягивал к себе мордобои, как магнит металл.
- Те че надо – было сказано мне в весьма недоброжелательной форме.
- А тебе чурка? – Арчилу с носом повезло больше.
Зря они это сказали. Тут «базар перешел на нас» и пришлось спасать честь. На тех, кого мы защищали я абсолютно не обращал внимания.
30 минут спустя мы, с евреями шли медленным шагом к остановке. Мы знакомились, получали благодарности и думали о вещах менее приятных, чем любовь. Я лично думал про физику.
- Спасибо – сказала мне девушка, одна из 2-х, которых мы выручили. Рыжая, с миловидным личиком, в голубой майке и юбочке в стиле 60-х. Но тогда я мало думал об этом, не подозревая, что этот день я буду прокручивать в голове годами.
- Всегда пожалуйста – сказал я с самодовольным лицом.
- Ты наш? – спросила она, оценивающе посмотрев на меня.
- Нет, я армянин – сказал я, удивленный от вопроса, и мой ответ не получился таким гордым как всегда.
- Ясно – жуткая тишина была прервана ее признанием.
- А я вот еврейка.
- Рыжая?
-Да, рыжая бесстыжая – лучи солнца коснулись ее лица, она пощурилась. Вот этот портрет рыжей щурившейся еврейки остался в моей памяти,…… навсегда.
- Бесстыжая! – посмеялся я.
- Да! А ты? – сказала она, озорно смотря на меня.
- А я скромный, одинокий армянин – сказал я, приняв на себя вид непонятого поэта.
- Понятно. Но зато, ты это, того…. – Боже, как потом я привык к этому еврейскому «того» и «это».
- Что?
- Не робкий малый, а то наши….
- Спасибо – я вытянулся, грудь колесом, взгляд куда-то вдаль.
- Ха-ха-ха-ха-ха – послышался очень приятный смех.
- Что?
- Ты такой смешной, совсем не похож на кавказца.
- Я не кавказец, я армянин – на этот раз все звучало как надо – ведь мы не имеем, ни этнически, ни религиозно, ни исторически ……. – да, начал говорить модер истории.
- Да, но ведь по одной из теорий армяне пришли из Фракии – сказала она.
- А ты откуда это знаешь? – я был так удивлен, девушка говорит о таких вещах.
- Знаешь, есть такое изобретение, как называется… - она задумалась – А! Книги!
- Ха-ха-ха!
- Кстати я активный участник форумов, знаешь, такие инет – форумы.
- Конечно! Я тоже в них часто пишу?
_-Ты читал Ремарка?
---------------------------------------------
- Да, и еще Чеховское спокойствие меня бесит. Но конечно….
------------------------------------------------
- Сароян есть такой, я его читала.
--------------------------------------------------
- А ты давно в Москве?
- Я тут родилась, представляешь, с рождения с этими,….. – какое приятное лицо, подумал я.
- Ты не любишь русских? – спросил я
- За что их любить, все русские писатели, ученые, художники…. А кстати я про Айвазовского читала, он тоже …ваш!
- Спасибо – надо же, какой контраст с остальными москвичками.
-------------------------------------------------------------------------

Так прошел день, потом другой.
Месяц спустя:
- Это ужасно, твое самодовольство и национальная ограниченность невыносима, ты осуждаешь Израиль в ….- мы гуляли по тверскому бульвару, и спорили о понятии терроризма.
- Нет уж, вы готовы Тейлеряна назвать террористом, но месть за акцию в Мюнхене называть героизмом….
-Ты обвиняешь меня в двойных стандартах? Ха!
-А оставалось, чтобы ты меня в чем-то обвиняла!
-Тоже мне, «честная и благородная нация», Байрон уммм…….. – она ударила меня кулаком в спину, еще, еще…, но это делало мой поцелуй еще более сильным.
- Вот и армянский террор – что я сделал, подумал я.
- Ты ….- она обиженно посмотрела на меня.
- Ты знаешь…- я не знал что сказать.
- Что? – спросила она, в ее глазах было…..это нельзя назвать.
- Чей это памятник? – сказал я, посмотрев на Есенина.
- Есенина конечно! – сказала она, забыв свое «горе».
- Ну, я конечно с гор спустился, но это знаю, я имею ввиду кто скульптор?
- А! Наверное, наш – с этими словами она направилась к памятнику.
- Да, ваш, ну вы даете – мой голос был искусственного восхищения, я стоял за ней и смотрел на ее затылок.
- Да уж, - самодовольно и облегченно сказала она и повернулась. Оставалось сделать то, что я умел – посмотреть ей в глаза. Странно, никогда не замечал какого интересного цвета ее сетчатка, и зрачки большие.
Повторный акт террора не встретил сопротивления, как хорошо, что тут был памятник, автор которого – еврей.

[Мукик]

Потом было много всего прекрасного и грустного. Но где бы я ни был, с кем бы ни гулял, образ рыжей еврейки останется в моей памяти навсегда. То, что было столь прекрасно, что хочется смеяться и кричать, но то, что это в прошлом, заставляет грустно улыбаться и тихо шептать.
То было соединением двух своеобразных и прекрасных наций, двух религий, двух судеб. Но путь наших народов, как и наш жизненный путь, хоть и похож, но часто расходиться. Так разошлись и наши пути, однако то, что осталось у нас друг от друга, это воспоминания о музеях, которые мы посетили вместе, книги, прочитанные вместе, и дни прожитые вместе. И вспоминая это тебе становиться ужасно холодно, что теперь мы не вместе.

Таков мой рассказ о трех прекрасных людях. Думаю, что никто из героинь не обидеться на меня за этот рассказ. Если же кто-нибудь спросит, в чем это смысл, то ответ будет следующим. Смысл показать вам три разные судьбы, три идеи, три индивидуума, дать вам возможность сопоставить их, сравнить. Люди разные, и еще люди часто меняются. Жизнь сложна и единственное что в ней есть прекрасного, это хорошие люди и хорошие книги, которые пишут хорошие люди.
Наверное, самый несчастный человек это тот, кто говорит «Да я любил, да у меня были настоящие друзья», поняв это лишь тогда, когда потеряет. Самый счастливый, мудрый, тот, кто говорит это в настоящем времени. А уж сказать это в будущем времени, сможет лишь самый большой оптимист. К сожалению, я могу позволить себе лишь первую фразу.

Мамикон Эчмиадзинский май 2005

[Мукик]

***
Я влюбился, я влюблен в ****,
О, быть может это сон.
Неужто мне даровано опять,
Любить, мечтать, страдать, летать….
Повернулся ход жизни вспять,
Ночами мне не спать,
И часами в дневнике писать…..
Но слова, слова пусты,
Они бы лишь осквернить могли,
Святой алтарь моей любви.
Я влюбился, я влюблен,
О, быть может это сон.
Боги дайте мне уснуть,
И понять вещей всю суть.
Благодарю тебя о, бог Морфей,
В твоем царстве я буду с ней.

2 часа ночи, 6,06,05