La Reconquista

[Bagirka]

Как угодно называли меня за мои 38 лет, но только не метросексуалом. Чего это она вдруг? А впрочем, она не назвала меня так, - она просто сказала, что не любит красавчиков-метросексуалов. Не следует брать на себя всякое замечание ветреной леди. Не помню, когда я последний раз был настолько воодушевлен общением с женщиной, - да и был ли! И не совсем понимаю, для чего я вообще сунулся к ней. Это был минутный порыв, о котором я, возможно, пожалею. Или уже жалею?
Ай-Си-Кью – это главный в нашей корпорации и единственно разрешенный инструмент общения - официального и неофициального – так уж повелось с самого основания нашей фирмы. Не хотелось бы думать, что я когда-нибудь обозлюсь на эту ни в чем не повинную болталку за то, что в один прекрасный день некая дамочка, в поисках своего родственника, - моего тезки и однофамильца – наткнулась на меня. Да и в чем виновата болталка, если я сам, по какому-то необъяснимому наваждению, решил вдруг продолжить общение с этой особой. Кажется, тогда было затишье в офисе, - в этом причина. Или же в том, что Шэннон в тот день не особо докучала мне, и у меня было больше свободного времени. Не знаю, но что-то наверняка побудило меня парировать Агнессе (так ее зовут), когда она, поняв что обозналась, сперва извинилась, а потом отпустила дерзкую фразу о том, что непременно бы продолжила знакомство с таким красавчиком как я, если бы мне было больше сорока лет, объяснив свою позицию тем, что мужчины моложе сорока – сосунки в ее глазах. Помню, что я, - понятия не имея ни о ее внешности, ни о ее возрасте, ни о чем-либо еще, - так как ее аккаунт на Ай-Си-Кью был на редкость безликим, - по прочтении этого ее послания почему-то ощутил прилив крови к голове и страстное желание непременно подцепить ее. Что-то в стиле ее общения, а может быть просто в необъяснимых вибрациях, исходивших от нее, - давало мне твердую уверенность в ее несомненной женской привлекательности.

«Если подождать год с четвертью, то проблема возраста разрешится сама собой, но, к твоему великому несчастью, я не отношу себя к особо терпеливым малым, и посему настаиваю на переговорах прямо сейчас». Отправив это сообщение, я почти физически ощутил ее громкий смех. Я был почему-то уверен, что она сейчас хохочет. «К твоему великому несчастью, я, возможно, прощу тебе твою недостачу в год с четвертью», - высветилось в моем окошке. Теперь я уверен, что в ее устах эта передразнивающая фраза звучала на полном серьезе, в то время как я, разумеется просто шутил по поводу «великого несчастья». По прошествии трех месяцев после нашего знакомства я действительно ощущаю себя глубоко несчастным, разбитым и опустошенным, и если бы не она, то вся моя глупая драма с Шэннон не казалась бы мне столь удручающей и неуместной. Я бы наверняка смирился с ситуацией и, возможно, попытался бы получить от нее удовольствие. Хотя и говорят, что не следует входить дважды в одну реку, или невозможно наступить снова на те же грабли... то ли говорят наоборот, неважно – но Шэннон в конце концов мать моих троих детей, и, в конце концов, это я поволок ее в постель через год после развода, когда увидел, как она похорошела, похудев и приодевшись. Да-да, мне даже пришлось ее уговаривать. Но думал ли я, что она залетит? Тем более, она уверяла меня, что на таблетках.

Агнесса говорила, что Шэннон наверняка все подстроила, но важно ли это теперь? Она одна, у нее трое моих малышей на руках, а теперь еще эта беременность. Она тогда привезла мне детей на выходные, как обычно. Мы договорились, что всякий раз как ее будут вызывать на работу по выходным, дети будут у меня. А вызывали ее, как оказалось, не реже двух раз в месяц, а иногда и чаще. Так что я был вполне доволен количеством времени, которое мог проводить с детьми.
Мне собственно еле хватало времени на все остальное. Баскетбол пришлось забросить, и через пару месяцев я, любитель шоколадного печенья, ванильного мороженого и бутылки пива перед вечерним телеэкраном, обзавелся премиленьким брюшком. Да-да, - я не считаю, что оно меня сколько-нибудь портит, потому что девчонки как липли так и липнут. Не знаю – и не хотел бы когда-либо узнать, - каково приходится ребятам, которым не так повезло с внешностью. Что им приходится придумывать, какие предпринимать уловки, на какие идти разорения, чтобы привлечь более-менее приятную девчонку. Передо мной никогда не стояло задачи привлечь девчонку. Но, к сожалению, это обстоятельство создавало кучу других задач, главные из которых – выбор и отторжение. Вот в чем я никогда не преуспевал, так это в умении отказывать. Откуда во мне эта удивительная доброта, хотел бы я знать.

«Ты считаешь своей личной заслугой то, что природа дала тебе такую мордашку? – пишет Агнесса, - Ты думаешь, что ты легко и свободно получаешь все что хочешь? А ведь девчонки принимают твердое решение заполучить тебя в постель задолго до того как ты узнаешь об их существовании». И куча смайликов. Никогда не думал об этом, но, возможно, она права. «Значит, по-твоему, я не более чем счастливый идиот, на которого девушки слетаются как бабочки?», - наигранно возмущаюсь я. «Ты хорош собой, Стэн, причем особым образом!», - объясняет Агнесса. «Это как же?» - недоумеваю я. И тут она выдает то, о чем мне никто не говорил – никогда! – за всю мою жизнь и за весь мой опыт общения с женщинами. «Ты - малыш. Ты не герой-любовник. Ты не роковой злодей. Ты не добрый друг, – ты просто – малыш. Посмотри на себя в зеркало!».
Зная, что неизменно привлекаю всех женщин от мала до велика, я никогда не задумывался о природе этого явления, а она, по словам Агнессы, крылась лишь в неистребимом материнском инстинкте, который существует у женщин любого возраста и вне зависимости от того, рожали они или нет. Близко расположенные, глубоко посаженные глаза, по словам Агнессы, делают выражение моего лица удивительно невинным и даже жалким. А то, что они, как она говорит, мерцают васильковым любопытством, лишь дополняет картину. Кроме того, - объясняет она, поскольку глаза у меня не большие, то зрачки занимают почти весь разрез, и это создает особое младенческое очарование. Мне нравится читать, как она описывает меня. Я все время хочу спросить, не художник ли она, но как-то не удается, - приходится отвлекаться на что-то другое. «А еще я люблю твой ротик, – продолжает она: - он такой вытянутый, капризно поджатый, - даже когда ты слегка улыбаешься, - а как он аппетитно врезается в щечки! Ты мой малыш!»...

Черт побери, как же я хочу с ней увидеться! Мы уже исписались в общении страниц на пятьсот! Уверен, что и ей не терпится, наконец, увидеть меня вживую. Мы живем в разных городах, - в двух часах езды. Оба работаем, оба родители. Правда, ее дети взрослее моих, - я начал обзаводиться потомством в тридцать два года. Никак не получается нам привести в соответствие свои графики, чтобы, наконец, встретиться – то ли в моем городе, то ли в ее. Она настаивает, чтобы первым визитером был я, потому что я- мужчина. Ну что ж, я согласен, есть резон в ее аргументе, - даже для моего американского мозга.
- Сколько тебе нужно времени для раздумий? – кричит в трубку Шэннон, - Все, что я сказала тебе – это правда, я не изменю своего решения!
Только не сейчас, Господи! Что за удивительная способность звонить в самые яркие моменты моего общения с Агнессой! Она только что назвала меня своим принцем, а я ее – испуганным котенком.
- Испуганный? Но почему?
- А вот так. Есть у твоего принца кое-какие бзики.
- Не понимаю...
- Меня возбуждает мысль о том, что ты дрожишь и трепещешь в моих руках.
- Ты серьезно, мой Принц?
- У каждого свои фантазии. Ты ведь ужасно боишься, что я рассержусь на тебя, не так ли?
- Да нет же!
- Котенок!!! Я сказал тебе, что ты ужасно меня боишься, и если это не так, то ты знаешь, что бывает с непослушными котятами!
- Ха-ха-ха, да нет же, я не знаю!
- Ну, тешь себя иллюзиями, а когда окажешься в моих руках, я сам получу удовольствие от того, как ты из язвительного и дерзкого котенка, превращаешься в котенка несчастного и послушного.
- Ты не пробовал обсуждать это со специалистом?
- Ха-ха-ха! А еще я научу тебя кланяться и говорить «да, мой принц»!
- Послушай, ты идиот? В чем дело?
- А сейчас, я полагаю, котенок заработал себе хороший шлепок моей старой пыльной тапкой!
- Я, пожалуй, пойду...
- Но ты все равно вернешься рано или поздно. Общение со мной вызывает болезненное привыкание.
- Увидим.
- Шэннон, тебе не кажется, что ты ставишь абсурдные условия?
- Подумай и реши, дорогой. Я не настаиваю ни на чем. Я только даю тебе выбор. Либо ты переезжаешь ко мне, либо я с детьми переезжаю в Миссури.
- Шэннон, это шантаж.
- Я так не думаю. Попробовал бы сам забеременеть с тремя детьми на руках. Я не могу жить одна. А если я до сих пор не переехала к семье в Миссури, то лишь из-за тебя. Если же ты не вернешься ко мне, то мне тут нечего делать.
- Ты ведь знаешь, я не хочу этого...
- Чего ты не хочешь? Жить со мной? Или моего с детьми отъезда?
- Я не хочу ни того, ни другого.
- Извини. Но тебе придется выбрать. И как можно скорее.

Что говорит в ней? Неужели это любовь ко мне? Мы прожили восемь лет вместе, но это были годы постоянных скандалов и ссор. Родители и друзья предупреждали меня, что латины темпераментны, и различия в нашем образе мыслей может быть поводом для непонимания. Но я почему-то решил, что смогу управлять Шэннон. И потом, мне нравилось, что она, будучи мексиканкой, носит такое имя. Мне казалось, что это как-то влияет на темперамент и на менталитет. Сам я не из крикунов, - если только меня не довести. Впрочем, все, что касается срывов, приходилось на годы брака. Нет, были, конечно, замечательные моменты, но в основном это была борьба.
- И ты при этом завел троих детей? Одного за другим! – недоумевала Агнесса.
- Это было надеждой на лучшее.
- Глупость это, а не надежда!
- Но по ее понятиям, в браке нельзя предохраняться! Надеюсь, не следует продолжать, что об абортах речи вообще не может быть! Она так религиозна.
- Принц, прекрати сейчас же говорить о своей бывшей. Мне все это неинтересно. Единственное, чего я хочу – это иногда видеть тебя и быть с тобой.
- Я тоже хочу этого, котенок! Но ты ведь видишь, в какой я сейчас ситуации... Ты должна быть очень мила со мной.
- Ну, если быть очень-очень милой, то возвращайся-ка ты к своей бывшей, дождитесь своего четвертого отпрыска и живите долго и счастливо. Можете завести еще семерых, - в конце концов, белая раса на грани вымирания, так что ты делаешь все правильно.
- Ха-ха-ха, котенок! Ты права. Я обязан вкладываться в белую расу, но, поскольку моя бывшая не белая, то мой вклад оценивается пока что только в полтора ребенка!
- Ты серьезно?
- Что она не белая? Да.
- Я умираю, мой Принц! Ну может быть, она хотя бы азиатка?

- Нет. А тебе-то что за дело, если ты сама не белая? Или я не прав? Я просто не уверен, к какой расе относятся армяне.
- Значит, задай поиск и посмотри. Так она у тебя чикана?
- Да. Или латина, или хиспаник, - как тебе будет угодно.
- Ну что ж, тогда все не так ужасно... я имею в виду с точки зрения твоего вклада в выживание белой расы.
- Ты, наверное, когда «умирала» - решила, что она черная?
- Да, было дело.
- Глупый котенок! И что же ты имеешь против черных?..
Агнесса не ведет дневников. Но у нее есть две хорошие подруги, которые обычно в курсе почти всех ее дел.
- Я теперь понимаю, что жизнь, которая казалась прекрасной, почти идеальной, - может в один день стать серой и неполноценной, хотя в ней вроде бы все как и прежде.
- Это старая история, Несс, и называется она «беситься с жиру». – Заметила подруга Лена, - Мало того, что у тебя есть Давид, - такой красивый и интересный... - вы ведь вместе уже почти семь лет! – мало того, что он соответствует всем твоим критериям и понятиям, - тебе еще, оказывается, нужно что-то на стороне?
- Я никогда не думала, что так может быть, но это действительно так!
- Ты влюбилась?
- Ну что ты, нет... просто Стэн – он как красивая игрушка, которую я непременно хочу заполучить. Ты ведь видела его фотографии, - разве он не чудо природы?
- Это эгоизм или просто похоть? У тебя ведь есть человек рядом!
- Вот видишь, значит, не всегда правда то, что достаточно иметь человека рядом. Это скорее компромисс. Смирение. Я так не могу.
- Миллионы замужних женщин живут так.
- Да, и, возможно, многие из них уверены, что это предел, вершина счастья. Но я, слава Богу, была замужем, причем по большой любви, но, увы, мне так не казалось, да и теперь не кажется.
- Знаешь, как это называется?
- Знаю, как это называют ханжи, но и знаю, как это называется на самом деле.
- «На самом деле»! Ну и как же это «на самом деле» называется?
- Свободой, Ленка! Простое такое слово.
- Все бы хорошо, если бы это не касалось чужих чувств и душевного состояния.
- Да, тут ты права. Это ужасно всё портит! А все эгоизм человеческий...
Потом она хитро покосилась на обеих подруг, - вначале на веселую блондинку Лену, затем на загадочную брюнетку Аню, и вдруг выпалила:
- Знаете что? Мне надоело с ним переписываться и впадать в стресс каждые выходные, из-за того, что снова не получится увидеться.
- Что ты сделаешь? – спросила Лена, выждав паузу.
- Напишу ему, что у меня есть дела в его городе посреди недели. И что нет особых дел на другой день. Как думаете, - сработает?
- Ты сможешь вырваться посреди недели? – засомневалась Аня.
- Ну, с моим сравнительно гибким графиком это вполне можно устроить.
- Ну что ж, увидишь, наконец, какой он на самом деле, - вздохнула Аня, - потому что мне лично кажется, что он, если бы действительно так сильно хотел тебя увидеть, то давно бы нашел возможность приехать первым.
- Аня, ты хоть представляешь, что тут значит иметь троих детей, бывшую-истеричку, работать, ходить по спорт-барам, и по всяким там дружеским вечеринкам, да еще и с девчонками встречаться!.. – потрясает руками Лена.
- Да! - вставляет Агнесса, - А девчонок у него наверняка не сосчитать, если учесть, какой он хорошенький и при этом безотказный. Так что поверь мне, сам он в такую даль за этим делом не поедет.
- Вот как! Значит, ты готова считать, что являешься для него не более чем сексуальным объектом? – усмехается Аня, - а сама ты к нему - за этим делом готова поехать! Как же это так?
- А это так, потому что он мужчина, и он ленив. Да и девчонок у него там большой выбор. А у меня что? Один Давид?
- Ну, поклонников-то у тебя много, Нэсси, мягко заметила Лена.
- Не таких красавчиков, Лена. Ты ведь знаешь, я либо с самым-самым, либо лучше ни с кем.

Продолжение следует

[Bagirka]

Почему я так люблю детей? Почему при одной только мысли об их отъезде меня всего передергивает, и сердце готово остановиться? Миллионы мужчин живут вдали от своих детишек, и как-то не выглядят такими уж несчастными, каким себе представляюсь я, воображая, что Шэннон переедет с ними в Миссури. Раздумывая над поставленным мне ультиматумом и воображая всю эту ситуацию с возможным отъездом Шэннон, я раз за разом прихожу к мысли, что котенок мог бы мне помочь пережить разлуку с детьми, - пусть это даже звучит и дико, и странно. Я не хочу жить с Шэннон, даже ради детей. Но я обожаю своих детей и не хочу, чтобы она увозила их в такую даль. Но если котенок действительно такова, как я ее себе представляю, то она наверняка могла бы мне помочь, и это ощущение у меня усиливается с каждым днем и с каждым сеансом нашего общения. Вот если бы я в реале понравился ей настолько же, как на фотографиях! Впрочем, мне всегда говорили, что я выгляжу лучше, чем на фото, так что, думаю, беспокоиться не о чем. А вот она... наверняка понравится мне, я почти в этом не сомневаюсь. Моя слабость – это женщины с темными волосами, умными, но при этом женственными лицами и изгибистыми формами. Я пока не знаю, как пахнут ее руки, ее кожа, ее дыхание. Не слышал, как звучит ее голос... Но никогда прежде мне не приходилось ошибаться в восприятии фотографии. Если мне нравится изображение, то я всегда и практически безошибочно уверен в том, что по всем химическим вопросам проблем не будет.
Агнесса, кажется, теперь попросту живет общением со своим Принцем. В рабочие часы, когда он обычно онлайн, она не отходит от компьютера. Каждый его ответ – а они приходят не сразу, – создает для нее отдельный мир радости и счастья. Она не может объяснить, что именно ей нужно от этого знакомства, - но она теперь не может прожить без него ни дня. Выходные дни стали пыткой для нее. Принц - он то ли со своими детьми, то ли еще по каким-то одному Богу ведомым делам, а она – либо по хозяйству, либо принимает в гостях своего бойфренда, либо – чаще - и то и другое. Ни один штрих, ни одна деталь в образе Давида не могут быть подвержены сомнению для ее ума. Он почти идеален. Но сердце ее как-то странно погасло по отношению к человеку, который делал ее счастливой долгие годы. Этот голос, эти глаза, эти жесты, эти шутки, - все, что умиляло и восторгало ее, так еще недавно заставляя с визгом кидаться на шею возлюбленному и звонко целовать его, - как это могло измениться? А еще точнее, – как это может – ни в чем не изменившись, - причинять такую глубокую и острую боль? Что именно происходит? Она часто спрашивает себя, что ей нужно от отношений с Принцем. Мысль о замужестве вызывает лишь кривую усмешку презрительности на ее лице. Его биография никак не располагает к этому, не говоря уже о ее устоявшейся многолетней привычке жить самостоятельно. Встречаться время от времени – вот что она допускала с наибольшей вероятностью, - но устроит ли это Принца? И потом, куда девать Давида? Ей не хочется его потерять. Но она знает точно, что измены Давид ей не простит. Несмотря на все свои достоинства, Давид имел один недостаток, который в общем не был особо заметным в обычных ситуациях, но в случае измены мог проявиться во всей красе. И недостаток этот – обидчивость. Если Агнессе ранее удавалось легко и играючи, лаской и юмором выправлять положение, ставшее результатом Давидовой обидчивости, то в случае измены она вряд ли преуспеет в таком деле. Он ее попросту не поймет. А если и поймет, то никогда в этом не признается даже себе. Южный менталитет. С русским или с американцем она еще могла бы допустить успех в таком деле, но с армянином – никак.
- Снова ты мне звонишь и мешаешь работать, дурашка? – обычное его приветствие, когда она отвечает на его звонок.
- Ну и что же? Хочу и звоню, - устало выдыхает Агнесса, которой теперь немного утомительны эти шутки.
- Как дела? Что делаешь?
- Ничего особенного...
Удивительно, до чего бесчувственными и самоуверенными могут быть иногда мужчины. Неужели у него нет ощущения ее отстраненности и безразличия? Давид, как обычно, стал приводить ей ежедневный устный отчет обо всех своих сегодняшних делах, - по дому, по работе, по друзьям-товарищам, а Агнесса, почти не слушая его и лишь мыча в трубку время от времени, пыталась разобраться в своих ощущениях в поисках ответа на вопрос: почему она всегда считала идеальным качество мужчины вот так, - с юмором, выразительно и живописно рассказывать про все свои сегодняшние дела, и почему сейчас эта привычка кажется ей, мягко говоря, утомительной. А впрочем, если бы Принц стал так же подробно и искренне, с безграничным доверием описывать ей свой день, - вряд ли бы это показалось ей скучным. Чему удивляться? Принц – это новизна, это вызов, это страсть. А Давид – это обыденность, пусть и замечательная, но весьма предсказуемая. Все просто до безобразия, но при этом уникально сложно и практически безвыходно.
- Ты бывала у них?
- Где? – встрепенулась Агнесса.
- Что «где»? Ты слушаешь меня? – недоумевает Давид.
Агнесса мучительно пытается воспроизвести в памяти «звуковую дорожку» за последние десять секунд, но обнаруживает, что на самом деле она была слишком занята своими теперь уже постоянными мыслями о Принце.
- А, ну да, конечно, я у них бывала.
- Вот и я теперь у них побываю. То есть, мы с тобой вместе поедем.
- Конечно, это здорово, - откликнулась она, заметив про себя, что, хотя она понятия не имеет, где она бывала и к кому им придется вместе ехать, - на этот раз вроде «пронесло».

Арминэ работает в Штатах вот уже четвертый год, успешно продлевая визу. Она прекрасно зарекомендовала себя как офисный работник в организации по национальным вопросам в диаспоре, и даже сумела слегка продвинуться по карьерной лестнице. При первом же взгляде на эту белокожую, низкорослую, слегка плотного телосложения, но при этом весьма ладненькую пышноволосую шатенку с голубыми глазами и слишком уж явно прооперированным носом, можно было понять, что это бывшая отличница и большая скромница, эдакая «домашняя девочка», которая не сделает ни шагу, не посоветовавшись с мамой. Она выросла в том же ереванском подъезде в доме на проспекте Комитаса, где жили родители Давида, да и он сам, до переезда в Америку. Арминэ скоро тридцать, и она была совсем еще девочкой, когда Давид уезжал по призыву в Советскую тогда еще Армию в разгар перестройки. Но именно с того дня она и не может никак разлюбить его. Одному Богу известно, как ей удалось добиться американской визы с приглашением на работу, но для всех, кто был близко знаком с ее семьей, не было ничего странного в том, что она этого добилась. Во-первых, она действительно очень прилежная, старательная и способная девочка. Во-вторых, только слепой мог не видеть, как она неравнодушна к Давиду. Неизменное дежурство на балконе в часы, когда Давид шел на работу или с работы, строго определенное время, когда она бежит за почтой или с помойным ведром, а также громкие рыдания и нескрываемая досада все те дни, пока Давид был обручен и до самой его свадьбы, после которой он переехал в отдельную квартиру, - все это было слишком очевидным. Впрочем, верно прожив с милой, но довольно простоватой женой около года, Давид не смог далее сдерживаться и пустился во все тяжкие. Яркая, нетипичная для армянина внешность, высокий рост, стать и холеность изрядно поспособствовали тому, что у Давида появилось немало воздыхательниц как на работе, так и среди знакомых продавщиц, парикмахерш и бывших соучениц по школе и по политехническому. Арминэ к тому моменту была все еще угловатым ребенком с крупным носом и пытливыми глазами. Ходят слухи, что именно она рассказала Седе, его жене, беременной вторым ребенком, где он сейчас находится, и та, прямо в домашнем халате и во вьетнамках на босу ногу – благо в блокадном Ереване стояло жаркое, по обыкновению, лето, устремилась за Арминэ в направлении давно закрытого детского сада, возле которого действительно была припаркована бежевая «семерка» Давида. Потом, когда Седу спрашивали, как она там оказалась, она ни словом не обмолвилась об Арминэ. Все ее слова – горькие и отчаянные – были лишь о том, что она видела: разведенная медсестра Мила, когда-то работавшая в этом детсаду, давно известная всей округе своим распутством, и Давид - на старой кушетке в нише коридора – прямо у бывшего кабинета бывшего заведующего. Да, они были еще одеты, да они просто целовались, но это могло бы иметь продолжение, если бы не появление Седы! На неизменно следовавший вопрос, кто же все-таки навел ее на след «преступников», она, слегка оторопев, будто ее вдруг спросили о политической обстановке в Парагвае, возмущенно восклицала: «А какая связь? Что это меняет? Кто сказал – тот правильно сделал!».

С того момента отношения Давида с женой стали неизменно ухудшаться. Они выбирались вместе в гости, если было какое-то важное мероприятие у родных или знакомых, но не заметить отчуждения между ними, тщательно маскируемого под усталость, апатичность или болезненность, могли только самые равнодушные и невнимательные. Разумеется, заботливые и отзывчивые родственники с обеих сторон кое-как убедили Седу, что большинство семей живут именно в терпении и прощении, и редко встретишь идеальный брак, но ради детей нужно стараться понимать друг друга и мириться. Давид же, как ни странно, так и не прекратил своих похождений, а скорее даже наоборот. Осведомленность Седы стала для него лишь поводом прекратить лицемерие и жить как хочется. Пополнев и подурнев после первой же беременности, после вторых родов Седа раздобрела еще больше, и стала выглядеть чуть ли не мамой своего моложавого мужа. Седу здорово выручал высокий рост, и стоило ей приодеться и накраситься, она тут же становилась довольно эффектной, хотя и слегка дородной дамой. Но от милой и нежной девочки, которая когда-то понравилась родителям Давида, пожалевшим круглую сироту из разрушенного Ленинакана и уговорившим сына жениться на ней, - сейчас уже почти ничего не осталось. Брак их стал чистой фикцией. У Давида было две, а иногда и три подруги, у которых он то и дело ночевал, появляясь дома с ночевкой не чаще двух-трех раз в неделю. Отдавая должное его отцовским чувствам, следует отметить, что о детях он заботился полноценно и со всей любовью и ответственностью. Арминэ же, подрастая, продолжала не замечать никого из своих ровесников, думая и мечтая только о Давиде. До нее, разумеется доходили все слухи о нем, но по какой-то странной причине это лишь еще сильнее разжигало в ней желание непременно заполучить Давида. К моменту окончания средней школы и поступления в институт иностранных языков имени Брюсова, Арминэ уже успела наслушаться не только о похождениях Давида, - что было для нее старой историей и не более чем поводом вступить в волнующую конкуренцию с его пассиями, но и о том, что к ней он продолжает относиться как к милой соседской девчонке, - смешной конопатой малышке, которая всегда его умиляла, как и все малыши. Трогательная и искренняя природная любовь Давида к детям четко определяла для него отношение к Арминэ – даже повзрослевшей. Он так и не перестал воспринимать ее как ребенка. Даже теперь, когда она, тридцатилетняя, живет с ним в одном городе, - свободная, устроенная, на хорошей работе, на хорошей машине, да еще и с прооперированным носом – он говорит с ней и о ней с тем же отеческим умилением, как если бы она была пятилетней малышкой.
Первым делом, встретив в Лос-Анджелесском аэропорту свою бывшую соседку, прибывшую в Калифорнию на работу, Давид привез ее знакомить со своей «гёрлфренд», Агнессой. Поскольку в Ереване ни родители Давида, ни его жена, ни его дети-старшеклассники ничего не говорили о личной жизни Давида в Америке, Арминэ предполагала, что он вел беспорядочную жизнь, заводя случайные короткие связи. Каковы же были ее удивление и досада, когда по дороге из аэропорта она, из искреннего и веселого рассказа Давида - поняла, что менее чем через год после приезда он познакомился здесь с армянкой, с которой не расстается вот уже несколько лет. Он восторженно говорил о качествах Агнессы: как она умна, необычна, не похожа на других, как она интересна в общении и просто уникальна. Армянское слово «артакарг», которым Давид в каждой фразе характеризовал свою пассию, стало для Арминэ самым ненавистным и приторным. В скупом свете сумерек, ведя машину, увлеченный свои рассказом, Давид не мог видеть, как меняется выражение лица у Арминэ, как закатываются ее глаза, как поджимаются губки, как морщится недавно прооперированный в Ереване нос, - и он, конечно, не мог себе представить, что меньше всего на свете Арминэ хочется сейчас, после столь длительного перелета, оказаться в гостях у самой, можно сказать, ненавистной женщины.
- Я сказал ей, что приеду сегодня, и буду не один. Так что будь уверена, она наготовила много вкусного, и нас ждет накрытый стол. Ты увидишь, она тебе очень понравится, - доверительно, с довольной улыбкой балоболил Давид, не отвлекаясь от вождения, но то и дело наклоняя голову в сторону Арминэ в знак дружески-отеческого расположения.

Как бы она хотела, чтобы эти жесты имели совсем другой смысл и предназначение! Дождавшись паузы в его тираде, Арминэ, как бы невзначай, пользуясь удобной возможностью быть с ним глупой малышкой, пропищала своим звонким высоким голоском, придававшим всему, что она говорит, очаровательную наивность:
- А жена, дети и родители твои про нее знают?
Нужно знать особенности национального менталитета, чтобы понять, с какой целью Арминэ задала этот вопрос и почему Давид моментально сник. Всегда остроумный, находчивый и многословный, он вдруг поймал себя на мысли, что рядом с ним – двадцатисемилетняя девушка, ереванка, воспитанная в южных традициях и наверняка не готовая разделить соображения сорокалетнего мужчины. Он сразу же почувствовал себя в беседке ереванского дворика.
- Ну, как мы жили с Седой, ты, наверное, в курсе. Родители знают, а дети вообще ни при чем, - коротко отозвался он.
- Но вы же не разведены...
- И не разведусь, пока не вывезу детей, - в этом весь смысл. Я и сам бы не смог сюда выехать, будь я холостым.
- Но теперь ведь у тебя уже все документы по Америке в порядке.
- Да. Суд я выиграл, и теперь нахожусь здесь свободно и спокойно.
Заерзав, явно уставшая от постоянной сидячей позы то в самолете, то теперь в седане Давида, Арминэ изо всех сил боролась с воспитанием, требовавшим сдержанности и уважения ко всему, что говорит мужчина, и чувством любви, отчаяния и нетерпения, - ей казалось, что пока они еще не приехали к Агнессе, у нее есть время все изменить, все поправить, все решить, заставить Давида обратить на себя внимание как на женщину. Она не знала, как именно, но была уверена, что есть способы сделать это. Слегка повернув голову, она рассматривала его гладкие, сильные, загорелые руки на руле, затем скользнула взглядом на его широко расставленные ноги в черных брюках из какой-то наверняка дорогой тонкой ткани, затем на его едва заметный и скорее манящий, нежели отталкивающий живот под зеленовато-голубой рубашкой. Эти широкие, выпуклые, развернутые плечи она любила с самого детства, сколько себя помнит. А это удивительно тонкое, благородное и ласковое лицо с родинкой на правой скуле всегда было для нее почти иконой. Почему жизнь так несправедлива? Ведь она так его любит! Наверное, как никто! Судя по тому, с каким слепым восторгом он рассказывает о своей Агнессе, она наверняка та еще стерва! Она наверняка принимает его как должное, не понимая, какой он на самом деле! Она его не заслуживает!
- А ты собираешься здесь остаться? – Давид нарушил непривычное для себя молчание.
- Если понравится – да, попробую, - ответила она упавшим голосом, разочарованная тем, что на навигаторе Давида уже высветилось место назначения.
В кои-то веки я нашел время посидеть в Интернете вечером, а тут такое разочарование!
- Прости меня, Принц, но я не могу сейчас с тобой пообщаться.
- Почему, котенок? Мы так редко общаемся вечерами.
- Это не моя вина – я всегда дома вечерами, а ты – нет.
- Но сейчас-то я дома!
- Я занята, у меня будут гости.
- Кто?
- Ну, друзья. Прости. Мне нужно готовиться. До связи завтра утром.

Черт возьми! Теперь мой вечер испорчен! Я и не подозревал, - просто думать не хотел, что у нее есть свой мир, своя жизнь, свое окружение. Глупо, но с самого первого дня нашего знакомства я стал рассматривать ее как часть моего мира, не имеющую ничего того, то могло бы ее от меня отвлечь. Действительно глупо, но это именно так. Эта виртуальная связь сделала меня зависимым. Эта маленькая женщина – через Интернет – вызывает во мне реакции, которые я давно уже отчаялся испытать в общении с девушками в реале. Более того, я до сих пор был уверен, что за долгие годы мужского опыта обзавелся защитной оболочкой, оберегавшей меня от губительных и бессмысленных сантиментов. Я стал гордиться этой оболочкой и наслаждаться тем, как она меня защищает. Мог ли я предположить, что накануне моего тридцатидевятилетия, за несколько дней общения, после случайного знакомства, ставшего, можно сказать, результатом ошибки, - кому-либо – через Интернет! – удастся легко и играючи взломать мой защитный код!...

Продолжение следует

[Bagirka]

- Знакомься, Агнесса, вот это и есть моя мама, - Арминэ, войдя первой в квартиру, отступила к дивану у входной двери, пропуская мать, а за ней и Давида, - мои мама и папа всю жизнь были соседями с родителями Давида.
- Очень приятно, добро пожаловать в Америку!
- Да, точно так же Вы три года назад встречали здесь мою дочку, наверное, теми же словами, - откликнулась гостья, - меня зовут Стэлла, а о Вас я уже наслышана от Давида.
- Проходите, располагайтесь, Вы наверняка устали, - хлопотала Агнесса, - чувствуйте себя как дома. Скоро будем ужинать.
- А девочки будут? – спросил Давид, имея в виду Лену и Аню, русских девушек, подружек Агнессы, которые, будучи объединены общими проблемами виз, эмиграции и работы без документов, вместе снимали квартиру по соседству.
- Обязательно, как всегда, - просто они сегодня допоздна работают, - отвечала Агнесса, не прекращая кухонной возни.
Арминэ и Стэлла, сидя напротив друг друга, - мать на диване, дочь в кресле - многозначительно переглянулись. Между ними вот уже три года, с самого приезда Арминэ в Америку, не прекращаются телефонные переговоры о том, что происходит у Арминэ в Америке вообще, и в жизни Давида в частности, - и это неудивительно. Во-первых, он просто их сосед, и именно он поначалу всюду подвозил Арминэ, помогал с заполнением бумаг, а также с выбором машины. А во-вторых – может ли мать не знать о пожизненных, можно сказать чувствах дочери, если та в Ереване ни с кем не встречалась и даже успела отказать одному предложению руки и сердца, - мотивируя, впрочем, тем, что жених – разведен и имеет сына от первого брака. Посему, личная жизнь чуть ли не единственного на Земле человека, способного сделать Арминэ счастливой, не могла быть для Стэллы чем-то второстепенным. Смиренно принимающая возраст, не молодящаяся и явно никогда не сидевшая на диетах ради сохранения «молодой» фигуры, Стэлла, тем не менее, выглядит весьма достойно и от нее веет уверенностью и спокойствием. Однако, волнующая Арминэ ситуация с наличием девушек, да еще русских, в ближайшем окружении Давида не казалась ей выигрышным фактором.
- Ты думаешь он мог бы увлечься этой Аней? Или Леной? – тихонько спрашивала мать, когда они укладывались на ночь в спальне, которую им уступила Агнесса, расположившись с Давидом в детской.
- Помнишь, мама, ты мне всегда говорила, что женщина первая решает, какого мужчину выбрать, а уж потом дает ему возможность думать, что это он ее добился. Так ты мне объясняла, почему у Давида было столько подруг в Ереване.
- Да, я имела в виду, что не столько он на них охотился, сколько они на него. А мужчины – они почти всегда уступают. Они любят пользоваться случаем, особенно, если нет контроля.
- Ну вот, мама! – с загоревшимися глазами шептала Арминэ, - А что если кто-то из них станет с ним кокетничать? Тогда ведь Агнесса его не простит? Ведь Лена такая красивая блондинка! Ты говорила, что наши мужчины любят русских, да еще блондинок...
- Хорошая моя, я говорила в общем, но разве ты Давида любишь за то, что он такой как все?
- В этом – пусть будет как все, - капризно пошутила Арминэ.
Лена действительно была популярно хороша собой. Ее не портили ни веснушки, ни маленькие глазки, ни слишком, пожалуй, мощные для ее нежной фигурки ноги. Все это удивительно мило вписывалось в ее очаровательный образ. Стоило же ей затушевать веснушки, подкрасить глаза и губы и надеть высокий каблук с мини-юбкой, она моментально превращалась в девушку с глянцевой обложки.
- А какой тебе прок, если Давид перебежит от Агнессы к Лене, дочка?
- Не «перебежит», мама, а просто – увлечется, даст слабину... Лену он так не будет любить, а Агнесса его не простит, - Арминэ погасила ночник и улеглась рядом с матерью, нежно ее обнявшей.
- Дорогая, ты готова смириться с тем, что он будет продолжать мучиться любовью к Агнессе? Он ведь ее любит, это так очевидно!
- У меня нет выбора. Нет выбора, мама! – заплакала Арминэ, в кои-то веки дав волю чувствам в присутствии самого близкого и понимающего человека.

- Ненавижу этих азиаток! – восклицала Лена вечером за кофе, когда подруги собрались за столом, как обычно. – Представляешь, Нэсс, подходит сегодня ко мне парочка покупателей... муж с женой. Он – американец, красавчик, каких поискать, и рядом – эта беременная крокотавра! Что они в них находят, - что? И, главное, он стоит спокойно, с таким двольным и влюбленным видом и смотрит, как она перетряхивает футболки с таким отвращением, будто ее заставляют их покупать! А я потом складывай все это обратно на столике!
- Видимо, есть в них что-то такое, - отозвалась Аня, погружая ложку в кусок торта, - я тоже часто вижу такие парочки. А сегодня еще одна чайниз из моего класса объявила, что выходит замуж. Я еле скрыла свою досаду.
- За американца? – вяло осведомилась Агнесса.
- Когда он за ней приехал, Нэсс, ты бы видела его машину и его самого! Ну такой лапочка!
- Что мы делаем не так, интересно? Почему после первых трех свиданий они перестают нам звонить? Когда, наконец, устроится моя жизнь, я так не хочу возвращаться в Рашу! – сокрушается Лена, состроив капризную гримасу.
- Говорят, военные женятся охотно, - заметила Агнесса, - может быть, на них переключитесь?
Лена в ответ лишь устало вздохнула, а Аня накрыла руками свою полупустую чашку.
- Пойду-ка за я за компьютер, - Агнесса вышла из-за стола, - вдруг Принц каким-то чудом дома сегодня. Вчера мне пришлось его оттопырить по известным причинам.

Принц оказался оффлайн. Шэннон вот уже который раз просит меня переночевать с ней, так как ей плохо, - она тяжело переносит беременность. Но стоит мне оказаться у нее, как я вижу цветущую смуглянку, умело пользующуюся всем, что она успела узнать о моих слабостях к нижнему белью, кружевам и женской беззащитности. Только не от нее мне теперь это нужно. Ах, я и не знал, что виртуальный котенок может так круто изменить мне жизнь и восприятие привычных вещей.
- Котенок, ты ведь будешь слушаться своего Принца?
- Конечно, мой Принц, все, что угодно! – отвечает Агнесса, и я будто слышу сарказм в ее словах, как если бы она их произнесла, а не набрала на клавиатуре.
Но я не хочу прерывать эту линию и продолжаю:
- И ты наденешь все, что Принц тебе прикажет?
- Разумеется, мой господин!
- Я люблю всякое мягкое, нежное, женственное белье, чтобы побольше кружев и оборочек.
- Вот как, - я подумала, что ты наденешь на меня ошейник и костюм кошки. Впрочем, разочарую тебя: такого белья у меня нет.
- В чем же спит мой котенок?
- Если у тебя когда-либо была кошка, ты должен был заметить, что они обычно спят в чем мать родила.
- У меня аллергия. Так что, милая, ты единственный котенок на планете, который не заставит меня чихать.

Обслужив последнего посетителя в офисе, Арминэ мельком бросила взгляд на часы и поняла, что у нее есть еще время подредактировать свои личные документы в компьютере. Дома у нее, к сожалению, пока не было ни компьютера, ни ноутбука. Она, конечно, могла бы себе позволить и то и другое, но дело в том, что домой она приходила практически только ночевать. Ее не покидало чувство бессмысленности, пустоты, клаустрофобического дискомфорта, когда она находилась дома одна. Даже ужинать дома одной ей было непривычно и дико. Она словно тенью была преследуема ощущением, что все происходящее в ее в жизни не имеет смысла, если это происходит вне поля зрения Давида или никак с ним не связано. Ей приходилось постоянно увещевать себя, что все, что она делает, должно быть либо для глаз Давида, либо для его ушей, для его оценки, восприятия, эмоций.

Стоит ли удивляться, что каждая сессия общения с Давидом – будь то по электронной почте, в социальных сетях или на чатовых программах, - тщательно ею документировалась и сохранялась в виде файла. Она после каждого, обычно короткого, но столь дорогого ее сердцу сеанса общения с Давидом копировала текст беседы и переносила в документ, часами затем его перечитывая, вдоль, поперек и по диагонали. За три года ее проживания в США у нее скопилось почти (а для нее – «всего»!) двадцать страниц двенадцатым номером. И нигде, ни на одной странице, ни в одной строке не было от него ничего, что бы согрело ее сердце надеждой. Все его послания были о делах в Америке и в Ереване, о детях, - своих, Агнессы, - о родителях, брате, племянниках, о покупках в кредит, о подорожании бензина, и вот даже о членстве в «Костко» - но, разумеется, ни слова о том, что ей так важно. Сама она никак не могла заставить себя начать разговор об этом. Как начать? Ведь он, во-первых, женат на Седе. Во-вторых, он ни от кого не скрывает своих отношений с Агнессой. Как будет с ее стороны выглядеть признание в любви, которое, впрочем, вряд ли станет для него сюрпризом, если только он не последний кретин. Будь он хоть немного расположен к ней как женщине, он бы наверняка давно сам дал ей это понять. А взять его кокетством или очаровать доступностью никак не вписывалось в уже устоявшийся мир их отношений, где все фривольное и неприличное было отделено от всего священного и неприкосновенного.
Прекрасно сознавая все это своей уже далеко не детской, но все такой же очаровательной головкой, Арминэ не могла ничего с собой поделать и продолжала видеть особый смысл в том, чтобы часами проводить время за чтением сохраненного документа, который она знала наизусть, всматриваться в каждую запятую, рассуждая, почему он ее поставил, смакуя каждое многоточие, каждую опечатку, каждый восклицательный знак, – с мыслями о том, что они исходят от него – и предназначались только ей, а это значит, что никто в мире, кроме нее, Арминэ, ими не обладает. Эта трогательная одержимость была чуть ли не единственным фактором, придающим осмысленность жизни девушки. Коллеги по здешней работе, подруги, оставшиеся в Ереване, и даже поклонники, - все это, как ни странно, скорее вклинивалось в ее восприятие как что-то нежелательное, лишнее, отвлекающее, бессмысленное, - нежели как возможность встрепенуться и начать, наконец, с чистого листа. Получая по электронной почте послания от неприметного сокурсника Ашота, изобилующие нежными признаниями, яркими эпитетами, а иногда даже стихами, посвященными ей, Арминэ, она, утомленно закатывая глаза, удаляла их сразу по прочтении, чтобы не перегружать свой ящик. Сообщения же от Давида, такие как «Я знаю», «Да», «Вчера», «Понятно» - она не только копировала и сохраняла в документе, но и оставляла в почтовом ящике на вечном хранении.

- Знаете, что я подумала... – Агнесса задумчиво улыбнулась, вдруг остановившись над столом при попытке собрать с него блюдца, - как же я была глупа, что не хранила свои беседы с Принцем! Там было столько юмора, прелестных пассажей, столько любви, наконец!
- Да, - согласилась Лена – сидела бы сейчас и перечитывала, умилялась, да и нам бы кое-что перепало, повеселились бы!
- Это уж как пить дать, - подтвердила Агнесса, - он хорош, он остроумен, он образован, он умен, он игрив, он...
- А Давид всего этого лишен? – вклинилась в тираду Аня.
- Нет – сникла Агнесса, - но мне, кажется, нужна драма, нужна новизна, нужен вызов. Это как начать читать новую книгу.
- А ты представила на минуту, что будет, если ты потеряешь Давида? – Аня, как обычно, не доев свой кусок торта, начала ковырять в нем ложкой.
- Я не могу этого представить... Я не знаю.
- Тем более, что еще ничего не ясно с этим Стэном – при всем его мексиканским сериале, - вставила Лена.
- Так можно остаться у разбитого корыта, Нэсси.
- Корыто... можно купить новое корыто, это же Америка! – вдруг рассмеялась Агнесса и продолжила убирать со стола.

Продолжение следует

[Bagirka]

Я не могу больше ждать. Я должен увидеться с котенком как можно скорее. Шэннон давит и капает на мозги. Кто бы знал, как мне неохота переезжать жить к ней! Но я буду с детьми все время! Каждый день! Я ведь хотел этого. Проблема лишь в том, что котенок теперь, даже если мы и встретимся с ней, не сможет остаться со мной на ночь. Да и я не смогу уехать из города надолго.
- Ну что, мой Принц, ты еще не подженился на своей бывшей?
- Пока нет, но она реально давит на меня. Я не хочу, чтобы дети уезжали в такую даль.
- Принц, ты беспозвоночное.
- Ты жила когда-нибудь так далеко от своих детей?
- А ты – разве еще не жил с женщиной, с которой развелся даже вопреки наличию троих детей?
- Жил. Пока мы не развелись.
- Принц, давай поскорее увидимся, мне нужно просто встретиться с тобой пару раз, чтобы понять, что ты есть на самом деле. Кто знает, - вдруг мы вообще не понравимся друг другу в реале.
- Пару раз? Нет, котенок. Если ты меня увидишь хоть раз, ты захочешь видеть меня снова и снова.
- А ты?
- А я всегда хочу тебя видеть.
- Кстати, Принц. У меня дела в Фуллертоне во вторник. И никаких дел в среду. Ты меня понимаешь?
- А будешь ли ты еще здесь днем в среду?
- Я вообще-то про вечер вторника.
- У меня будут дела во вторник, но только после девяти вечера. Так что, возможно, после работы я смогу тебя увидеть.
- Вот и отлично. Мне хватит этой пары часов. Только я не чувствую твоего энтузиазма. Ты не рад?
- Я рад. Я хочу тебя увидеть. Почему девчонки вечно думают, что если парень не выделывает коленца, то он не рад... Я просто обескуражен. Столько всего навалилось...

- Нэсси, телефон мигает, - кричит с кухни Аня.
- Кто?
- Давид.
- Ладно... – отъехав от компьютера на стуле, Агнесса встала, тряхнула головой, словно переключая канал в сознании, и направилась к телефону, словно на экзекуцию.
- Ты почему телефон не включаешь?
- Забыла, любимый!
- А сейчас что?
- А сейчас случайно заметила, что огонек загорелся.
- Ну, твое счастье, а то знаешь, снова бы я тебе шею намылил.
- О да, конечно, как всегда... – Агнесса уже привычно «возвела к небу глаза», отвечая на заезженную шутку.
- Не веришь?
- Верю, ты у меня такой, - суровый!
- Что делаешь, дурашка?
- Так, сижу за компьютером.
- Дети спят?
- Естественно.
- Что купить к ужину?
- Ты сегодня у меня ужинаешь?
- Да, и сплю. Что-то привезти?
- Ну, хлеба может быть... а что тебе приготовить? Когда ты будешь?
- Минут через сорок, если не будет пробок. Гречка есть?
- Хорошо, сделаю.
И в этом хорош. Его хоть три раза в день гречкой корми, или картошкой в любом виде. Что сделать, чтобы вернуть хотя бы часть своих чувств к нему? Что может бы такого в этом Принце, что она, ни разу его не видя, так на него запала? Агнесса уже далеко не впервые задумывалась над этим вопросом, анализируя, рассуждая, вычисляя и сопоставляя. Она даже обнаружила в нем – по тем фотографиям, которые он ей прислал в обмен на несколько ее изображений, - совокупность черт сразу нескольких своих бывших возлюбленных. Личико у него, - детское, с мерцающими веселым любопытством глазами – от самой первой ее, романтической студенческой любви. Рот, - сочный, крупный, чаще будто обиженно поджатый, – пожалуй, от мужа. От него же – рост под два метра. Широкие сильные плечи – это скорее Давид. Высокий лоб и шелковистые пепельно-каштановые волосы – это еще один поклонник из юности, статный красавец Арам, который, впрочем, так и остался только увлечением. Все остальное – большие, «выразительные» руки, трогательный и ласковый взгляд, красивая посадка головы на по-мужски сильной шее, и, наконец, родинка на лице – это были общие черты, объединяющие всех возлюбленных, которые были у Агнессы. Уникальность Принца состояла еще и в том, что на его лице красовалось сразу несколько родинок – как раз в тех местах, где они были у остальных. Она не могла поверить своим глазам, когда ей пришла в голову эта мысль. Вот они – все в сборе, малышки, – на одном смазливом личике случайного американца. Как тут не поверить в провидение?
- Что ты знаешь о своих европейских корнях, Принц?
- В основном немецкие, но есть еще английские со стороны матери и совсем немного польских. А у тебя?
- Очнись, Принц, я армянка!
- Я помню это котенок. Но я также помню, что ты наткнулась на меня в поисках своих родных. Моя фамилия не может быть армянской.
- Ах, забудь про это, - это другая история. Я – чистокровная армянка.
- Кстати, могу ли я записать тебя в свой список как представительницу Ближнего Востока? У меня как будто пока не было никого оттуда. Возможно, мне нужно будет дать тебе какой-то почетный приз как первой представительнице региона.
- По-моему, определенно можешь, Принц, только не спешишь ли ты? Спрячь свой список подальше, потому что переписка не в счет.
- О да, ты права, я не подумал об этом. За это ты почетного приза точно не получишь. Разве что сертификат. Ха-ха-ха. Но у меня на самом деле чувство, что между нами давно все было.
- Вначале я погляжу на тебя во вторник.
- Котенок, не забывай кто здесь кто. Программу нашей первой встречи составляю я.
- Программу?
- Да, вот смотри: 1. Приветствие. 2. Ты целуешь меня. 3. Затем следует то самое наказание непослушного котенка пыльной тапкой, о котором мы много раз здесь говорили. 4. Обязанности котенка по отношению к Принцу. 5. Расслабление.
- Звучит воодушевляюще. Знать бы еще, что включают обязанности.
- Ты ведь говорила, что большая девочка. Догадайся.
- Я-то девочка большая, но судя по твоей недавней биографии – ты сущий подросток, так что тут могут быть расхождения.
- Ты как-то говорила, что знаешь, какие обязанности есть у женщины по отношению к ее мужчине. И в программу нашей первой встречи штопка моих носков не входит, котенок.
- Вот видишь! Ты должен был это отметить! Что же еще не входит в программу нашей первой встречи?
- Готовить, стирать и убирать. Теперь подумай и реши, что же еще может делать женщина для своего мужчины.
- Хм, - может быть заниматься с ним сексом?
- Черт возьми, котенок! А я надеялся, что мы еще долго будем тянуть эту линию!
Конечно, это не первая для Агнессы совместная ночь с Давидом после того как у нее завязалась переписка с Принцем. Но почему-то именно сейчас, когда она уже знает, что во вторник ей предстоит встреча – реальная встреча, - с Принцем, который, возможно, затмит для нее всех прежних возлюбленных вместе взятых – именно такие были у нее ощущения при мысли о встрече с ним, - у нее исчезло всякое желание быть с Двидом. Отвечая на его ласки, и так и эдак внушала она себе мысль, что изобличать себя в лицемерии и фальши пока рано. Ей не в чем признаваться Давиду, она пока еще не влюблена в Принца. В самом деле, не сообщать же своему бойфренду о каждом потенциальном ухажере! Давид явно не самая подходящая кандидатура в жилетки. Несмотря на всю природную мягкость и легкость его характера, он, выросший в южных широтах, не лишен нахрапистого самолюбия, которое в определенных обстоятельствах может быть крайне разрушительным даже для давних, стабильных и глубоких отношений. Мужчины вообще редко мирятся с такой разновидностью фиаско – а уж южные тем более. Агнесса даже ловила себя на мысли, что ей будет искренне жаль Давида, если он окажется в положении того, кому «нашли замену». Мужчин вообще обескураживают такие ситуации. Особенно, красивых. Они как-то по определению не ожидают такого расклада. Потому-то ей всегда было жаль именно красивых мужчин. Они ее всегда трогали своей уязвимостью. Может быть, потому, в частности, она их и любила – через жалость, - помимо эстетических соображений.
- Чье это? – с наигранной свирепостью вопрошает Давид, ухватившись за нее сзади.
Повернув к нему лицо для поцелуя, она лишь простонала, что вполне могло сойти за «положительный» ответ, но Давид настойчиво повторил свой вопрос. Не желая что-либо говорить, Агнесса решила прикинуться слишком занятой и принялась жадно целовать его плечи, лицо и шею, тщетно стремясь разбудить в себе нежную страсть, которая еще так недавно сопровождала каждую их встречу. Она изрядно сердилась на себя за то, что ее не возбуждает этот столь вожделенный до недавнего времени запах мужчины, его сильные гладкие руки, сильный торс, его горячее дыхание наконец. Что с ней? Где ее пресловутая животная страсть к мужскому полу? Где ее хваленые суперчувствительность и возбудимость? Черт побери, она, оказывается, не мастер многозадачности.

Арминэ, закончив чтение очередного женского бестселлера, которые здорово отвлекали ее от тягучих и мучительных раздумий о своей непростой доле, снова погрузилась в обычное свое состояние апатичной заторможенности, которая делала ее милое личико каменным и еще более бледным, чем оно обычно было. В этот воскресный вечер она особенно тяжело переживала свое одиночество, потому что, позвонив Давиду на мобильный, она услышала лишь автоответчик, а такое могло быть только в одном случае. Давид был просто патологическим телефономаном. Он не расставался с трубкой даже на ночь, и всегда подходил к телефону, в какое бы время суток ни поступил входящий звонок. Арминэ всегда могла найти повод позвонить Давиду. Так уж сложились издавна их соседские отношения, что любой звонок из Еревана был мог стать предметом для обязательного отчета.
И как-то странно этим вечером, после прочтения романтической истории с многочисленными эротическими сценами, после безуспешного звонка Давиду, воображение Арминэ взыграло особыми красками и унесло ее в дебри, пожалуй, за гранью допустимого, - с ее точки зрения во всяком случае. Но она, как ни странно, не стала себя останавливать и с какой-то упрямой и даже слегка злой одержимостью продолжала подпитывать свои фантазии, рисуя себе Давида в объятиях Агнессы. Ей вдруг пришла в голову экстравагантная идея просто влезть в шкуру Агнессы и попробовать в реальном времени насладиться близостью с Давидом. Бедняжка Арминэ! Могло ли ей прийти в голову, насколько далека была Агнесса от чувства наслаждения и счастья в эту минуту! Арминэ пришлось однажды ночевать с матерью на той самой кровати, где обычно были вместе Давид с Агнессой, и она могла достаточно достоверно ориентировать свое воображение. Вот он, ее герой, ее печаль, ее любовь – страстно целует Агнессу, прижимая ее к подушке. Та, конечно, обвила руками его широкую гладкую спину и хаотично поглаживает ее, время от времени впиваясь в нее ногтями, - кисть Арминэ напрягается. Вот колено Давида резко вклинивается, разделяя ноги Агнессы, потом он ловко ее подхватывает локтем под колено, и та вскрикивает от неожиданности, - из уст Арминэ звучит еле слышный стон. Ей некого стесняться в пустой квартире, но она даже наедине с собой не позволяет себе пошлостей. Давид, наконец, прильнул к губам Ангессы так, что той уже трудно пошевелить головой, и она, жмурясь от бесплодных усилий высвободиться, затем просто подчиняется действиям Давида, поглаживая его торс свободным бедром и придерживая его руками за нижнюю часть спины, - Арминэ зажмуривается и принимает позу эмбриона. Потом вдруг, почувствовав тупую резь в низу живота, она порывисто вскакивает и начинает носиться по комнате из угла в угол, будто о чем-то страстно размышляя.

Да, да! Она напишет ему письмо. Она уже знает, что именно будет в этом письме. Только как написать его? Доверить такое послание Интернету или любой другой технологии она никак не может. Написать от руки – вещдок. Она просто попросит его уничтожить послание по прочтении, - но где гарантия, что он это сделает? Она попросит Давида просто положить письмо в ее стол на работе, когда ее там не будет. Потому что она не знает, сможет ли смотреть ему в глаза после того, что ему напишет. Она почти уверена, что пожалеет о том, что собирается сделать. Но она не может остановиться, поскольку она не может сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего. Это нечестно! Нечестно по отношению к самой себе! Хватит думать о благе других, в самом деле! Она живет только раз, и она не может разбрасываться своими чувствами. Не может отдать свою любовь ни той простушке Седе, ни этой кошке Агнессе. Она у нее одна на всю жизнь, эта любовь, - а другие себе еще найдут, им не впервой!
Аня была единственным человеком из близкого окружения Агнессы, рассматривавшим ее авантюру с Принцем скорее пессимистически. Но и ей было весьма любопытно узнать, как же пройдет их встреча. Всякий раз, когда у женщин заходил разговор об этой истории, Аня поджимала рот и скептически качала головой. Каким бы он ни был очаровашкой, красавцем, «принцем» или «королем» - судьба соединила его с женщиной, у которой от него трое детей. Это связь на всю жизнь. Да, Агнессе не нужен ни брачный сертификат, ни его счет в банке. Но неужели ей не важны его чувства? Он ведь ее совсем не любит! Ведь это она больше настаивает на встрече, а не он! Он просто увлечен, а скорее всего - податлив по натуре. Она его ведет, и он ведется. На хитрые замечания Лены о том, что Аня сама могла увлечься Принцем, даже не сознавая этого, - и потому ей не хочется, чтобы у Агнессы с ним что-то получилось, Аня краснела, расплывалась в добродушной и даже радостной улыбке и возражала, приводя в качестве доводов разницу в возрасте – ей всего двадцать четыре, - семейную ситуацию Принца, а также то, что он не в ее вкусе, так как она предпочитает темноглазых брюнетов. Будучи сама темноглазой брюнеткой, Аня была удивительно фотогенична. Все ее фотографии – даже случайные кадры – изображали классическую красавицу. Однако, в реальности это была чрезмерно худая, или, как выражалась Агнесса, «изумительно тонкая» девушка, с длинным, но жидковатым волосом, бледнолицая, с круглыми, широко расставленными глазами и острым носиком, - премиленькая – но не та красавица с фотографий. Она всегда была до странности многословна по поводу ситуаций у других, но неизменно молчалива по поводу своих собственных дел. Единственное, что было о ней известно – это место ее работы. Поэтому, в ее отсутствие Агнесса с Леной иногда пытались рассуждать о ее делах – по-доброму, - но разговоры эти были короткими, ибо говорить было практически не о чем. Когда Аня, распустив шелковистые волосы, надев высокий каблук и столь отличительную для русских девушек в Калифорнии мини-юбку, накрашенная и благоухающая дорогим парфюмом, вечерами исчезала, она то и дело бросала на прощание неизменное: «Ну, я побежала. Скоро буду». Даже купив машину, она объявила об этом подругам пост-фактум. На вопрос «когда же ты успела, почему мы ничего не знали о твоих планах?» Аня как-то обыденно заметила, что ничего не планирует, а просто делает, и молча.

- Что ты наденешь на встречу с ним, Нэсси? – спрашивала Аня вечером в понедельник, - Ты ведь помнишь, что он любит всякие нежные, женственные платьица...
- Да, но поскольку легенда такова, что в его город я еду по делам, у меня должен быть менее легкомысленный прикид, - назидательно возразила Агнесса, рассматривая огромную ягоду клубники, которую она держала в руках, гадая, съесть ее или воздержаться.
- Вы уже договорились как и где увидитесь?
- Ну, поскольку я еду поездом...
- Почему поездом?
- Ну, во-первых, я хочу быть с ним в его машине, пусть почувствует немного власти надо мной, и вообще – это так романтично, когда мужчина встречает или провожает женщину на вокзале.
«Ты сможешь подъехать ко мне на работу, котенок?»
- Нет, я туда приеду на машине клиента, а как только с ним закончу – он возвращается сюда, а я остаюсь в Фуллертоне, чтобы встретиться с тобой!
- Но как же ты доберешься потом домой?
- Почему тебя это волнует? Поездом. Удобно, экономично и экологично.
- А где мы увидимся?
- Ты скинешь мне эсэмэску, как только выйдешь с работы, и я скажу тебе, где я.
- Это означает, что ты, наконец, должнa дать мне свой телефон.
- Ах, и в этом Ladies First! Твое счастье, что у меня важные и срочные дела поблизости от тебя. Иначе никогда бы нам не свидеться!
- Ты понимаешь, Стэн, что любое мое волнение отражается на ребенке? На твоем ребенке, Стэн! – восклицает в трубку Шэннон.
- Я все понимаю, Шэннон. Ты, главное, не волнуйся, потому что наш ребенок – твой ребенок! - от этого страдает.
- Ты причина всех моих волнений, Стэн! Ты не понимаешь, как мне тяжело, как мне важно, чтобы ты был рядом, как я несчастна здесь одна, с детьми на руках, пока ты там живешь как тебе хочется!
- Я все прекрасно понимаю, Шэннон, успокойся! Дай мне еще время.
- Дорогой, я собираю вещи, и если в ближайшие выходные ты ко мне не въедешь, в понедельник здесь уже не будет ни меня, ни детей.
- Шэннон...
- Думаю, недели тебе хватит на раздумья.

Продолжение следует

[Bagirka]

Писать Давиду от руки Арминэ все-таки не решилась. Она подумала, что лучше всего будет распечатать текст на принтере. В случае чего всегда можно уйти в отказ. Но, поскольку на рабочем компьютере и в рабочей обстановке она вряд ли бы могла сосредоточиться, чтобы составить такой текст, ей пришлось накануне дома набирать его на своем мобильнике, чтобы переслать текстом себе на электронную почту, а на работе уж без проволочек распечатать и удалить из всех баз. В этом письме Арминэ прежде всего просила у Давида прощения за то, что ему, возможно, будет неловко и досадно после того, как он узнает, в чем суть ее послания. Она выражала уверенность, что Давиду все давно известно о ее чувствах к нему. Она утверждала, что надеется на его мужское благородство и способность не предавать огласке то, что касается ее просьбы. Она заверила, что прекрасно понимает все обстоятельства прошлой и нынешней жизни Давида и сознает все последствия своего шага. Она несколько раз повторила, что единственным мужчиной которого она любила и будет всю жизнь любить – был и останется он, Давид. Но, прекрасно понимая, что он не испытывает к ней ничего похожего, она тем не менее просила его стать ее первым мужчиной, потому что именно для него она так долго и верно себя хранила. Ей хочется посвятить свою девственность ему, - без всяких с его стороны обязательств. Она хочет как-то закрыть эту ситуацию, и разрешить ее тем или иным образом, чтобы избавиться от своего чувства и жить дальше. Она клятвенно обещает, что это будет тайной, известной только им двоим, и ни одна живая душа не узнает об их поступке. Она просит его не беспокоиться об огласке. Ни Агнесса, ни Седа, ни ее мать Стэлла, ни его родители, – никто ничего не будет знать. Она же, с чувством чего-то состоявшегося и завершенного, сможет, наконец, раскрыться для дальнейшей жизни. Таковы были мысли, высказанные ею в письме, но одному Богу известно, что на самом деле планировала эта очаровательная светловолосая головка...

Черт возьми! И почему именно во вторник! Этот дурацкий день, накануне выходного, который на этой неделе взяла Шэннон... она теперь неизменно приезжает ко мне с детьми в эти вечера. Я всегда рад видеть детей, да и против компании Шэннон я обычно ничего не имею, когда это уместно. Жаль, что у котенка дела здесь именно сегодня, а не в другой день. Но ничего не поделаешь, я не упущу возможности увидеть ее, наконец, хотя, признаться, это очень волнительно. Я чувствую, что мне будет непросто, но не могу пока понять, в чем именно. Меня не покидает ощущение, что я не хотел вообще когда-либо узнать о существовании этой женщины. Я жил спокойно и по-своему счастливо. Она же привнесла в мою жизнь некое чувство завершенности, о недостатке которой я понятия не имел. Мой взгляд на собственное будущее – ранее весьма четкое и предсказуемое, стал настолько неопределенным, что я почувствовал себя героем мыльной оперы, с которым в любой день может случиться нечто неожиданное и не обязательно приятное. Не будь Шэннон, котенок бы сделал меня необыкновенно счастливым, по крайней мере на время. Не будь котенка, я бы не был так расстроен и убит всей этой мелодрамой с Шэннон. Но поскольку Шэннон – это часть мира моих детей, я постоянно ловлю себя на мысли, что котенок – это скорее боль, чем счастье. Она написала, что уже закончила все дела и ждет меня в Старбаксе.

До окончания рабочего дня еще целый час. Потом мне придется потратить еще минут двадцать, чтобы доехать до этого Старбакса. Она объяснила, что выбрала заведение именно возле железнодорожной станции, чтобы, если вдруг что-то помешает нам встретиться, она была близко к поездам. Вот я уже написал ей, что выехал с работы. Вот я уже запарковался у Старбакса. На ватных ногах, слыша стук в собственных висках, я медленно направляюсь ко входу в кофейню. Уверен, что она, зная время моего прибытия и ожидая меня, неизменно следит за происходящим снаружи – благо две внешние стороны Старбакса абсолютно прозрачные. Оказавшись в Старбаксе, я окинул взглядом переднюю и левую часть помещения и, поняв, что котенка там явно нет, смело направился вправо. Уверен, что со стороны это выглядело так, будто я знал, куда идти. Конечно же, вон она. У правой стены, за маленьким столиком, уткнулась в книжку комиксов, держа одну руку на телефоне – в ожидании моих посланий.
Мне было достаточно одного мгновения, чтобы убедиться в полной достоверности всех моих ощущений. У меня все внутри будто обвалилось. Это было похоже на «до» и «после». Я понял, что жизнь моя вошла в некий необратимый процесс. Проскользнула даже юморная мысль сбежать, пока она меня не видит, но я, конечно, не сделал бы этого. Поздно, слишком поздно. Вот она подняла глаза от книжки и с недовольной миной, щурясь, смотрит наружу сквозь стеклянные стены. Потом, повернув голову, встречается со мной глазами. Я в нескольких шагах от нее, и я продолжаю движение. Она встает. Я раскрываю ей объятия для приветствия, но она, будто не заметив этого, просит меня вытащить из розетки зарядник к ее телефону, так как розетка находится с другой стороны стола. Я вытаскиваю, протягиваю ей провод и сажусь напротив, облокотившись на столе. Столик маленький, и наши лица в паре дюймов друг от друга. Ей даже пришлось слегка выпрямиться на стуле.
- Какой ты большой... – не меняя выражения лица, даже не улыбнувшись, произнесла она еле слышно.
- Шесть с половиной футов, крошка. - Я смотрю в ее лицо, классически совершенное, отточенное, дико привлекательное, и пытаюсь скрыть свой восторг.
Я смотрел на нее и понимал, что оба мы готовы ко всему сию минуту, ибо вся предваряющая часть любовной игры прошла у нас в переписке, и мы, вопреки опасениям, безумно нравимся друг другу в реале.

- А ты выглядишь лучше, чем на фотографиях, - лениво заметила она.
- Ага. Я знаю. Ты не пощиплешь меня за щечки, как обещала? – Я подставляю ей свое лицо, придвинувшись почти вплотную, и чувствую, наконец, ее бешено манящий запах.
- Это были не обещания, это были предупреждения. Но, во-первых, с твоей недельной щетиной у меня отпало к этому всякое желание...
- Я не бреюсь именно с тех пор, как ты пригрозила оттаскать меня за щечки. А во-вторых?
- А во-вторых, не здесь.
- Почему не здесь? – восклицаю я.
- Что ты разорался? – она наклоняется ко мне, и я чувствую, как ее колено под столом упирается в мое бедро.
- Разве я ору? – я зажимаю ее колено обеими ногами.
- Конечно. Почему ты такой шумный? – шипит она, и мне нравится, что она не отнимает колено.
- А что?
- Как «что»? На тебя обращают внимание!
- Я привык к этому, это не проблема. Так что? Как насчет пощипать? – мои бедра мерно покачивают ее ногу из стороны в сторону, и она совершенно не реагирует на это, словно происходит что-то обыденное и повседневное.
- Нет. Не здесь. Пошли отсюда!
- Но куда мы пойдем?
- Интересно, все американцы так глупы, или ты уникум. – И она стала копаться, складывая в сумку книжку, зарядник и телефон. – Ну что, поехали?
- Встань.
Она встала и уставилась на меня в ожидании того, что я сделаю то же самое.
- Повернись спиной.
- Что такое? Зачем?
- Делай что я говорю. Немедленно.
- Нет.
- Я должен посмотреть, выдержишь ли ты наказание.
- Выдержу, не волнуйся.
- Повернись, сейчас же! – мне действительно не терпится увидеть все ее изгибы и округлости.
- Не строй из себя идиота, и пошли отсюда, – выйдя из-за стола, она спокойно направилась к выходу, будто знала, где я припарковался.

Имея полную картину перед глазами, я, довольный собой, зашагал за ней, рассматривая ее сзади. Ладненькая малышка. Не к чему придраться. Она ниже меня на целый фут, но мне не привыкать.
- Сюда, крошка, - я показываю ей, где припаркована моя машина, и, набравшись смелости, шлепаю ее сзади.
Реакция не заставила себя ждать – я получил в ответ удар такой силы, что если бы не видел, кто и как это сделал, – решил бы, что это пинок.
- Ты такая сильная, когда сердишься...
- Имей в виду, я умею боксировать.
- Вот как...
- За что ты меня избил? – наигранно возмущаясь, восклицала она.
- «Избил»? Это была лишь маленькая демонстрация, крошка, – и я открыл ей дверцу машины.
Оглядевшись, она обнаружила детские сиденья в розовый цветочек и завизжала от восторга.
- Гляди-ка, какая прелесть!!! Для маленьких солнышек!!!
- Ну так что, - усевшись за руль, я не спешу включать зажигание, - будем, наконец, целоваться?
- Ты в своем уме – не видишь, напротив машина...
Я увидел, что в машине припаркованной нос к носу к моей, на пассажирском сиденье восседает старая азиатка.
- Эта телка? Да ей наплевать на нас, котенок!
- А мне не наплевать! Поехали отсюда!
Решив повести ее в «Темный Бар» и зная, что там не принимают к оплате ничего кроме наличности, я стал наматывать круги по кварталу в поисках банкомата.
- Что ты делаешь? – заносчиво осведомилась она, заметив, что мы раз за разом оказываемся на одном и том же углу.
- Ищу банкомат, котенок. Там, куда мы с тобой сейчас пойдем, принимают только кэш.
- Не теряй драгоценного времени, Принц, у меня есть деньги,- безапелляционно заявила Агнесса, и я наверняка согласился бы, будь на ее месте кто-то другой, но тут но почему-то заупрямился.
- Я не хочу, чтобы ты тратила деньги, котеночек. Но ладно, пойдем, а позже разберемся.

Бар находится в отдаленном и не самом благопристойном районе города, и улицы там обычно пустынны и плохо освещены. Но в то время, когда мы подъехали и вышли из машины, майское солнце все еще светило вовсю. Обняв за талию, я повел ее через дорогу к бару, и когда мы оказались на противоположном тротуаре, что-то – неожиданно для меня самого – заставило меня схватить ее в охапку так, что она повисла у меня на руках, и прильнуть к ее губам. Она ответила на мой поцелуй, но, услышав звук проехавшей машины, вдруг задергалась, вырвалась из моих объятий, назвала меня тупицей и, громко рассмеявшись, стремительно направилась к нише, где и был вход в бар. Довольный собой и результатом своего «эксперимента», явно обещавшим дальнейшую ее покладистость, я нагнал ее у входа и, поздоровавшись с черным вышибалой, мы вошли в бар через низенькую металлическую дверь.

Позвонив Агнессе вначале на домашний, затем на мобильный, и не застав ее по обоим номерам, Давид по обыкновению дернул левым плечом и с характерной миной на лице, которую можно было прочесть как «мое дело предложить, твое дело отказаться», продолжил бодро спускаться по лестничным пролетам к своей машине. Заметив рядом на уличной парковке машину Арминэ, он широко улыбнулся и стал искать глазами хозяйку. Однако, не обнаружив ее в зоне видимости, решил, что она зашла к землячкам по соседству, и спокойно направился к своему авто. Критически разглядывая пыльную машину, он все же вернулся к мыслям об Агнессе, и его рука потянулась было к телефону, но в последний момент вместо телефона из кармана был извлечен ключ от машины. Возгордившись этим своим «поступком» Давид принял самодовольное выражение лица и уселся в машину. Пристраиваясь на сиденье и орудуя проводками от всевозможных устройств, он продолжал думать об Агнессе. Ему нравилось о ней думать, говорить о ней, говорить с ней. Он чувствовал себя будто выше статусом в такие минуты. Ему очень нравятся ее ум, ее характер, ее манера говорить, ее темперамент, ее внешность, наконец! Будучи яркими представителями общего знака Зодиака, они легко понимали друг друга, и дружеские чувства были далеко не на последнем месте в их отношениях. Но самым привлекательным в Агнессе была для Давида ее сексуальная раскрепощенность. За свою многогрешную жизнь Давид повидал многое, и, разумеется, вряд ли кто-либо мог бы удивить его чем-то новым и невиданным. Просто в Агнессе сочетались все составляющие, которые Давиду приходилось раньше искать и находить в разных женщинах, чтобы чувствовать полноту сексуального жития-бытия. Впервые за всю свою жизнь Давид был рекордно моногамным в течение стольких лет, и ему это даже нравилось. Планка, на которую его подняли отношения с Агнессой, оказалась вне досягаемости тех женщин, которые были так или иначе доступны Давиду, и потому у него возникал к ним лишь чисто эстетический интерес, которым он с удовольствием и беззастенчиво делился с Агнессой при виде каждой смазливой мордашки или аппетитной фигурки. Не в состоянии выдерживать невиданное доселе напряжение неизвестности, он позвонил Агнессе снова.
- Мамы нет? – обратился Давид к ребенку, снявшему трубку, - где она?
- По делам, и сказала, что будет поздно – прозвучало в ответ.
- А вы что делаете? Уроки на завтра приготовили? – Давид начал свою обычную шутливую перепалку с детьми, которых, кажется, обожал всех поголовно.
- На завтра ничего не задали.
- Это тебе так кажется. Сейчас приеду – проверю. Понятно?
- Ага.
- Будет звонить мама – передай, чтобы срочно со мной связалась.
- Хорошо.

Обнаружив, что оставил дома папку с рабочими бумагами, Давид вышел из машины и вернулся в свою квартиру. Когда же он, держа в руках документы, возвращался из спальни к выходу, то увидел на полу вдвое сложенный лист бумаги, и понял, что его просунули в узкий проем под дверью. Наклонившись, Давид, с характерным для подобных ситуаций выражением смеси удивления, опасения и любопытства на лице, подобрал листок и стал изучать его содержание.
Разумеется, сказать, что это далеко не первое письменное признание в любви, которое получал Давид, - это ничего не сказать. Он сам не вел счета ни таким признаниям, ни женщинам, которые у него были. Более того, это не было для него первым предложением «сделать женщиной». Но впервые в жизни получал он нечто подобное от человека, находившегося столь далеко за гранью его сексуального восприятия. У Давида возникла «спасительная» мысль, что это, возможно, шутка, возможно, даже, шутка самой Агнессы – пусть и не самая удачная, и даже грязная, но вспомнив, что видел у здания машину Арминэ, Давид понял, что обмануть себя даже на время, чтобы собраться с мыслями, - не получится. Он не стал перечитывать письмо. Каждая фраза, и даже порядок, в котором они следовали, были ему до боли знакомы. Единственное, что теперь стояло у него перед глазами – это милое и невинное личико Арминэ, и он пытался сочетать эту картинку с тем, что он имел счастье только что прочесть.
- Вот это да! - вырвалось у него полушепотом.

Будучи джентльменом от природы, Давид с одной стороны не допускал мысли о том, чтобы пойти навстречу этой абсурдной просьбе запутавшейся в своих желаниях девушки. Но с другой стороны, он понимал, что если Арминэ будет настаивать, он вряд ли сможет отвертеться. Скандал катастрофически вероятен. А скандала Давид хотел бы меньше всего. Сложив листок бумаги обратно, он подошел к журнальному столику и, присев на корточки, взял простой карандаш и размашисто, по диагонали, написал на оборотной стороне: «Арминэ-джан, я всегда знал о твоем детском отношении ко мне, но я предполагал, что у тебя это должно было давно пройти. Если ты сама трезво подумаешь, то поймешь, что это всего лишь наивная романтичность. У меня своя жизнь. Ты знаешь, что я никогда не смогу сделать того, о чем ты просишь».
Раскрасневшийся, дрожа всем телом, с папкой документов и сложенным листком в руке, Давид спускался по лестнице к своей машине, и впервые за пару лет как бросил, ему вдруг дико захотелось курить. Он не пытался разобраться в природе охватившего его волнения, так как она была слишком проста: дело в Агнессе. Он уже видел себя разговаривающим с ней об этом, обсуждающим что делать и как поступить, но разум подсказывал ему, что это категорически исключено. Человек, с которым Давид готов наиболее охотно делиться всеми своими переживаниями и проблемами, к сожалению, - или к счастью, – является одновременно предметом его глубочайшего и серьезного чувства, породившего отношения, которые он никак не готов подвергать какому-либо риску. К счастью, машина Арминэ стояла на прежнем месте, и Давид смог просунуть листок на водительское сиденье через щель в окне передней дверцы. И, хотя нужно было ехать по делам в иммиграционную службу, больше всего на свете Давиду хотелось бы сейчас встретиться с Агнессой, - просто увидеть ее и поболтать ни о чем.
- Котенок, что ты будешь пить?- спросил я.
- Здесь делают мохито? – обратилась она к бармену.
- К сожалению, нет, мы коктейлей не делаем.
- Вот как...
- Может быть, возьмешь пива, как и я, котенок?
- Нет, я не люблю пиво.
- Тогда красного вина, или белого? – предложил бармен, почему-то хитро подмигнув мне.
- У вас есть мартини?
- Конечно!
- Тогда мне яблочный.

Когда пришло время платить, я заметил, что котенок полезла в сумку.
- Вы принимаете только наличные? – осведомился я для верности.
- Нет, можно и кредиткой, - ласково улыбнувшись, ответил бармен.
- Вот как, - значит, давненько я здесь не бывал, - и я полез в карман, заметив одновременно, что котенок захлопнула сумочку.
- На самом деле, мы всего полгода назад стали принимать платежи кредитками, - бармен кокетливо прищурился мне, переведя затем заносчивый взгляд на котенка.
- Это и есть «давненько», - я, схватив свое пиво, обнял котенка за плечо и мы направились в дальний угол бара, присев на черный кожаный диванчик, протянувшийся по всему периметру темного и совершенно безлюдного в этот час помещения. Поставив свои напитки на столик, - я удивляюсь, как ей удалось не пролить ни капли из этого широкого конусообразного, переполненного до самых краев бокала с пьяной вишенкой внутри, - мы тут же, без каких либо предисловий, принялись целоваться, - будто репетировали эту сцену раз пятьдесят. Я уверен, что если бы производилась видеосъемка, то запись не имела бы ни единой погрешности.
- Сними это, - я слегка приспустил на ее плече вязаный жакет, и она охотно избавилась от него.
- Впрочем, тебе это мало чем поможет, Принц, - шептала она, не отрываясь при этом от моих губ, - как видишь, я одета прилично.
- Значит, я проделаю себе путь снизу, - и я полез обеими руками под ее плотную блузу, нащупав на редкость нежную, шелковистую кожу на ее спине.
Глухо взревев от нахлынувшего восторга, я, кажется, потерял голову и, подхватив ее бедра, ловко усадил ее на себя, спиной ко мне. Выгнувшись как кошка, она запрокинула голову и стала пытаться достать мои губы своими, но я в это время активно покрывал поцелуями ее спину, задрав ее блузу до затылка. Мы оба не сразу заметили, как подле нас возник черный вышибала. Ему пришлось несколько раз произнести слово «сэр», прежде чем я оторвался от своего дела и обратил на него внимание.
- Сэр, я пришел Вам заметить, что Вы очень близки к тому, чтобы покинуть наше заведение.

Соскочив с меня, котенок произнесла, что сожалеет, уселась рядом и принялась приводить в порядок одежду. Я же, не в состоянии что-либо говорить, лишь кивнул в ответ и стал машинально стряхивать со своих колен неизвестно что. Повернув голову вслед удаляющемуся вышибале, я успел заметить победоносный взгляд бармена.
- Ты привел меня в монастырь, Принц?
- Это все потому, что мы тут одни, котенок. Будь здесь куча народу, поверь мне, никто бы не обратил на нас внимания.
- Что же делать, Принц?
- Ничего, котенок, продолжаем целоваться, просто задействуем самоконтроль.
- Я ненавижу самоконтроль.
- Ах ты непослушный котенок! – я принял разгневанную мину и, одной рукой слегка приподняв ее над подушкой, звонко шлепнул другой рукой по обтянутым джинсами ягодицам. – Это тебе второй удар из семидесяти положенных.
- Снова ты меня бьешь? Я разве не говорила тебе, что...
- Помолчи, котенок! – и я снова прильнул к ее губам, потом к шее, потом к плечам, пока не наткнулся губами на ее дурацкий свитер. В эту минуту мне пришла в голову мысль, которая заставила меня схватить ее за волосы на затылке и повернуть к себе лицом.
- Ты ведь встречаешься с кем-то, котенок? Не поверю, что ты воздерживалась все эти месяцы, что мы в переписке.
- А ты, Принц?
- Это другое. Я могу встретиться с тонной девушек, но у меня не пропадет при этом желание увидеть тебя. Ты же, если встретишь кого-то поближе, уже не захочешь больше меня видеть! Отвечай на вопрос.
- Но я ведь здесь...
- Это случайность, потому что у тебя были дела в Фуллертоне! Не увиливай и ответь на мой вопрос.
- Что? Какой вопрос?
Моя рука на ее затылке усиливает хватку и теперь я вижу только ее шею и линию подбородка. Она даже не пытается высвободиться, а только глухо смеется.
- Встречалась ли ты с кем-то во время нашей переписки, и да поможет тебе Бог, если ты и сейчас попытаешься уйти от ответа.

Продолжение следует

[Bagirka]

В ту же секунду, услышав звонок на свой мобильный, котенок уверенно отвела мою руку и потянулась к лежавшей на столике трубке. Я явственно слышал мужской голос в эфире, и говорила она с ним то ли на русском, то ли на своем армянском, и мне не оставалось ничего другого как хлопать глазами и ждать, пока она закончит.
- Вот провидение и ответило на мой вопрос вместо тебя, котенок.
- Не глупи, Принц, это всего лишь мой клиент.
- Звонит тебе после рабочего дня?
- Это все культурные различия, милый. У американцев так не принято, а у нас – вполне возможно.
- Ты, котенок, видно, считаешь меня идиотом, но будь уверена, твой Принц когда-нибудь доберется до истины в этом вопросе.
- Перестань, солнышко, не будь таким эгоистом! В конце концов, я ведь не задаю тебе подобные вопросы.
- Ты это опять? Я ведь говорил тебе...
- Не говори мне больше про эти половые различия, не будь мужланом.
- Котенок, боюсь, что мне слишком поздно меняться.
- А мне тем более, - я тебя на год старше.
- А мне плевать, все должно быть по-моему.
- Ах, ну хорошо, хорошо, пусть будет по-твоему, - и она вдруг как-то изменилась в лице, сменив утомленное, высокомерное и ироничное выражение на нежное, милое, и покорное. Увидев мою реакцию, она усмехнулась: - я вижу, тебе больше нравится смотреть на глупые лица, нежели на умные.

Я не хочу вдаваться с ней в дебри мужской психологии и волевым движением привлекаю ее для поцелуя. Он длится бесконечно, я снова уношусь куда-то слишком далеко, чтобы быть способным обращать внимание на вышибал или барменов, мои руки путешествуют по всему ее туловищу, я произвожу ревуще-рычащие звуки, и все мое сознание, кажется, сконцентрировалось где-то в низу живота.

- Я хочу тебя, Принц! – и ее рука внутренней стороной запястья мерно втирается спереди в мои джинсы.
- Поехали в мотель, котенок.
- Но ведь у тебя дела сегодня после девяти...
- Черт возьми, наплевать на эти дела!
- А почему не к тебе? Ты живешь не один?
- Не в этом дело. Просто моя квартира сегодня будет занята. Поехали, малышка.
- Извини, Принц, но я имела в виду, что хочу тебя, а не то, что собираюсь переспать с тобой.
- А?.. Что? Какая разница?
- Скоро мой поезд, сладкий, мы ничего не успеем все равно.
- Ты переночуешь в мотеле.
- Одна – нет.
- Сожалею, но я не могу отсутствовать дома всю ночь.
- Тем более. Тогда поехали на станцию.
- Ты уверена?
Она смотрит на меня спокойно и с хитрой улыбкой, хотя я ясно читаю грусть и даже боль в ее глазах. Еще бы! Она ведь все понимает, но молчит, - ни упрека, ни недоумения, ни насмешки.
- Поехали, Принц, у нас будет еще время попрощаться на станции.
- Ты понимаешь, это только сегодня так... если бы ты приехала завтра...
- Понимаю, так совпало, - она, кажется, не верит мне.
- Ты ведь не думаешь, что я женат, котенок?
- Ты хуже чем женат! Довольно, Принц! Уж лучше бы ты был женат, - тогда хоть было бы все ясно.
- Что бы тогда было, котенок?
- Я бы тогда не стала с тобой встречаться.
- Ах, малышка, - тебе так только кажется...
На улице она направилась не к той машине, и мне пришлось подрулить ее плечами в нужную сторону. Она извинилась, посетовав на свою забывчивость и невнимательность. Но я прекрасно понимал, что котенок в растерянности. Она расстроена. Я расстроен тоже, но я заранее знал, как все будет. Ей же нужно время, чтобы осознать и смириться. По дороге на железнодорожную станцию, - минут пятнадцать от бара, - мы непринужденно болтали, и я даже спрашивал, когда она приедет снова.
- Никогда, Принц. Теперь твоя очередь путешествовать.
- Но если у тебя будет здесь работа...
- Это вряд ли. Такое случается крайне редко.

Когда мы подъехали к станции, до поезда оставалось с полчаса, и, не желая выходить из машины, мы просто отстегнулись и стали целоваться вновь, чувствуя на этот раз больше свободы и уединения.
- Мне было бы досадно узнать, что ты встречалась с кем-то во время нашей переписки, - бормочу я, и она лишь хихикает в ответ, - только обещай мне, что ты теперь будешь только моей, котенок!
- Как же меня достал твой эгоизм! – возмущается она.
- Да пойми ты, что эгоизм тут ни при чем! Это целая философия. Ты – женщина, ты приз, ты трофей. Ты отдаешь себя. Ты дающая. А мужчина – это завоеватель, он берущий.
- Не смеши меня, принц! «Берущий»! Много ли ты взял за свою жизнь? По-моему, это тебя взяли и посадили на поводок.
- Тут другое, ты не понимаешь! Я в целом, в общем о природе преследования женщин мужчинами.
- Оставь природу в покое, мы слишком далеко ушли от нее.
Мы снова целуемся, я добираюсь до ее груди, я в восторге от того, какие у нее маленькие и нежные соски, я впиваюсь в них намертво, кажется, причиняя ей определенную сладкую боль, - она обреченно стонет в долгом выдохе и обмякает в моих руках. Ее запястье снова оказалось у моего паха, и я вновь ощущаю ее ритмичные движения. Они сводят меня с ума, и я оказываюсь на краю пропасти, за которым – неимоверное и предвечное блаженство жизни.

Через минуту, когда я сижу обессиленный, еле способный время от времени открывать глаза, она смотрит на меня затуманенными ублаженной страстью глазами, нежно целует мое лицо, то и дело водит пальчиком по моим бровям, лбу, носу, губам, подбородку, словно дорисовывая что-то, она гладит мои волосы, очерчивает мои уши, шею, плечи, и я слышу ее страстный и в то же время успокоенный шепот:
- О нет, ты не берущий, Принц! Это невозможно! Ты всегда, всегда, всегда и для всех – только дающий!!!

Давид, еле маскируя растерянность обычными своими шутками-прибаутками, сидел поздно вечером за столом в компании Ани и Лены, и, попивая белое вино и чай с тортом, они обмывали новое приобретение Ани – подержанную «Хонду».
- Наконец-то будешь на колесах, - ворковала Лена, слащаво улыбаясь – я так об этом мечтаю!
- Пусть все твои мечты будут так же легко осуществимы, как мечта о подержанной машине! – заметил Давид.
- Не говори! – откликнулась Лена, - я собственно говоря не луну с неба хочу в этой жизни. Прежде всего, мне нужно найти способ остаться здесь...
- Только замуж, - прервал ее Давид.
- Да, и мне бы неплохо, - сказала Аня, - но пока я считаю, что покупка моей малышки будет первым шагом к дальнейшим успехам.
- Ну, выпьем за это, – и Давид долил вина в бокалы.
- Да, за мою девочку!
- Как ты ее здорово называешь – «малышка», «девочка», - я прямо таю от умиления и еще больше хочу себе тоже машинку! – воскликнула Лена.
- А ты, наверное, мальчика хочешь, да? – подмигивает ей Давид.
- Ха-ха-ха! Нет, я тоже хочу девочку, - Хонду, Тойоту...
- А Мерседес не хочешь?
- А это тоже женское имя! Просто я пока осиливаю только японский эшелон.

Будучи явно не в своей тарелке, Давид достал из кармана телефон, чтобы позвонить Агнессе, когда вдруг раздался звонок на домашний. Подбежав, ребенок мигом схватил трубку.
- Мама? Ты где? Уже едешь домой? Позвони Давиду.
- Принеси мне трубку, я с ней поговорю, - не в силах больше скрывать свое волнение, Давид даже привстал на стуле, чтобы в случае чего помешать ребенку повесить трубку. – Ты где, дурашка? Куда подевалась?
- По делам ездила...
- Куда?
- В Фуллертон.
- Так твоя машина у дома весь день припаркована.
- Я ездила поездом. Я уже возвращаюсь, буду часа через полтора.
- А мы тут отмечаем анину машину.
- Девочку, малышку! – весело и почти одновременно вставили обе девушки.
- Ну, оставьте мне кусочек тортика и немножко вина. Ты меня собираешься дождаться?
- Я у тебя собираюсь остаться.
- Давид, только не сегодня, прошу.
- Не понял...

Пожалуй, это было впервые за все годы, что они вместе. Все это время Давид неизменно пользовался безотказностью и доступностью Агнессы в любое время года, суток и биологических циклов. Он не помнил ни единого случая, чтобы у нее «болела голова», «не было настроения» или чтобы она «устала». Она стала для него настолько привычным и доступным «предметом обихода», что он почти возмутился ее демаршу.
- Я потом тебе все объясню.
- Объяснишь – что?
Девушки, прислушиваясь к разговору, напряглись и переглянулись.
- Да ничего. Просто у меня сегодня голова забита другим.
- Я это переживу, - с холодной иронией в голосе произнес Давид, явно не до конца доверяя словам Агнессы.
- Вот как? Ну, поглядим. – Агнесса повесила трубку.
- Ну что, скоро будет? - осторожно осведомилась Лена, стараясь не смотреть на Давида пристально.
- Сказала, через полтора часа. - Давиду стоило громадных усилий скрывать свои чувства досады, недоумения, опасения, и еще множество до боли незнакомых ощущений.
- Ой, это будет уже поздно. Мы уже, наверное, пойдем, - засуетились девушки и стали убирать со стола свои бокалы и блюдца.
Когда Аня с Леной ушли, Давид прошел в спальню к детям, чтобы убедиться, что они готовятся ко сну, перекинулся с ними парой дежурных фраз, и, вернувшись в гостиную, сел за компьютер.
Однако, за десять минут чтения новостей он ни секунды не переставал думать об Агнессе, о ее беспрецедентном непредвиденном отсутствии весь день, когда она не ответила ни на один звонок, не появилась нигде в Интернете, а объяснения, которые она дала, были туманны и лаконичны, - не говоря уже о ее «демарше». История с Арминэ, напряжение неизвестности в течение всего дня, да еще и дела официальные – вымотали Давида настолько, что он надеялся снять напряжение, пообщавшись с Агнессой и уснув потом в ее объятиях. Однако, ближайшие события сулили ему совсем другое. Он вдруг яснее ясного ощутил, что разговор с Агнессой может оказаться непосильным для него в эту ночь. Вероятнее всего, он не готов к нему. Возможно, он преувеличивает или драматизирует, хорошо бы, если так. Что бы там ни было, а лучше не рисковать, решило его подсознание. Еще через пару минут Давида в квартире Агнессы уже не было.

Подъезжая к своей станции, Агнесса получила от Лены сообщение на телефон о том, что Давид был смущен и растерян, хотя старался держаться молодцом. «Не ложитесь спать, я зайду к вам через полчаса», - написала Агнесса. «Ты же говорила, что приедешь только через полтора». «Это я сказала Давиду, чтобы он не ждал. Но раз он решил остаться, я зайду сперва к вам. Мне нужно вам все рассказать».
Не ведая, что Давид давно покинул ее гнездышко, Агнесса прошла мимо своей квартиры и, не пользуясь дверным звонком, осторожно постучалась в дверь квартиры, которую снимали Лена с Аней. Пройдя в комнату, она повалилась на диван и, звонко рассмеявшись, закрыла лицо руками.
- Ну что с тобой? Как все прошло?
- Мы тут Давида изо всех сил отвлекали на всякие разговоры о том о сем, – наперебой вещали девушки.
- Я в шоке, девочки. Это какое-то чудо! Это такое солнышко!
- Ну, это-то мы уже по фотографиям знаем, ты давай самое интересное рассказывай.
- Какие к чертям фотографии! – Агнесса пренебрежительно махнула рукой, - они и половины не отражают. На самом деле там такое ублюдище, я просто опешила, когда увидела его, я думала, что это сон! Я увидела его еще на улице, когда он подходил к Старбаксу, я поняла, что это он, и сразу уткнулась в книжку, - типа читаю. Но когда он подошел и я увидела его вблизи, – вы не представляете, что со мной было. У меня все внутри замерло, я боялась, что лишусь дара речи. Это настоящий принц, девчонки!
- Что вы с ним делали, куда ходили?
- Он повел меня в бар, и мы там много-много целовались, а потом он захотел в мотель, но я отказалась, - коротко ответила Агнесса.
- Правильно, не нужно все сразу, пусть он останется слегка озадаченным, - одобрительно заметила Аня.
- Вот и я так решила, - радостно подхватила спасительную идею Агнесса.
- И что? Будете теперь встречаться? – спросила Лена.
- Девчонки, у меня к вам только одна просьба... Если вдруг он как-то появится у меня... умоляю, ведите себя спокойно, хотя, предупреждаю, это будет непросто. Он ослепителен. Прореагируйте на него так, будто мы таких пачками видим. Не хочу, чтобы он зазнался. Нет, я, конечно, понимаю, что за свои тридцать девять лет он сам все понял и осознал, но давайте сделаем вид, что в нашем случае он промахнулся! – рассмеялась Агнесса.
- Он выглядит на столько? – с недоверием спросила Лена
- Что ты! - возбужденно парировала Агнесса, - Он может подцепить хоть пятнадцатилетнюю, честное слово! Он выгдялит на двадцать восемь, не больше!
- Ну, и ты у нас тоже как раз на столько же и выглядишь, - справедливо заметила Аня.
- Ах, нет, я не представляю, что он может во мне найти. У меня такое мерзкое чувство поганости по сравнению с ним! Я так четко сознаю, что это не он, а я настояла на встрече, что он бы, возможно, никогда не приехал специально за тем, чтобы меня увидеть!..

- Да ты не удивляйся, Несс, он ведь американец! – объясняет Лена, - А они стараются не навязываться, и всю инициативу оставляют за нами, женщинами.
- Тем более, он, - со своей занятостью детьми, беременной бывшей и всем остальным, - Аня, казалось, намеренно не дает Ангессе ни на минуту забыть о том, с чем она имеет дело.
- Господи, везет же некоторым мексиканкам! – всплеснула руками Агнесса, - Мне интересно, она хоть соображает, сознает, ценит - какое чудо подцепила?
- Да что ты так сокрушаешься, Несс? – Лена вскидывает свои невидимые брови, -Ты ведь всегда говорила, что муж у тебя был красавец, что все твои возлюбленные были те еще сердцееды, да и Давид твой хоть куда...
- Это все не то, Лена. Это все классика жанра – герои любовники. Тут другое. Тут нечто...нечто ангельски невинное, жалкое, нежное, и в то же время озорное, остроумное, капризное. Если бы он еще был глуповат, так нет же, умен как черт! Вот это сочетание меня подкупает.
- Ты, главное, не влюбись, Несс, - задергав ножкой, посоветовала Аня, - это чревато, поверь...
Агнесса пожала плечами и, коротко качнув головой, будто задумалась. С минуту женщины молчали.
- Но как же мне неохота сейчас идти домой и разговаривать с Давидом, - заныла Агнесса после паузы, - единственное, чего я хочу – это уединиться и мысленно пережить заново все, что случилось.
- Несс, ты ведь не собираешься сейчас во всем признаваться Давиду, - насторожилась Аня.
- Но я не смогу иначе, если он на меня насядет.
- Все-таки эйфория делает людей глупыми. Несс, тебе даже не идет такое, честное слово, - заявила Аня, - ты лучше сосредоточься, все взвесь, а уж потом будешь делать решительные шаги.
- Несс, и правда, пожалей его, - подхватила Лена, - не выдавай ему все так сразу. Кто знает, вдруг с этим принцем у вас и не сложится, - не забывай, что он может в любой момент переехать к бывшей своей.
- К детям, - мрачно поправила Агнесса.
- Суть от этого не меняется, - они будут жить как семья, не сомневайся, - язвительно произнесла Аня.
- Хоть бы Дав уже спал! Или как минимум лег в постель! Там бы я смогла его отвлечь от разговоров. Хотя одному Богу известно, как я не желаю его вообще видеть!
- Будь справедлива, Несс, он ни в чем перед тобой не виноват, - сказала Аня.
- Да, это все твои заморочки обязательно заполучить в койку понравившуюся игрушку, но почему из-за этой блажи должны страдать невинные люди, - Давид или та же бывшая твоего Принца... – тараторила Лена.
- Тихо-молча сделай свое дело и живи дальше как ни в чем не бывало, - продолжала Аня, - все равно ты сама знаешь, что Принц этот тебе даром по жизни не нужен.
- Теперь уже не знаю, Аня, - с обреченным видом вздыхает Агнесса.
- А знаешь, Несс, Аня права: тебе совсем не идет быть глупой, - рассмеялась Лена, - опомнись, женщина! Ты что? Ну пользуй его сколько получится, сколько сможешь, сколько захочешь, кто тебе мешает? Только не делай из этого основную линию своей жизни! Слушай внимательно: никаких признаний Давиду! Давай-ка мы сейчас с тобой прорепетируем, что и как ты будешь ему говорить.

Продолжение следует

[Bagirka]

Как ни странно, но Агнессе не пришлось ничего объяснять Давиду. И вовсе не потому, что он не остался в тот вечер. Просто потом, во время дальнейших его звонков и встреч они больше не касались этой темы. Агнесса, к своему собственному удивлению, смогла легко и свободно справиться с угрызениями совести и никак не выдать свои мысли, чувства и сам факт встречи с другим мужчиной. Давид будто не смел напомнить ей о том разговоре, когда она позвонила домой из поезда. Агнесса не спрашивала о том, почему он не остался в ту ночь, как обещал. Все, казалось, шло своим чередом. Общение Агнессы с Принцем в Интернете в рабочие часы; служебные, официальные и семейные дела Давида, оформляющего вызов детям и помогающего Седе материально, регулярно отправляя деньги в Ереван; ежевечерние посиделки у Агнессы или у девчонок – за сплетнями и чаепитием; телефонные звонки и посещения Давида. Только Арминэ, насмерть уязвленная и пристыженная небрежной, как ей казалось, припиской Давида к ее страстному письму, не смеющая с кем-либо поделиться переживаниями, не могла смириться с физической недоступностью Давида. Она порой сама признавалась себе в том, что вряд ли довольствовалась бы одним эпизодом, и наверняка рассчитывает на дальнейшие с ним отношения, - вопреки тому, что написала в письме. Но при всем при этом ее по-своему возмутила реакция Давида. Как он посмел отказать ей, зная, насколько ей было сложно и унизительно писать это письмо! Может быть, он не поверил ей, и раскусил ее истинные намерения? Что же это получается? Она не может на него рассчитывать, если ей вдруг что-то от него будет нужно? И Арминэ тут же одергивает себя воспоминаниями о том, как он ее в первое время в Америке подвозил, помогал, советовал, консультировал, - и с другой стороны, эти воспоминания еще больше ее расстраивали. Получается, что вся эта его помощь – ничего не означала для него кроме как оказание доброй услуги соседской девочке. Запутавшись в своих мыслях окончательно, Арминэ решила пойти ва-банк.
- Ну что, Принц, приближается уикенд. И, насколько я знаю, детей у тебя в этот уикенд не будет.
- Да, не будет. Я должен сделать кое-что другое в этот уикенд, но я не хочу это делать.
- Что же ты хочешь?
- Я хочу видеть тебя.
- И что же ты для этого сделаешь?
- Котенок, я говорил тебе, что мне дико нравится твоя спинка?
- Нет, не говорил.
- А еще мне нравится, как звучат мои шлепки по твоему заду.
- Принц, не отвлекайся от главной темы разговора. Ты приедешь ко мне на эти выходные?
- Я ненавижу эти сложные решения, котенок!
- Я тоже их ненавижу, потому и не создаю себе условия для них.
- У меня на этот уикенд – последний срок, когда я могу въехать к Шэннон. Она поставила мне ультиматум.
- Решай, Принц. Если ты въедешь к ней, то я считаю тебя женатым, и прекращаю с тобой всякое общение.
- Ты знаешь, что не сделаешь этого, котенок.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что ты не сможешь этого сделать. Я знаю теперь, что ты ко мне чувствуешь.
- Поглядим, черт побери!
- Не насилуй себя, котенок! Слушай свое сердце.
- Я слушаю его. Как только вы расстанетесь с ней снова, - дай мне знать.
- Ты будешь ждать этого?
- Во всяком случае, я не буду форсировать свои отношения с другими, Принц.
- Значит, я был прав, и у тебя есть другие? Маленький котенок рискует нарваться на мой гнев.
- Принц, не будь смешным. Ты теперь не имеешь права требовать от меня верности.

Когда после восьми вечера, как обычно после работы, Аня с Леной зашли к Агнессе, они застали ее в состоянии «рвать и метать». Образно, разумеется. Агнесса ничего не рвала и ничего не метала, более того, она даже не жестикулировала и не говорила на повышенных тонах. Но по ее застывшему в свирепой мине лицу девушки поняли, что случилось что-то неприятное.
- Ну что, Несс, приезжает Принц на эти выходные?
- Кого ты называешь принцем, Лена? – Агнесса качнула головой в сторону компьютера, будто это было местом обитания предмета их беседы, - этого пуделя на поводке? Это же рядовой подкаблучник, жалкое и ничтожное создание, которое способно только говорить красиво и агрессивно, а на самом-то деле!..
- По-моему, все типичные американцы такие, - вяло заметила Аня.
- Ему видите ли поставили ультиматум! Он переезжает к бывшей. – Агнесса закинула голову и сделала глубокий вдох и медленный выдох.
Наступило напряженное молчание, которое нарушил телефонный звонок.
- И этот – пожалуйста! – всегда так «вовремя» звонит, что так и хочется прибить его этим телефоном! Алло!
- Дурашка моя, привет, душка! – раздался голос Давида, такой родной, такой обыденный и такой неуместный.
- Привет... – Ангесса, казалось, уговаривала себя уделить несколько минут этому дежурному разговору ни о чем.
- Как дела? Что делаете?
- Сидим, чай пьем, дела в порядке.
- Что еще?
- Ничего больше, - еле сдерживаясь, с металльцем в голосе, отвечала Агнесса, косясь на смущенных девушек.
- Как там Аня со своей машиной? Уже обкатала ее?
- Как она могла ее обкатать, если у нее нет прав, а одна она ездить по закону не может.
- Да я вообще боюсь одна, - вставила Аня.
- А ты не могла бы с ней покататься? – резонно поинтересовался Давид.
- Ты ведь знаешь, наше с ней свободное время в дневные часы не совпадает, а ночью ни она не хочет, ни я не буду рисковать. Вот если бы ты мог ее потренировать, цены бы тебе не было.
- Кто? Я?
- Да, завтра и начнете. Она во вторую смену, а ты тоже вроде после трех.
- Ты решила распорядиться моим свободным временем, дурашка?
- Помоги человеку, ничего не сделается твоему свободному времени – покатайтесь по городу и по трассам часа два или три.
- Что-то ты раскомандовалась, дурашка. Давно по шее не получала?
- Ах, ну что ты! Вот прям кажный день получаю, ты у меня такой суровый!
- А толку, как вижу, никакого, - наглеешь на глазах.
- Ну так значит надо чаще...
После этого разговора Агнесса, казалось, уже была в более благостном расположении духа. Но, присев за стол, она снова помрачнела.
- Значит, теперь между вами все кончено, Несс, - резюмировала Аня.
- По идее да, должно кончиться. Теперь он будет у этой латины на привязи в ближайшие восемнадцать лет.
- Но я все же думаю, что ничего там толком у них не выйдет. Если они уже разошлись несмотря на наличие троих детей, значит, ничего надежного там не было. Потерпи, может со временем они и разойдутся, а пока не обижай Давида, - советует Аня.
- Во всяком случае, я ему сказала, что если разойдутся – пусть даст знать, - кивает Агнесса.
После небольшой паузы Лена нарушила молчание:
- Слушай, Несс, а давай-ка ты сохрани все ваши беседы с ним, - они у вас такие прикольные!
- Хорошая идея... это, кажется, меня отвлечет и заставит заодно проанализировать весь ход наших отношений.
- Жаль, что с самого начала уже не получится... аська так долго не хранит столько данных, - заметила Аня.
- Ну, за последние несколько недель там есть, да и на электронной почте немерено, - возразила Лена, - нужно сохранить для истории.
- Да, составлю документ и ...
- Только ради Бога, не храни его на своем компьютере! – восклицает Лена, - Давид у тебя часами просиживает за ним, - не дай Бог, обнаружит!
- Ну, я поступлю с этим документом так же, как и с фотографиями Принца – просто отправлю их себе на мыло – и для верности - на альтернативный адрес электронной почты.

В этот вечер Арминэ, вот уже несколько дней вынашивающая идею новой эмоциональной атаки на Давида, кажется, уже созрела для решительного действия. Проезжая по его кварталу, она увидела, что у него зажжен свет, и это означало, что Давид дома. Позвонив с закрытого номера на домашний Агнессы и услышав ее ответ, Арминэ удостоверилась, что они сейчас не вместе. Решив осуществить свой замысел, девушка, как ей казалось, шагнула в пропасть, но нисколько не сомневалась в праведности своего поступка.

Каждая за своим лаптопом, девушки, разделив корреспонденцию по срокам, помогали Агнессе копировать ее переписку с Принцем, отсылая ей готовые тексты, которые она потом вставляла в документ Ворда. К одиннадцати вечера колоссальный труд был завершен, и готовый документ в двести пятьдесят страниц отправился на альтернативный адрес электронной почты Агнессы, чтобы храниться там для потомков.
- Ну как? Отправила? – усталым, но довольным голоском щебетала Лена.
- Ага. Теперь можно и удалить его с компьютера, - ответила Агнесса.
- Не спеши удалять! Вначале удостоверься, он он там получен,– советует Аня.
- Резонно, - Агнесса одобрительно закивала, одарив Аню торжественно-уважительным взглядом.
- Да он и в исходящих сохранен наверняка! – пренебрежительно воскликнула Лена, и Агнесса одарила ее тем же уважительным взглядом:
- Да уж, верно говорят, что одна голова хорошо...
- А три лучше, - иронично закончила Аня.
- Теперь будет что оставить потомкам, и при этом не опасаться того, что Давид узнает, - весело резюмировала Лена.
- Девчонки, странно, но пока не дошло, - сказала Агнесса, не отрываясь от монитора.
- Должно было уже дойти – это же не телеграмма.
- Но не дошло...
- Несс, проверь. Может, ты и не отсылала вовсе...
- Да нет. Вот же, в исходящих оно есть. Отослала... – и это было все, что могла сказать Агнесса, потому что затем она просто обмерла и побледнела.
- Несс, что там такое? – напряглись девушки.
- Черт бы побрал этот список контактов, которые выплывают едва начинаешь набирать адрес! – вскрикнула Агнесса, отрывисто стукнув по столу обеими ладонями, - что делать? Как вернуть это? Вы посмотрите, кому я это отправила!
Подойдя к Агнессе и заглянув в монитор, обе девушки хором ахнули и, переглянувшись, стали заламывать руки.

Выходя от Давида, Армине выглядела заплаканной, и любому, кто бы ее увидел в этот поздний час, сразу стало бы ясно, что на душе у нее скребут кошки. Она зашла к Давиду поздним вечером, без предлога, заранее удостоверившись, что он один, и прекрасно сознавая, что ему обо всем известно. Лишние слова уже ни к чему. Именно так она решила действовать.
Пораженный ее вечерним визитом – без звонка, без повода, да еще после такого письма, - Давид не мог произнести ни слова в первые минуты, и они стояли, уставившись друг на друга без всякого смысла. Но потом, когда Арминэ, расплакавшись навзрыд, бросилась в его объятия, Давид стал горячо ее увещевать:
- Что такое? Что-то случилось? Арминэ-джан, если ты все из-за того же, то я просто не знаю, что еще тебе сказать.

Силясь оторвать ее от себя, Давид вцепился в ее плечи, и это его движение стало будто толчком для Арминэ, которая, упорно сопротивляясь его действиям, стала отчаянно целовать его рубашку на груди и его руки на своих плечах. Она не могла что-либо говорить, - просто не умела. Расстроенный, Давид какое-то время позволял ей столь нелепо и искренне проявлять свои чувства, но потом вдруг, будто разозлившись то ли на нее, то ли на себя, резко оттолкнул девушку и, отправившись в ванную, заперся там, до упора подняв рукоятку смесителя. Он смотрелся в зеркало, слушал «водопроводную музыку» и, опершись руками о тумбу, бормотал: «Что мне делать с ней? Что мне с ней делать?». Арминэ же, явно слегка ошарашенная своим непредусмотренным порывом, проводив Давида испуганными глазами, вдруг резко прекратила рыдания и уставилась в пустоту, будто сознавая, что произошло. Через минуту она просто выбежала из квартиры. Отвечая на телефонный звонок она обратила внимание, что уже около одиннадцати.
- Агнесса? Добрый вечер... Нет, я не дома... Зайти? А не поздно?.. Спасибо, я на работе могу это делать... А что случилось? Нет, Агнесса-джан. Поздно, неудобно, я не могу... Ну, в другой раз, а сейчас я не могу, нет... Спокойной ночи.
- Черт бы ее побрал! – Агнесса была вне себя, - какая-то она несговорчивая сегодня – у нее явно что-то случилось. В другое время непременно бы зашла, пять минут ходу.
- А что если элементарно ей все объяснить и попросить удалить файл? – сказала Лена.
- Ну, в общем, конечно, вариант, но рискованный, - промямлила Агнесса, - они как брат с сестрой, она очень ревностно относится ко всему, что с ним связано.
- Если копнуть поглубже, то там у нее может быть и нечто большее, чем «брат с сестрой», - предположила наблюдательная Аня.
- Вот видишь, тем более, - согласилась Агнесса, - рискованно ее посвящать в принцевы дела.
- А что если завтра с утра все втроем к ней на работу явимся, двое ее отвлекут, а третья удалит с ее почты документ?
- Под каким предлогом? И кто позволит кому-то сесть за ее комп, - если там еще две тетки рядом с ней работают, - возразила Агнесса.
- Надо что-то придумать, и срочно! – заныла Лена.
- Нет, девчонки, не буду я ничего придумывать... давай уж тогда предоставимся судьбе – раз так вышло. В конце концов, она вряд ли станет досконально изучать этот документ.
- Или вот что, Несси, - заговорщически щебечет Лена, - напиши ей вдогонку, что мессидж отправлен по ошибке, и пусть она его игнорирует и удалит.
- Да нет, - усмехнулась Аня, - я бы в таком случае точно полезла посмотреть, что же это за документ такой...
- Погоди, Несс, погоди, - Лена, грациозно взявшись руками за свою стройную талию, встала в третью позицию: - а там ведь не с самого начала ваша беседа? Ни имен, ни других первоначальных данных, там уже нет? «Принц» да «котенок»? А если где-то что-то проскальзывает узнаваемое, то это же надо выуживать! А в таком объеме вряд ли можно наткнуться на конкретный компромат. Что скажете, девочки, авось пронесет?

Порешив на этой хрупкой вероятности, девушки распрощались до следующего дня. Агнесса же, полностью поглощенная историей с возвращением Стэна в семью, всеми силами пыталась справиться с состоянием, в котором оказалась вопреки даже своим ожиданиям. Кто бы мог подумать, что ее так расстроит это вроде вполне логичное и ожидавшееся событие. Выходит, она надеялась на развитие отношений с Принцем? Честно отвечая себе на этот вопрос, она неизменно приходила к выводу, что ничего серьезного с ним ей не хотелось. Тогда откуда эта досада, это отчаяние, это разочарование, таким невыносимым грузом обрушившиеся на ее сознание и душу? Анализируя свое состояние, Агнесса частенько ловила себя на том, что задето ее самолюбие. Как же так? Ее променяли на... жену и детей! Она не смогла справиться с соперницей! «А все ли ты сделала, для этого, - учитывая, что на войне и в любви все средства хороши?» - спрашивала она себя. «В любви»? В какой любви? И с какой стати она должна была делать «всё»? Ведь всегда ранее – со всеми ее распрекрасными возлюбленными – ей не нужно было прилагать почти никаких усилий, чтобы обреченный мужчина оказывался у ее ног. С Принцем она практиковала ту же непринужденную, ироничную игру. Хотя, возможно, в случае с «уж лучше бы женатым» мужчиной, следовало действовать принципиально иначе.

Пролрлжение следует