Ованес Туманян. Hovhannes Tumanyan. Հովհաննես Թումանյան

[Speechless]

Ты жизнь в арену превратил; ее топтало много ног.
В ней, невозделанной, пустой, кто отыскать бы пользу мог?
Цветы взрастить бы на земле! Да не взрастил я их, о, нет!
Создавший землю и цветы, какой я дам тебе ответ?

* * *

На крестинах моих день — факелом был, а церковью — небосвод.
И народа любовь, что купель моя, свет радуги — мой народ.
Мне живительным миром была роса, а взгорье — крестным отцом.
И я тем был крещен, кто создал меня поэтом, — самим творцом.

* * *

Родник течет и протечет,
Помедлит жаждущий, пройдет.
Блаженных, неземных ключей
Поэт возжаждет и пройдет.

[Speechless]

По миру всежаждущей путницей бродит душа,
И к славе земной на земле равнодушна душа.
Она удалилась, к далеким созвездьям ушла.
Тому, кто в низине, моя непонятна душа.

* * *

Немало развалин былого в сердце моем,
Мрачнеет прошедшее благо в сердце моем.
Не в силах я вспомнить в печальный, сумрачный час, —
Гостило ль отрадное время в сердце моем.

* * *

Ну, вот и все... — Да, правда, все. — Мне чарку дай!
И это канет словно сон... — Мне чарку дай!
И жизнь течет, течет в мирах, как легкий звон.
Один живет, другой — он ждет. — Мне чарку дай!

* * *

О, дороги мои, о, пути,
Невозвратные вы пути!
Кто они, что прошли по вас,
Удалились куда, пути?

[Speechless]

* * *
На странствия нас судьба обрекла,
Лишила навек родного угла.
По миру скитальцами мы брели,
Прошли все моря, все страны земли.

И все же, свидетель тому весь свет,
Не сломлен наш дух годинами бед,
Живет он везде, куда б ни проник
И где б ни звучал армянский язык.

И наше потомство из рода в род
С горячей надеждой идет вперед.
И наши напевы еще гремят,
Развалины наши еще дымят...

И снова встает из праха руин
Могучий народ, народ-исполин.
Печатью страданий мечены лбы.
Во взглядах — тайна большой судьбы.

О, древний Масис, родной Алагез,
Двуглавый гигант, двугорбый колосс,
И вы, чьих мыслей орлиный взлет
Царит над вечным снегом высот, —

Месроп и Саак, а с вами все те,
Что не дали нам блуждать в темноте,
Открыли родник умов и сердец, —
Ваш лоб венчает алмазный венец!

Пока существуют подобные вам,
Внимая призыва горячим словам,
Все вверх, все вперед неуклонно пойдем,
Как ни был бы крут и тяжел подъем.

И праздник настанет, награда близка.
И мир узнает, что сквозь века
В писаньях и в песнях из рода в род
Свой светоч пронес армянский народ.

[Speechless]

АРМЯНСКОЕ ГОРЕ

Армянское горе — безбрежное море.
Пучина огромная вод;
На этом огромном и черном просторе
Душа моя скорбно плывет.

Встает на дыбы иногда разъяренно
И ищет, где брег голубой:
Спускается вглубь иногда утомленно
В бездонный глубокий покой.

Но дна не достигнет она в этом море,
И брега вовек не найдет.
В армянских страданьях — на черном просторе
Душа моя скорбью живет.

[Speechless]

БРАТЕЦ-БАРАШЕК

Перевод с армянского В.Звягинцевой

Двое сирот
Идут вперед.
Дорога в зной нелегка...
Жара палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...
Сестра Мануш постарше была,
Крепилась она в пути.
Она бы жажду перенесла,
Но братец не мог снести.

Идут, идут и видят они
Глубокий след, в нем стоит вода.
“Сестричка-джан, мне так хочется пить!
Ты дашь попить мне, сестричка, да?”

“Нет, братец-джан, то коровий след -
Напьешься и станешь коровой вмиг.
Потерпим немножко. Еще чуть-чуть:
Сейчас студеный найдем родник”.

Двое сирот
Идут вперед.
Дорога так далека...
И зной палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...

Идут, идут и видят они
След от копыта, а в нем вода.
“Сестричка-джан, мне так хочется пить!
Ты дашь попить мне, сестричка, да?”

“Нет, братец-джан, это конский след -
Напьешься и станешь лошадкой вмиг.
Потерпим немножко. Еще чуть-чуть.
Сейчас, сейчас мы встретим родник”.

Двое сирот
Идут вперед.
Дорога так далека...
И зной палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...

Идут, идут и видят они -
Следок небольшой наполнен водой.
И братец не может дольше терпеть:
Тайком зачерпнул он воды рукой.

Сестра обернулась: где же брат?.
Барашек маленький сзади идет.
Барашек жалобным взором глядит
И, грустно блея, бежит вперед...

Бедняжка Мануш! Что делать ей?
Ломает руки она в слезах.
А братец-барашек бежит за ней.
Испуг и горе в его глазах.

Двое сирот
Идут вперед.
Мануш с барашком вдвоем
В слезах идут...
Как грустно тут,
В безвестном краю чужом!

Идут. Их голод и зной томят.
Идут, не зная куда...
И вдруг - деревья листвой шумят,
Родник, и звенит вода.

Пьют вдоволь сироты, к воде припав.
Потом на дерево влезла сестра,
А братец отведал душистых трав.
Лужайка от ярких цветов пестра.

Но вдруг - и топот, и ржанье, и смех
В лесу вечернем, что тих был и пуст.
И звуки все ближе, и в звуках тех
И песня, и хохот, и веток хруст.

И вот, золотой уздечкой звеня,
Подводят слуги коня к воде.
Но что в роднике пугает коня?
Он встал на дыбы, словно быть беде.

Взглянули слуги, а в роднике
Лицо прекрасное отражено.
Промчится ветер невдалеке,
И зыблется в струйках воды оно.

Наверх взглянули они, а там
Красавица, светлая, как заря.
Сидит она, прижавшись к ветвям,
И смотрит, ни слова не говоря.

Каких только нет на земле чудес!
Дивятся все в глубине души:
Как диво такое попало в лес,
На дереве диком сидит в тиши?

“Кто ты? Виденье иль человек?
Если виденье, сгинь, пропади.
А человек - так с ветвей сойди,
Лучший найдем для тебя ночлег.

Кто ты? Откуда? Нам невдомек,
Как очутилась ты среди нас.
Что за горе тебя, дружок,
В лес привело в этот поздний час?”

“Горе сиротства нас привело
В эту лесную глушь, -
С дерева отвечает им
Скромная наша Мануш.
- Нет у нас крова, нет родных
В огромном мире земном.
Ночь подходит. Страшно одним
Во мраке ночном лесном”.

Горят во дворце алмазы, янтарь...
Приводят сироток в царский покой.
“Красавица, кто ты? - воскликнул царь.
Зачем барашек безмолвный с тобой?”

И вот Мануш рассказала о том,
Что было рассказано мной в стихах.
“Да здравствует царь на троне своем,
Пусть он разберется в наших делах”.

Царь выслушал грустную повесть сирот.
Приятна Мануш для его очей.
И в жены себе он ее берет.
Семь дней он пирует и семь ночей.

Забыла Мануш о тяжелых днях,
Не знает отказа она ни в чем.
А братец-барашек в густых садах
Пасется, довольный своим житьем.

Жила во дворце, завистлива, зла,
Старуха-служанка. Злодейку ту
Однажды черная зависть взяла,
Что любят все девочку-сироту.

И входит старуха, злобу тая,
В покои к царице - и льстиво ей:
“Пойдем-ка, царица, краса моя,
Сведу я купаться тебя скорей!”

И вот, обольстивши, ведет к воде,
Бросает в озерную глубину,
А дочь, в одежду Мануш одев,
К царю посылает, словно жену.

Лица не видать под тканью густой.
Обманщица входит в царский дворец.
Властитель считает ее женой,
Она надевает царский венец.

Но что это сталось с барашком вдруг?
Никак не заманишь его домой.
По берегу, блея, сделает круг -
И снова бежит на берег другой.

Что делать с барашком?
Нейдет он прочь.
Подумав, решила старуха-мать:
Пусть притворится больною дочь.
И уложила ее в кровать.

Несут ей яства - и это и то,
И просят-молят немного съесть.
Не смотрит притворщица ни на что
И просит мяса барашка принесть.

“Мануш, Мануш, но ведь это твой брат!
Ужели же сестры братьев едят?!”
Обманщица дальше ведет игру:
“Подайте мне то, что велю, сейчас!”
Кричит: “Погибаю!” Кричит: “Умру!”
И царь издает ужасный приказ:
Костры разложить,
Ножи наточить,
Барашка убить
И мяса подать
Царице в кровать,
Чтоб ей не хворать.

Издал он приказ и с тайной тоской,
И с тайной тоской бродил над водой,
И думал он грустно: “Ну как могла
Мануш его милая быть так зла?”

И плачут скалы, что вкруг стоят.
И блеет и плачет барашек-брат,
И мечется, бедный, над бережком
И человечьим кричит языком:

“Сестричка-джан! Сестричка-джан!
Разводят костры,
Разводят костры!
Ножи уж остры!
Сестричка-джан! Сестричка-джан!
Услышь ты меня,
Спаси от огня!”

И слышит царь, удивления полн, -
Доносится голос из синих волн.
Знакомый голос и смутен и глух,
Взывает и нежно терзает слух:
“Братец-джан! Братец-джан!
Бездомный ты мой,
Сестры нет с тобой,
Барашек мой, джан!
Томлюсь я на дне,
Во тьме, в глубине.
Не видно мне дня,
Не слышно меня.
Обманщица зла!
Ужасен обман!
Погибель пришла,
Барашек мой, джан!”

Услышал царь - и скорей домой.
Покровы с царицы срывает он,
Срывает и видит - о, боже мой,
Кто сел обманом на царский трон?
“Сюда, рыбаки, свой невод скорей!
Достаньте Мануш, голубку мою!
Сюда, палачи, в глубь водных зыбей
Кидайте старуху и дочь-змею!”

Разгневался царь. Не уймешь никак...
За ним возмущенный гудит народ.
Бросает в озеро невод рыбак -
Мануш достают из глубоких вод.

Мануш достают и на трон несут.
Но кто это рядом стоит, пригож?
То братец сбросил шкурку и тут
Совсем на барашка стал не похож.

Барашек красавцем-юношей стал, -
Широкие плечи, разумный взор.
Не блеяньем жалким раскрыл уста -
Повел человека живой разговор.

А тех, что обманом взяли права, -
Старуху-злодейку и лгунью-дочь, -
Надев на шеи их жернова,
Бросают в озеро в ту же ночь.

Уж не грустят
Сестра и брат.
Забыли о страшном сне.
И снова мир,
И жизнь, как пир.
А зло - на озерном дне.

[Муза Воина]

Спичлесс бала станум э хинг гнахатакан. молодец, джаник так деражть.

кстати! у Туманяна есть бесподобнейшая публицистика, очент актуальная в наши дни. если бы это можно было найти - егоострые политические стихи, даже сегодня на коне

[Армине]

Ахтамар

Каждой ночью к водам Вана
Кто-то с берега идет
И без лодки, средь тумана,
Смело к острову плывет.

Он могучими плечами
Рассекает лоно вод,
Привлекаемый лучами,
Что маяк далекий шлет.

Вкруг поток, шипя, крутится,
За пловцом бежит вослед,
Но бесстрашный не боится
Ни опасностей, ни бед.

Что ему угрозы ночи,
Пена, воды, ветер, мрак?
Точно любящие очи,
Перед ним горит маяк!

Каждой ночью искры света
Манят лаской тайных чар:
Каждой ночью, тьмой одета,
Ждет его к себе Тамар.

И могучими плечами
Бороздит он лоно вод,
Привлекаемый лучами,
Что маяк далекий шлет.

Он плывет навстречу счастью,
Смело борется с волной.
А Тамар, объята страстью,
Ждет его во тьме ночной.

Не напрасны ожиданья...
Ближе, ближе... вот и он!
Миг блаженства! Миг свиданья!
Сладких таинств райский сон!

Тихо. Только воды плещут,
Только, полны чистых чар,
Звезды ропщут и трепещут
За бесстыдную Тамар.

И опять к пучинам Вана
Кто-то с берега идет.
И без лодки, средь тумана,
Вдаль от острова плывет.

И со страхом остается
Над водой Тамар одна,
Смотрит, слушает, как бьется
Разъяренная волна.
Завтра — снова ожиданья,
Так же искрится маяк,
Тот же чудный миг свиданья,
Те же ласки, тот же мрак.

Но разведал враг жестокий
Тайну любящих сердец:
Был погашен свет далекий,
Тьмой застигнут был пловец.

Растоптали люди злые
Ярко блещущий костер,
Небеса молчат ночные,
Тщетно света ищет взор.

Не заискрится, как прежде,
Маяка привет родной, —
И в обманчивой надежде
Бъется, бьется он с волной.

Ветер шепчет непонятно,
Над водой клубится пар, —
И вздыхает еле внятно
Слабый возглас: «Ах, Тамар!»

Звуки плача, звуки смеха...
Волны ластятся к скале,
И, как гаснущее эхо,
«Ах, Тамар!» звучит во мгле.

На рассвете встали волны
И примчали бледный труп,
И застыл упрек безмолвный:
«Ах, Тамар!» средь мертвых губ.

С той поры минули годы,
Остров полон прежних чар,
Мрачно смотрит он на воды
И зовется «Ахтамар».

Пер. К. Бальмонт