View Full Version : Геноцид армян в произведениях русских авторов
Екатерина АЛЕКСЕЕВА
ПЕСНЯ АШУГА
Вы послушайте песню ашуга,
Много, много их есть у него,
Ум и сердце откройте для слуха
И внемлите печали его…
Я пою о страданьях народа,
О несчастной отчизне моей,
Я пою вековые невзгоды,
Пою тяжесть оков и цепей…
И слезами и кровью невинной
Вся родная страна залита…
Мой народ льется скорбной лавиной,
Покидая родные места…
Беспощадно врагами гонимый
Он бежал от позора и мук, -
Счастлив тот, кто ушел невредимый,
Не погибнув от вражеских рук!
Счастлив тот, кто измучен тревогой,
Истомленный, несчастный, больной,
Изнурен непосильной дорогой,
Среди гор нашел вечный покой…
О, отчизна моя разоренная,
Ты страна горьких слез и скорбей,
Стонешь ты у креста пригвожденная,
Призывая к отмщенью детей!..
Где ж конец вековому насилью,
Конец рабству и гнету цепей?..
О, Победы могучие крылья,
Принесите ж свободу скорей!..
Вы послушайте песню ашуга,
Много, много их есть у него,
Ум и сердце откройте для слуха,
И внемлите печали его!..
Ван
"Арм. Вест.", №48. 1916 г.
Яков БАРАНОВСКИЙ
АРМЯНСКОМУ НАРОДУ
О, сколько горя и страданий
Народ несчастный перенес!
Им нет ни счету, ни названий
В бездонном море жутких слез…
Любовью страстною к свободе
Себя прославил он вовек:
- Слагайте ж песни о народе,
В котором каждый - человек!
Любовь к свободе он, как знамя,
Несет безропотной рукой…
Народ - порыв, экстаз и пламя,
Склоняюсь низко пред тобой,
Но близок яркий день свободы,
Тот день, что кажется мечтой, -
Он даст армянскому народу,
Что завоевано борьбой!
1916 г.
"Русские писатели об Армении", стр. 101.
Валерий Брюсов
К АРМЯНАМ
Да! Вы поставлены на грани
Двух разных спорящих миров,
И в глубине родных преданий
Вам слышны отзвуки веков.
Все бури, все волненья мира,
Летя касались вас крылом, -
И гром глухой походов Кира,
И Александра бранный гром.
Вы низили, в смятеньи стана,
При Каррах, римские значки;
Вы за мечом Юстиниана
Вели на бой свои полки;
Нередко вас клонили бури,
Как вихри - нежный цвет весны, -
При Чингиз-Хане, Ленгтимуре,
При мрачном торжестве Луны.
Но, - воин стойкий, - под ударом
Ваш дух не уступал Судьбе;
Два мира вкруг него не даром
Кипели, смешаны в борьбе.
Гранился он, как твердь алмаза,
В себе все отсветы храня;
И краски нежных роз Шираза,
И блеск Гомерова огня.
И уцелел ваш край Наирский
В крушеньях царств, меж мук земли:
И за оградой монастырской
Свои святыни сберегли.
[стр. 226]
Там, откровенья скрыв глубоко,
Таила скорбная мечта
Мысль Запада и мысль Востока,
Агурамазды и Христа, -
И, - ключ божественной услады,
Нетленный в переменах лет, -
На светлом пламени Эллады
Зажженный - ваших песен свет!
И ныне, в этом мире новом,
В толпе мятущихся племен,
Вы встали - обликом суровым
Для нас таинственных времен.
Но то, что было - вечно живо!
В былом - награда и урок.
Носить вы вправе горделиво
Свой многовековой венок.
А мы, великому наследью
Дивясь, обеты слышим в нем…
Так! Прошлое тяжелой медью
Гудит над каждым новым днем.
И верится, народ Тиграна!
Что, бурю вновь преодолев,
Звездой ты выйдешь из тумана,
Для новых подвигов созрев,
Что вновь твоя живая лира,
Над камнями истлевших плит,
Два чуждых, два враждебных мира
В напеве высшем съединит!
1916 г.
Брюсов В.Я., Избранные сочинения,
Под ред. А.Козловского,
Москва, "Худ. лит.", 1980г. стр. 363-365
[стр. 227]
К АРМЕНИИ
В тот год, когда господь сурово
Над нами длань отяготил,
Я в жажде сумрачного крова,
Скрываясь от лица дневного,
Бежал к бесстрастию могил.
Я думал: божескую гневность
Избуду я в ночной тиши:
Смирит тоску седая древность,
Тысячелетних строф напевность
Излечит недуги души.
Но там, где я искал гробницы,
Я целый мир живой обрел.
Запели в сретенье денницы,
Давно истлевшие цевницы,
И смерти луг - в цветах расцвел.
Не мертвым голосом былины,
Живым приветствием любви
Окрестно дрогнули долины,
И древний мир, как зов единый,
Мне грянул грозное: Живи!
Сквозь разделяющие горды
Услышал я ту песнь веков,
Во славу благостной природы,
Любви, познанья и свободы,
Песнь, цепь ломающих рабов.
Армения! Твой древний голос -
Как свежий ветер в летний зной!
Как бодро он взвивает волос,
И как дождем омытый колос,
Я выпрямляюсь под грозой!
9 декабря 1915 г.
Брюсов В.Я., Избранные сочинения,
1980г., стр. 365-366.
Сергей ГОРОДЕЦКИЙ
САД
Сад весенний, сад цветущий,
Страшно мне
Под твои спускаться кущи
В тишине.
Здесь любили, целовались,
Их уж нет.
Вот деревья вновь убрались
В белый цвет.
Что мне делать? Не могу я,
Нету сил
Всех вернуть сюда, ликуя,
Кто здесь жил.
Из колодца векового
Не достать
У родного павших крова
Дочь и мать.
Не придут со дна ущелья
Сын с отцом.
Жутко вешнее веселье,
Смерть кругом.
Я не знал вас, дети муки,
Но люблю.
Я хожу, ломая руки,
И пою.
Не заветные молитвы
Бытия,-
Песни мщения и битвы
Жгут меня.
Но из пламени той песни,
Из костра,
Вдруг шепчу, молю: - Воскресни,
Брат, сестра!
[стр. 229]
Ветвь беру я снеговую
С высоты
И в слезах цветы целую,
Их цветы.
Ван
"Арм. Вест.", №21. 1916 г.
ГДЕ ОНИ?
Вишенье, яблонье, алое, белое.
Скорбно стоит, как во сне онемелое.
В этом весеннем, цветущем саду
Жарко сказала невеста: приду,
Полувенцами цветенье склоняется,
Тихо качается, не улыбается.
В этом саду подарила она
Свой поцелуй, молодая жена.
Запахом нежным, душистым дыханием
Сад затомил и замучил молчаньем.
Здесь она с томной улыбкою шла,
Древнее семя стыдливо несла.
В цветики белые, цветики нежные,
Пчелы за медом влетают прележныя.
Помните, ветки прилежную мать?
Здесь она сына любила качать.
Где они, сад мой цветущий, сияющий,
Где они, рай, в цвету замирающий?
Где же хозяин заботливый твой,
Мать молодая, ребенок живой?
Мать и отец, и ребенок с глазенками,
Словно две вишни, с ладонями звонкими?
Все лепестки тише смерти молчат.
Сад мой жемчужный, печальный мой сад!..
Ван
"Арм. Вест.", №21. 1916 г.
[стр. 230]
РУКИ ДЕВЫ
Она упала у двери дома
Руками к саду, где тишь и дрема.
Над нею курды друг друга били
Над ней глумились, ее убили.
Погибнул город в пожаре алом,
Укрылся пеплом, уснул устало.
Но жизнь земная непобедима.
Весна напала на смерть незримо.
Ее убила цветами рая
И разуверяет, смеясь, играя.
В саду жемчужном иду во мраке
И чую жизни угасшей знаки.
И вижу руки давно убитой,
В саду зарытой, давно забытой.
Сияют руки в цветенье белом,
Зовут в объятья движеньем смелым.
Я к ним бросаюсь, их воле внемлю.
Они, сияя, уходят в землю.
К земле склоняюсь - трава ночная
Молчит сурово, росу роняя.
Ван
"Арм. Вест.", №21. 1916 г.
ВАН
Душа, огромная как море,
Дыша, как ветер над вулканом,
Вдыхает огненное горе
Над разоренным раем, Ваном.
Как жертвенное счастье,
Как сладкое мученье
В народной гибели участье,
С тенями скорбными общенье!
[стр. 231]
Еще я мог пробыть с живыми
При свете солнца, в полдень знойный,
Но над садами горевыми
Поднялся лик луны спокойный.
Непобедимое сиянье
И неподвижные руины
Развалин жуткое зиянье
И свист немолчный, соловьиный.
Луна лавины света рушит.
В садах, от лепестков дремотных
Исходит ладан, душу душит
Среди цветов толпа бесплотных.
Они проходят вереницей
И каждый в дом былой заходит
Как узник связанный с темницей
Меж стен обуглившихся бродит.
Их, лучезарных много-много,
Что белых звезд под небесами,
Иной присядет у порога
Иной прильнет к нему устами.
Рыданья сердца заглушая,
Хожу я с ними между ними.
Душа, как звездный свод, большая,
Поет народа скорби имя.
Ван
"Арм. Вест.", №21. 1916 г.
ДУШЕВНОБОЛЬНАЯ
Пока, безоблачен и беспечален,
Лучится день, и стены стонут в зное,
В расселинах обугленных развалин
Она лежит и смотрит, как дитя больное.
Знакомо все, и все совсем другое:
Пороги там же, там же сад с колодцем,
Но не ковры, а пепел под ногою,
Ручей, остановившись, стал болотцем.
[стр. 232]
Ее никто не кормит, не ласкает,
Ей голодно, ей странно все, ей жутко.
Бежать отсюда? Сердце не пускает.
Быть может, хитрая все это штука?
И может быть все станет вдруг, как прежде.
Вернутся комнаты, ковры с цветами.
И дети прибегут? Она в надежде
Поводит разноцветными глазами.
Но жизни нет. Обуглясь, стены стонут.
Все мертвое. И псы не стонут в стычке.
Комок горелого тряпья не тронут,
Лежит, в игрушки взятый по привычке.
Болит душа. Скорей бы ночь настала!
А ночь придет, она, больною тенью.
Начнет бродить, мяукая устало,
Цикад звенящих отвечая пенью.
Свалялся хвост пушистый. Шерсть измята,
Трясет она, как ведьма головою.
И, как страну, что смертью злой объята,
Никто не назовет ее живою.
Как пламя белое воспоминанья,
На черные она взбегает угли.
И даже нет в глазах ее мерцания:
Они все видели и, вот, потухли.
Ван
"Арм. Вест.", №25. 1916 г.
ПАНИХИДА
Иду в саду, а кости под ногами
Шуршат в траве меж тихими цветами.
И мне не надо ни цветов, ни сада,
Не в радость солнце, зелень - не услада.
Ни птиц, ни пчел, ни бабочек блестящих,
Ни яблок молодых, к себе манящих,-
Я ничего не вижу в странном цепененье:
В чужой душе чужое слышу пенье.
[стр. 233]
- Я жить хотела, - слышу плачь убитой:
- Истлело тело, гробом не укрыто.
- Скажи молитву чуждыми устами,
Вздохни хоть раз над белыми костями!
- Ведь близких нет, родные все со мною,
Утешь мой дух молитвою земною…
И я шепчу слова из панихиды.
И сердцу больно, полному обиды.
Ван
"Арм. Вест.", №25. 1916 г.
ПРОЩАНЬЕ
Прощайте, печальные тени,
В цветы, залетевшие души,
Пусть ваши зеленые сени
Ни вихрь, ни гроза не разрушат.
Я с вами томился и плакал,
Я с вами упился цветеньем,
И зарностью алого мака.
И яблонь жемчужным лученьем.
Нет! Сирыми вас не покину.
Я солнцу отдам вас родному
К нему возносите кручину,
Бессмертья глухую истому.
Когда же плоды золотые
Нальются на ветках счастливых,
Вы вспомните, тени святые,
О песнях моих молчаливых.
О вере моей громогласной,
Что жизнь торжествует победно,
Что смерти зиянье напрасно,
Что люди не гибнут бесследно.
Ван
"Арм. Вест.", №25. 1916 г.
[стр. 234]
ПУТНИЦА
Я дал ей меду и над медом
Шепнул, чтоб слаще жизнь была,
Чтоб над растерзанным народом
Померкнуло созвездье зла.
Она рукой темноянтарной
Коснулась до моей руки,
Блеснув зарницей благодарной
Из глаз, исполненных тоски.
И тихо села на пороге,
Блаженством сна озарена…
А в голубой пыли дороги
Все шли такие ж, как она.
1916г.
Сборник "Русские писатели об Армении", стр. 110.
Составители С.Арешян, Н.Туманян, Ереван, "Арменгиз", 1946 г.
Вера ДУНИНА
СТРАНИЧКА ИЗ ГОРЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО
Седые хмурые вершины высоких скалистых гор покрыты снегом…
По узкой, крутой обледенелой тропинке-карнизу спускаются длинной вереницей усталые, бледные, посиневшие от холода люди.
Их обветшалая одежда плохо греет, она висит клочьями, едва прикрывая наготу.
Ноги скользят, испуганно смотрят в бездну-пропасть глаза, полные ужаса и скорби.
Женщины бережно несут драгоценную ношу - ребятишек. Они никому не доверяют их, предпочитая, что в случае неудачного шага, погибнут с ними.
Идут молча; только изредка глухой, подавленный вздох врывается в тишину.
На небольшой площадке сделали привал.
Немного осталось пути.
Внизу, у подножья гор раскинута долина, снег сошел с лужаек, и кое-где зеленеет яркая трава. За просторной оградой виднеется старая серая церковь…
Торопливо встают и понуро, молча продолжают свой путь…
А там внизу, в ограде храма кипит деятельная, лихорадочная работа. Делают все, чтоб встретить, обогреть, накормить страдальцев, дать им приют и облегчить их мучения.
Вот уже за поворотом дороги показалась густая толпа. Их много. Сотни, тысячи, быть может!
Их вид ужасен. Блуждающие глаза, запекшиеся губы, осунувшиеся лица говорят горазда больше, красноречивей, чем могли бы сказать уста. Все они идут и идут, вливаются в тихую долину, неся на себе печать кровавых зверств и надруганий над человеком.
Перед их глазами стоит красное зарево смерти. Они видели озверевшие лица, кровью налитые, полные ненависти глаза. Над ними сверкали кинжалы, свистели, прорезая воздух и впиваясь в
[стр. 252]
теплые, корчащиеся от боли тела, плети.
Слышали яростные вопли толпы, предсмертные стоны близких, плач детей, визг женщин… Много, много крови…
И все же, только отдельные эпизоды врезывались в памяти. Трудно было разбираться, страх леденил мозг, а чувство самосохранения гнало прочь от потоков крови и ужаса смерти…
…Сердце рвалось на части, хотелось плакать, но глаза оставались сухими, они перебегали бесцельно, они, точно искали, ловили очертания дорогих образов. Подолгу останавливался застилавший взгляд в темнеющих ущельях.
Оттуда ползли туманы, они тянулись к долине, как костлявые руки мертвецов… Они, казалось, хотели обвиться вокруг шеи отцов, матерей, жен и детей в прощальном судорожном экстазе…
Вместо слез - рвалась душа и вырывались стоны, они становились все протяжнее, все громче…
Но вот сгустились сумерки, траурный флер ночи окутал все и погрузил в тихую дрему страдальцев…
И вот, в застывшую тишину ворвалась нежная трогательная мелодия "орор". Ту песню пела молодая мать, прижимая к груди похолодевший труп ребенка.
Она тихо баюкала мертвое дитя, любовно всматриваясь в помертвевшее личико.
Никто не решался отнять у нее ребенка, никто… Длинную колышащую тень бросала на землю ее гибкая стройная фигура.
Бледнела луна, и лучи ее струились мертвенно-бледным светом. Холодная, она спугнула дрему, и снова огласили долину скорбные вопли.
В отдохнувшем мозгу воскресла память, и резче, отчетливей стала вырисовываться потрясающая картина.
Громче и громче стонали люди, и было в этом стоне нечто звериное, потрясающее и шевелящее волосы на голове.
Подавленные, разбитые, мы обходили толпу.
Ни у кого из нас не находилось слов утешения. Да и возможно ли было утешить в таком огромном стихийном горе!..
Луна взошла уже высоко и ярко освещала долину. В отделенной части ограды мы заметили две женские фигуры, они чем-то были заняты и ни на кого не обращали внимания.
Заинтересовались и подошли ближе.
Седая беззубая старуха с глубоко ввалившимися глазами, скрюченными, костлявыми пальцами вырывала из своей головы волос за волосом.
[стр. 253]
Девочка-подросток, прижавшись к ее коленям, ловко вдевала волосы в иголку и старательно, быстро сшивала какие-то лоскуты.
- Что это? - спросили мы.
Молчание.
Мы повторили вопрос громче, полагая, что старуха и девочка плохо слышат.
Опять последовало молчание.
Стало жутко, хотели уйти, но женщина вскинула на нас глазами, медленно встала, улыбнулась кошмарной улыбкой и направилась к решетке, жестом приглашая нас следовать за собой.
Около решетки она остановилась, нагнулась, и вдруг затряслась вся мелкой дрожью.
Мы подошли ближе и тоже наклонились.
В тени на траве лежал кто-то без движения.
В это время свет луны скользнул узкой полосой, но и этого было достаточно. Перед нами лежал труп мальчика лет десяти.
Он был наг.
Девочка, его сестренка, не отрывалась от работы, продолжая шить.
- Это ему, - сказала старуха, - указывая дрожащей рукой на мальчика.
Вздрогнули. Мороз пробежал по коже…
Мать шьет сыну саван при свете луны, выдергивая волос за волосом из поседевшей головы.
Сколько ужаса!
"Арм. Вест.", №48. 1916г.
Сергей ЗАРОВ
БРАТЬЯМ АРМЯНАМ
С давних пор над печальной армянской землей
Все в крови, солнце жутко светило
И, свой путь отмечая кровавой стезей
Среди стонов страны заходило…
***
С давних пор мы привыкли безгласно молчать
Под тяжелой пятой властелина
И, в неволе томясь - все обиды скрывать,
- Вот суровый удел армянина…
***
Мы привыкли сносить все удары судьбы,
С верой в бога терпеть поруганья,
И никто, никогда не услышал мольбы:
Мы врагам не покажем страданья!..
***
Но наступит пора за позор отомстить
И сломить нечестивых гордыню,
Тяжкий плен не сумел честь армян заглушить,
Мы восстанем за нашу святыню.
***
Мы восстанем и сбросим оковы свои,
Нам не страшны грозящие беды,
Нам наскучило цепи веками нести,
Сбросим их в ликованьи победы!..
Да! Поднимется гордый армянский народ
Славной мощью былою воспрянет,
Не сломил дух свободы томительный гнет
С нашей смертью его лишь не станет!..
Ван
"Арм. Вест.", №6. 1916 г.
[стр. 243]
НЕ ПЛАЧЬ АШУГ
Не пой ашуг песнь скорби и печали
Не надо слез, когда душа болит,
Смотри певец - там розовеют дали
И свет зари так радостно горит…
Не надо слез - страдать мы так устали,
Спой певец далеких тех времен,
Когда бойцы, ликуя восставали
Сбираясь на борьбу в победный легион…
Не плачь ашуг настанут дни свободы
Повержен будет курд и властелин осман,
Смотри певец, блистают неба своды,
То свет зари и счастья для армян…
Ашуг не плачь, ты даром песнопений
Зови сынов Армении родной,
Поведай им о днях былых сражений,
Зови, зови защитников на бой!..
Ван
"Арм. Вест.", №8. 1916 г.
Степан КРОТКИЙ
ПРИВЕТ АРМЕНИИ
Я был на берегах твоих озер,
Взбирался на вершины гор…
Как сабля закаленная, остер
Твоих сынов блестящий взор…
Армения, ты жаждешь воли с давних пор!
Я был в причудливых твоих долинах,
Бродил средь бедных там селений…
Как полная любви хвала в былинах,
Чаруют звуки песнопений…
Армения, ты жаждешь счастья с нетерпеньем!
Я был и в городах тоскливых,
Стоял в ущелье диком над рекой…
Как у аскетов молчаливых,
Там подвиг тяжкий, сумрачный покой…
Армения, готовишься взмахнуть рукой!
Теперь вдали я слышу голос твой, -
Несутся вести о твоих страданьях!
Я понял, над твоею головой,
Уж поседевшей в тяжких испытаньях,
Зрел час, о коем будут сказывать в преданьях!
И пробил час, дарованный судьбой!
И на горах твоих спасенья бой!
И воля, счастье над твоей межой!
Армения, тебя люблю - тебе чужой!
1916 г.
"Русские писатели об Армении", стр. 99-100.
[стр. 248]
ЗА СЧАСТЬЕ РОДИНЫ
Армения, страдалица!
Настанут счастья дни,
И твой народ избавится
От ужасов резни.
Армения несчастная!
Душою ты воспрянь!
Пора пройдет ужасная,
Как игу диких дань.
Армения прекрасная!
Ты слышишь сыновей?
Их речи, зовы страстные,
Желанья лучших дней?
Армения любимая!
То сыновья твои!
Всегда с тобой, родимая,
Страдают и они.
Армения! призывами
Готовят мир тебе…
Одушевят порывами
За счастье всех в борьбе.
Армения, кормилица!
Увидишь счастья дни!
Конец страданий близится -
Прийдет с концом войны!
"Арм. Вест.", №20. 1916г.
Алексей КУЛЕБЯКИН
ОТЗВУКИ ВАНА
…Я был в Ване с ноября 1915 по март 1916 года. Невыразимо тяжелое настроение навевает мне этот дотла разоренный, насыщенный смертью край, но природа его скрашивает даже ужас запустения и гибели. Красота синего озера Вана в серебряной рамке запорошенных снегом гор, прозрачность вод, ясность неба, чистота воздуха и богатство солнечных красок очаровывают душу каждого наблюдателя. Везде отпечаток величия и древности. И развалины, развалины без конца.
Город Ван первоначально занят русскими в мае, а последнее разрушение его закончено в июле 1915 года, когда наши войска на короткое время должны были отойти.
Нужно много времени и труда, чтобы восстановить мирную жизнь в этом сожженном краю, но история отметит пережитую кровавую эпоху величественными чертами.
Одно имя "Ван" уже много говорит тем, кто любит и знает историю, особенно же тем, кто в нем прожил и выстрадал войну, не говоря уже о детях того народа, который теперь ценой долгих страданий и жертв, дожил, наконец. До счастья освобождения от векового гнета турок. Бог даст, сгладятся следы пережитого тяжелого времени, и настанут более счастливые дни освобожденного Россией края, но тем поучительнее тогда будет оглянуться на пережитое и ярко представить себе те картины разрушения и смерти, которые породила нынешняя мировая война в этой древней стране, овеянной дыханием неразгаданной красоты.
СТАРЫЙ ВАН
Причудливый город за метлами и
Под Ванской скалой приютился, -
Как будто-бы сверху желтый обрыв
Он грудой развалин скатился.
Турецких мечетей пестрят купола,
Как свечки, торчат минареты.
[стр. 255]
Там двор без ворот, там остаток угла,
Там вынутых окон просветы.
И трупы собак, черепа и тряпье,
И в лавках обломки товара.
Безлюдье и ужас. Пустое жилье.
Следы грабежа и пожара.
Там кости людей на навозе гнилом,
Там кучи разрытого хлама,
Там тесный проулок, открытый пролом
И стены армянского храма.
Кой-что уцелело. Кой-где серебром
Иконы белеют в уборе.
Но Господи! Господи! Что за разгром!
Какое ужасное горе!
Разбитая люстра лежит на полу,
Сквозят паутины волокна,
И свет золотистый роняют во мглу
Большие разбитые окна.
Уродливо боком висят образа,
Валяется в хламе кадило,
И только алтарь боевая гроза
Местами еще пощадила.
Узорами царские блещут врата,
И целы иконы святые.
Божественных обликов живы цвета
И ярки кресты золотые.
И кажется, смотрят святые со стен
И шепчут с упреком во взоре:
- Все злоба, все мерзость, могила и тлен,
Безумие, ужас и горе!..
ОБОРОНА ВАНА
(апрель 1915 года)
Ход весне открыт в апреле:
Зимний снег исчез в долинах
Всюду зелень птичьи трели
И цветы на луговинах.
[стр. 256]
Все в цвету - миндаль, черешни,
Виноград в зеленых лапах,
Полон солнца воздух вешний,
Полон силы нежный запах.
На деревьях, точно иней, -
Все одел узор цветочный.
Ван сверкает ширью синей,
Берега - ковер восточный.
Вся природа миром дышит,
Беспокойны только люди:
Воздух взрывами колышет
Непрерывный гром орудий.
Жизнь поникла в древнем Ване,
Гнев пылает, слезы льются.
Из последних сил армяне
В ожиданьи русских бьются.
Бьются с злой турецкой силой
За родное достоянье,
За поля отчизны милой,
За свое существованье.
Бьются, милости не просят,
Все усилья напрягают.
Хлеб, патроны жены носят,
Дети взрослым помогают.
Всюду в городе пожары
Возникают, догорают.
Под ружейный треск фанфары
Песни бодрые играют.
Много случаев геройства,
Много мужества и пыла,
Но борьба такого свойства,
Что в запасах только сила.
Постепенно мусульмане
Круг осады замыкают,
С каждым днем в упорном Ване
Силы храбрых иссякают.
[стр. 257]
А на помощь обороне
Уж давно спешат отряды
Видят дым на небосклоне,
Слышат грохот канонады.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дом большой стоит над Ваном.
Там устроились аскеры
И стрельбой своей армянам
Надоели свыше меры.
Ночью к ним подходят люди.
Шорох, тьма, воды журчанье.
Вот к земле припали груди:
Окрик. Свист… В ответ молчанье.
Легкий стук… Не отвечают.
Смельчаки идут в ворота.
Турки залпом их встречают.
Слышат: ранили кого-то.
Все кидаются как звери.
Крик. Пальба. Удары. Стоны.
Колют, бьют, ломают двери.
Разряжают все патроны.
Турки сбиты. Шум, тревога…
А с зарей глядят армяне,-
Видят: вся черна дорога:
Отступают басурмане.
Теплой лаской воздух веет,
Синий Ван шумит в прибое.
Все цветет и зеленеет,
Блещет небо голубое.
А в дали за тополями
Приближается колонна:
Над свободными полями
Реют русские знамена.
[стр. 258]
ГИБЕЛЬ ВАНА
Отошли войска в июле
И с началом наступленья
Курды сразу заглянули
В беззащитные селенья.
Поднялась тревога в Ване:
- Ах, зачем ушли отряды? -
И ворвались мусульмане,
Избивая без пощады.
Загорелся город старый,
Шли на улицах сраженья,
Дымной тучею пожары
Охватили все строенья.
По ночам была картина:
Тьма над городом пылала,
Золотая паутина
Волны дыма застилала.
Шум пожара гаммой грозной
С треском выстрелов сливался
И, грустя в лазури звездной,
Месяц дымкой закрывался.
На смерть резались армяне,
В пламя женщины бросались.
Наконец в сожженном Ване
Лишь развалины остались.
Да обобранные трупы -
Грабежа немые знаки,
Стен обугленных уступы,
Злые кошки, да собаки.
Город страшный и унылый
Давит смертною тоскою,
Веет запахом могилы.
Дышет мерзостью людскою.
Только солнце с небосвода
Ту же ласку излучает,
И бессмертная природа
Ничего не замечает.
[стр. 259]
В РАЗОРЕННОМ ВАНЕ
(Слепая)
В разоренном армянском селенье
Задержался отряд отдохнуть,
Казаки, добровольцы, солдаты
Разбрелись по домам заглянуть.
Перерезали жителей курды,
Все добро перерыли до дна,
Лишь в одной полутемной пристройке
Уцелела старуха одна.
Уцелела старуха слепая
Посреди перебитой семьи,
Не смотря на свое истощенье
И на дряхлые годы свои.
Уж неделю она голодала,
И, не в силах подняться с земли,
Только слухом едва угадала,
Что какие-то люди вошли.
А вошли добровольцы-армяне,
И их оторопь сразу взяла:
Трупный запах душил, нестерпимо, -
Вкруг старухи валялись тела:
С перерезанным горлом мужчина,
Молодая армянка в белье,
Две задушенных девочки, мальчик,
И младенец в кровавом тряпье.
А старуха лежала живая
И, услышав вошедших армян,
Шевельнув головой застонала:
- Ай, Нана!.. Арташес!.. Ай, Оган!..
Добровольцы ее расспросили,
Но слепая твердила одно,
Что ее позабыли родные.
Что ее не кормили давно.
Перед ней истерзали невестку,
Перед ней задавили внучат,
[стр. 260]
А старухе в потемках казалось.
Что они меж собою кричат.
Перед нею зарезали сына,
А она упрекала его,
Что ушел он зачем-то из дома
И поесть ей не дал ничего.
Простирая беспомощно руки,
Как ребенок, стонала она
И по несколько раз повторяла
Перебитых родных имена.
Добровольцы смущенные вышли, -
Их незрячий преследовал взгляд,
А селенье уже опустело:
Уходил отдохнувший отряд.
И один армянин воротился,
Зарядивший патроном ружье.
На полу шевелилась старуха,
Он печально взглянул на нее.
На полу шевелилась старуха,
Трупный запах чуть с ног не валил…
Армянин помолился, заплакал…
И не глядя ее пристрелил.
БЕН-ДИМАХУ
Из Вана есть широкая дорога:
На север путь ведет к Бегри-кале.
По сторонам остатков всяких много
Пестреет на земле.
Обломки арб, разбитые кадушки,
Котлы, тазы, корзинки, башмаки,
Баранья шерсть, тюфячные подушки
И рваные мешки;
Там старый пост, там брошенная зыбка
Там труп быка, ободья от колес,
Там черепа - безглазая улыбка.
И пряди женских кос.
[стр. 261]
Лежат тела - уродливые позы,
И тленный дух волнует и гнетет.
Журчат ручьи, - как будто льются слезы,
И в поле хлеб растет.
Пошли холмы. Дорога в гору вьется.
Кругом обрыв и скалы наверху,
И по камням внизу бурливо льется
Река Бен-димаху.
Не хватит слез, бессильны выраженья
И красок нет, чтобы все нарисовать:
Видны следы ужасного сраженья,
Каким уж не бывать.
С дороги здесь в одну сплошную груду
Сгребли мужчин, и женщин, и детей.
В камнях, в воде виднеются повсюду
Остатки их костей.
Здесь часть армян, отставших от отряда
Настигла смерть от вражеской руки,
Здесь их казнила курдская засада
В извилинах реки.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Тепло и тишь. И думою печальной,
Как бы в ответ свершенному греху,
Шумит трава, и песенкой хрустальной
Журчит Бен-димаху.
ТОРЖЕСТВУЮЩИЙ ВАН
В разрушенном городе гром ликованья,
Веселый, торжественный шум:
Сбылися народной души ликованья:
- Взят Эрзерум!!!
Объявлена радость войскам и народу
И льется в сердца, как волна, -
Победу героев, успех и свободу
Славит она.
Священник на площади речь произносит
Толпа умиленно молчит,
[стр. 262]
Он Богу хваленье народа возносит
Пенье звучит.
У церкви собрались войска для парада:
Сказать о победе пора
И всех поздравляет начальник отряда
- "Ванцы! Ура!"
Да здравствуют храбрые русские люди
И к родине наша любовь!
Недаром под грохот победных орудий
Пролита кровь. -
Забыты невзгоды, снега и морозы,
Кровавых сражений пора,
И радостно льются счастливые слезы:
- Ванцы! Ура!!
Из стен Эрзерума восходит свобода
Россией спасенных армян,
И день окончания рабства народа
Празднует Ван.
Перед этой картиной геройской отваги
Молчит человеческий ум.
И только колышутся русские флаги:
Взят Эрзерум!!
Александр КУШЛЮ
ВАНСКАЯ ГАЗЕЛЛА
Где-то далеко кукует кукушка,
Жутко мне, жутко в ночной тишине, -
Плачет над трупом армянка-старушка,
Плачет старушка в ночной тишине.
В городе пусто, мертво, одиноко, -
Дремлют руины в ночной тишине, -
Жуткое пение, пение рока, -
В городе мертвом в ночной тишине.
Ван
"Арм. Вест.", №21. 1916 г.
РАЗРУШЕННЫЙ ВАН
В тени садов, покинутых, цветущих,
Среди аллей изнеженных мимоз,
Так много слов неслыханных, гнетущих,
Так много слез, невыплаканных слез…
Среди цветов, среди благоуханий,
Мне слышится молитвенный напев
И тихий вопль немых страданий
Прекрасных дев, прекрасных юных дев…
И красота разрушенного Вана,
Семирамидиных садов уют,
Как злой кошмар, как злая язва-рана,
Мой мозг гнетут, покоя не дают.
Ван
"Арм. Вест.", №26. 1916г.
Василий НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО
ЗА ЧТО?
(Посвящается г. Суслову и ему подобным)
Над чем ваш дикий смех, слепое осужденье
И злая ненависть? Как будто в вражий стан
Попали мы сюда на казнь и поношенье…
О, если б летопись кровавую армян
Могли бы вы узнать!..
И славны и могучи
Когда-то были мы. На рубежах родных
Дружины смелые сбиралися, как тучи
В громах и молниях, на стражу прав святых…
В Армении цвела великая свобода,
Благословенный труд счастливых деревень,
В руинах царственных погибшего народа -
Вам не понять его тоскующую тень.
У наших алтарей не ваши ли молитвы?
Не тот же ли у нас животворящий крест?
Мы вместе с вами шли в огонь священной битвы
За общую судьбу одних и тех же мест.
Да, правда, мало нас! И меньше с каждым годом
Становится армян… Осмеивайте их!
Но ведь вы тешитесь над жертвенным народом,
Распятым, как Христос, на рубежах своих.
Мы на Голгофу шли с восторженной любовью,
И в темные века боролись мы одни.
Могли бы напоить мы ад своею кровью
И погасить его багровые огни.
А унижения мучительного плена?
А пытки, а позор, а горе и боязнь?
О, нас спасли бы всех предательство, измена,
Но мы - мы выбрали апостольскую казнь.
Надгробный слышен плач над братской и великой
Могилою армян и погр»»»»ьный звон…
Стыдитесь! Жалок смех вражды и злобы дикой
В благоговейный час народных похорон.
1916 г.
"Русские писатели об Армении", стр. 89-90.
[стр. 236]
НА БЕРЕГУ ЕВФРАТА
Мой старый дом стоял на берегу Евфрата…
Смоковницы над ним раскинулись шатром,
У моего окна румяная граната
Вся в девичьих устах. И алых роз дождем
Осыпана земля… К воде спускалось поле.
Я тонкорунных коз пасла… По вечерам
Любила я свирель тоскующего брата
И птиц, слетавшихся к смолкающим садам, -
Наш белый дом стоял на берегу Евфрата…
***
Наш милый дом стоял на берегу Евфрата…
Я помню: мать, окончив знойный день,
Певала часто нам в прощальный час заката
О тихих радостях смиренных деревень,
О старине седой, о витязях свободных,
Державших меч святой в защиту прав народных,
Ученых иноках в тени монастырей,
О праведных царях, хранивших нас когда-то
От козней и обид чужих и злых людей.
Мой чудный сад стоял на берегу Евфрата…
***
Наш белый дом стоял на берегу Евфрата…
Мы жили в стороне от распрей и тревог,
И только изредка стремившихся куда-то
Аскеров видели… И тихий наш порог
Вражда и ненависть еще не посещали.
Пожарами кругом не загорались дали…
С верблюдами на юг шел пыльный караван
Водой студеною меха из Эль-Абата
Мы наполняли им, арабам чуждых стран.
Наш милый сад стоял на берегу Евфрата.
***
Мой старый дом стоял на берегу Евфрата.
И купы пальм росли у мутно-желтых вод,
И в светлые часы молчанья и прохлады
Венцы чернели их на полымье заката.
Туда в убогий храм молиться шел народ
И в светлые часы молчанья и прохлады
[стр. 237]
Священника мы слушать были рады
И видеть в алтаре животворящий крест.
Армяне верили: ни мести, ни захвата
Не будет в тишине благословенных мест…
Душистый сад стоял на берегу Евфрата.
***
Наш бедный дом стоял на берегу Евфрата…
И как-то раз вдали… О, не забыть тот день!
Бегущая толпа отчаяньем объята,
Нахлынула на нас из отчих деревень.
Кровавые на ней еще сочились раны.
Там были женщины и дети из Аданы,
Из Лаллы, Эймене и Таша и Метли…
За ними злая смерть от пули и булата,
Пожарище и вопль замученной земли…
Наш бедный сад стоял на берегу Евфрата.
***
Наш бедный дом стоял на берегу Евфрата.
От крови покраснев, струилася вода.
За ружья мы взялись… но, смелые когда-то,
Что мы могли теперь, невольники труда!
Колосья под серпом: легли отцы и братья…
И буйный крик убийц и вопли и проклятья…
И корчилась земля. Казалося, в огне
Дымились небеса… Бежала я куда-то…
За мною волчий вой… Где схорониться мне?
Наш бедный сад затлел на берегу Евфрата.
***
Наш милый дом горел на берегу Евфрата…
Упала я в песок… Зову своих сестер…
С тоскою кличу мать, ищу глазами брата…
Но все мертво кругом. Родимую в костер
Злодеи кинули… Ползти уже не в силах,
Осталась я одна на дедовских могилах…
Молила смерть: "приди"! И слышала кругом
Как гул зловещего набата.
И жадный свист огня и черных ружей гром.
Дымился старый сад на берегу Евфрата.
[стр. 238]
***
Мой отчий дом сгорел на берегу Евфрата…
И вдруг звериная ко мне припала пасть…
За счастье светлое жестокая расплата -
Мне суждена была презреннейшая часть:
Я - труп истерзанной, поруганной святыни,
Я падаль жалкая, забытая в пустыне!
Лохмотье смрадное заброшенных дорог…
Цветок семьи моей, любимая когда-то,
Я птицею влачусь у ненавистных ног.
О, где душистый сад на берегу Евфрата?..
***
Стоял мой бедный дом на берегу Евфрата…
Истлела алых роз святая красота.
Я умирать пришла в последний час заката -
На пепелище их… Но я душой чиста!
Я жертва за тебя, о родина святая,
Прими мой смертный миг. Тебя благословляя,
Я к Господу иду на страшный суд любви…
Казни меня, меня, Отец! Но за меня и брата,
Как я, Армению и ты благослови…
1916 г.
"Русские писатели об Армении", стр. 90-93
ЗНАМЯ
Я уношу с собою вдаль
В край злобных джинов и Эблиса
Душистых роз моих печаль
И строгий траур кипариса.
Кругом пески чужих пустынь,
Небес сверкающее пламя…
Где гор родных святая синь?
Где ты, моей дружины знамя?
Как белый снег вершин чиста,
Его мне девушка вручила.
Животворящего креста
На нем божественная сила.
[стр. 239]
Оно овеяно молитв
Восторгом, радостью, тоскою.
Его в громах кровавых битв
Держал я твердою рукою.
За ним незримые, вослед,
Покинув тьму могильной сени,
Стремились вестники побед,
Бойцов разгневанные тени.
Но час ударил роковой,
Я пал в бою, мечом сраженный,
И знамя выхватил другой,
И спас в борьбе ожесточенной.
Очнулся я в тени чинар,
В багровом полыме заката.
Прохладою сменялся жар
Над желтой ризою Евфрата.
Синел восток. Ночная мгла
Как будто свиток дня свивала
И тенью сизого крыла
Его от света заслоняла.
Там пенье труб… Там вражий стан…
Коней пронзительное ржанье…
И рать усталая армян,
Ее суровое молчание…
Нас мало было. Враг силен…
Я ждал последнего удара.
И колыхался небосклон
Цветами алыми пожара.
И ночь прошла. И знойный день…
Я поднят был как труп бездушный…
И вот теперь влачусь как тень,
Как раб безмолвный и послушный.
Иду… Куда?.. Зачем?.. Молчу…
В пески пустынь? Спросить не смею!
Как вол, свистящему бичу
Я гну истерзанную шею.
[стр. 240]
Но снятся мне издалека
Благоуханные долины.
Моя библейская река
И знамя белое дружины.
Возврата нет! Не станет сил
Уйти дорогою безводной
В далекий край моих могил,
В нетленный край земли свободной.
Воскреснет родина моя!
А я - боец ее плененный,
Любовь и ненависть тая,
Умру в пустыне отделенной.
Но в час последний надо мной
И в блеск и в зной ее палящий
Святого стяга золотой
Увижу крест животворящий.
И я душой в родную даль
Уйду от джинов и Эблиса
Душистых роз моих печаль,
Под строгий траур кипариса.
1916 г.
"Русские писатели об Армении", стр. 93-95.
В. ОПОЧИНИН
ПРОВОДНИК
Вот снежная грань миновала,
Кустарник к утесам приник…
С безлюдных вершин перевала
Спускаемся мы напрямик…
Седой Армянин бородатый
Тропинку в горах отыскал -
И мерно шагают солдаты
По гребню неведомых скал…
Иной озирается робко,
Взглянув неожиданно вниз:
Над бездной опасная тропка
Нависла, как узкий карниз…
Ущелья, как трещины сжаты,
Зловещи изломы стремнин, -
Но знает дорогу вожатый -
Высокий, седой Армянин…
Недаром он эти отроги
Исхаживал в детстве своем, -
Идет теперь важный и строгий
С фельдфебелем русским вдвоем…
В лохмотьях… но с Русскими вместе
Он в отчую землю проник,
Он дожил до радостной мести,
Он в этих горах - проводник…
И даже вечернем тумане
Глаза его ярко горят:
Бегите, враги-мусульмане, -
Идет крестоносцев отряд!
Исполнилась вещая дума,
Он шепчет в каком-то бреду:
"С отрядом до стен Эрзерума
Я завтра, старик, добреду"…
"Армяне и война", №1. 1916 г.
Сергей ПИРВЕРДИЕВ
ОДНА МОЛИТВА
Ах, знал ли ты далекую страну,
Страну великих мук, страну печали,
Где только кровь приветствует весну,
Где плачут робкие леса и скалы?
Там тишина задумчивых святынь
Поругана безумием дикой мести…
Там на обломках пляшет не один,
Как дикий зверь на пиршестве бесчестья!
И плачет там в великой скорби мать,
И тщетно ждет отец желанной встречи:
Их дети в безднах мертвыми лежат,
Их дети лишены, как звери речи!..
Ах, знал ли ты далекую страну,
Страну суровых мук, страну гоненья? -
Молитву лепечут всю одну
И трепетно там ждут спасенья!..
Ван
"Арм. Вест.", №42. 1916 г.
Константин САЯНСКИЙ
АРМЕНИЯ
Палентэкена скалы вековые,
Свидетели всех ужасов живые,
Что гайканская страна перенесла!
Ответьте мне: - чего всегда молчанье
Отзвуком было муки и страданья
Армянского великого русла?
Молчите вы, нахмурившись сурово,
Но я стою в надежде слышать слово
То страшное… Скажите мне его.
Я не уйду. Стоять тут буду годы
Ответа ждать: чтоб знали все народы
Историю народа одного…
И пробудились грозные массивы,
И содрогнулись скал гранитных глыбы,
И бездна их ответ не принесла:
"Молчи, поэт! Преступны все народы
В погибели померкнувшей свободы
Армении… Тут всех вина была!"…
Их глас умолк… И жутко мне так стало
Перед лицом неложного зерцала
За Кровь и Смерть истерзанной страны…
Молиться ль ей?.. Рыдать ли мне над нею?..
О, Боже мой! Прострись Рукой Своею
Над бедною… От власти Сатаны,
От Турции спаси Ее, о Боже,
И свет над Ней целительный умножи
И воскреси и раны излечи!
Не допусти во Храме Твоей Воли
Навек погаснуть от смертельной воли
Армении… Святой Своей Свечи…
Эрзерум
"Арм. Вест.", №25. 1916 г
Powered by vBulletin® Version 4.2.2 Copyright © 2025 vBulletin Solutions, Inc. All rights reserved.