Ованес Туманян. Hovhannes Tumanyan. Հովհաննես Թումանյան

[Speechless]

Ованес Туманян

Есть писатели, которым суждено сыграть особую роль не только в истории родной литературы, но и в духовной жизни своего народа. В их творчестве со всей глубиной и ясностью запечатлевается национальный характер, прошлое и настоящее народа, его самые сокровенные, самые высокие идеалы и стремления. В армянской литературе таким художником стал Ованес Туманян. Еще при жизни его называли “Поэтом всех армян”. И сегодня популярность его велика; произведения пользуются любовью не только в Армении, но и далеко за ее пределами, везде, где живут армяне: слово поэта дышит запахом родной земли, пахнет дымом родного очага... “Поэзия Туманяна,- писал в 1916 году выдающийся русский поэт, друг армянской культуры Валерий Брюсов,- есть сама Армения, древняя и новая, воскрешенная и запечатленная в стихах большим мастером”.

На севере Армении есть край необычайной, величественной красоты - Лори: огромные горы, почти сплошь покрытые лесами; устремляющиеся ввысь мрачные утесы, приютившиеся у их подножия селения; внизу - разверзшееся глубокое ущелье, в котором с глухим и немолчным шумом течет горная река Дебет.

В Дсехе, в одном из селений Лорийского района, 19 февраля 1869 года родился Ованес Туманян. Отец его был сельским священником. “Самое дорогое и самое лучшее, что было у меня в жизни,- писал впоследствии поэт,- это был мой отец. Он был честный и благороднейший человек. Предельно человеколюбивый и щедрый, остроумный, веселый, общительный, он в то же время всегда сохранял какую-то глубокую серьезность”. Многое от отца унаследовал будущий писатель.
С юных лет познал Туманян полную горечи жизнь армянского крестьянина, проникся его думами и заботами, его мечтами. Он слушал и запоминал живущие в народе сказки и песни, притчи и предания... Все это вместе с величественными красотами родной природы органически вошло в его мир, стало неотъемлемой частью его духовной жизни, а позднее отразилось в творчестве. Плодотворная связь поэта с народом, народным творчеством сохранилась навсегда, хотя почти всю свою жизнь, с 1883 года, Туманян прожил вдали от родного села, в городе Тифлисе - политическом и культурном центре Закавказья.

Туманяну не удалось получить систематического образования. Он учился сначала в Лори, затем в одной из лучших армянских школ того времени, тифлисской семинарии Нерсисян, которую, однако, закончить ему не удалось. Не окончив двух последних классов, 16-летним юношей, он был вынужден покинуть Тифлис и вернуться к себе на родину, в Дсех. На том кончилось обучение. Вскоре прибавились и семейные заботы, которые отнимали много времени и сил у поэта, часто находившегося в тяжелых материальных условиях. Туманян женился в девятнадцать лет и имел десять детей. Нужда на первых порах заставляла его служить в консисториях различных учреждений, в которых обычно царила атмосфера угодничества и лести, особенно ненавистная ему, выполнять однообразную, нудную работу. В середине 90-х годов Туманян навсегда оставляет службу, о которой вспоминал потом как об “аде”, чтобы отдаться целиком литературному труду.

Несмотря на неблагоприятные условия жизни, Туманян упорно занимался самообразованием и достиг больших результатов. Он великолепно знал творчество Шекспира, к которому относился с особым благоговением, поэзию Байрона, Пушкина, Лермонтова; прекрасно разбирался в мировом фольклоре, особенно в эпосах и сказках народов мира. Глубокое и безошибочное чутье народного поэта всегда помогало ему правильно ориентироваться в вопросах истории культуры, избегать каких бы то ни было чужеродных влияний. “Я всегда имел верного, надежного путеводителя: свою интуицию”,- говорил поэт.
Туманян начал писать уже в 10-11 лет, но как поэт получил известность в 1890 году, когда вышел в свет его первый стихотворный сборник. Уже в этой ранней книге достаточно четко выявилось то новое, что нес Туманян в своей поэзии.
Для современников это новое проявилось более наглядно и ощутимо лишь спустя десятилетие, в начале 900-х годов, когда Туманян, в корне переработав свои ранние произведения и написав ряд новых, предстал перед общественностью как сформировавшийся художник, несущий в литературу качественно новое начало.

В чем же выразилось это качественно новое начало, определившее последующий этап развития армянской поэзии, который по праву называется туманяновским? Конечно же, не в изменении внешних поэтических форм, где Туманян часто кажется сугубо традиционным,- а в самом принципе подхода к поэзии, к отображению жизненных явлений. Туманян намного приблизил поэзию к народу; источником вдохновения стали для него самые, казалось бы, незначительные, обыденные явления народной жизни. Герои его стихов, рассказов и поэм - обыкновенные люди деревни, начисто лишенные какой-либо исключительности. Но поэт наделил своих героев несокрушимой силой духа, красотой и богатством чувств, мудростью и глубиной. Жизнь их сурова: довлеют неписаные патриархальные законы, предрассудки; гнетут несправедливости, царящие в деревне... В столкновении со всем этим часто гибнут трагически его герои. Глубоко и правдиво показав мрачную действительность, Туманян одновременно обнаруживает и раскрывает в своих героях подлинную поэзию, чистоту чувств, честность, неугасимое стремление к справедливости. Образы, созданные Туманяном, волнуют читателя и сегодня не своей бытовой достоверностью, а в первую очередь заключенными в них большими человеческими страстями, психологической тонкостью и правдой.

Среди произведений, рисующих современную поэту действительность, особенно любимы и популярны его поэма “Ануш” и рассказ “Гикор” (“Ануш” часто называют вершиной туманяновской поэзии, “Гикор” - прозы). Поэма “Ануш” - о трагической любви молодого пастуха Саро к девушке Ануш. Поэт раскрывает душевное богатство героев, высокий драматический накал их чувств: здесь и безмерная преданность друг другу, и юношеская самозабвенность, и готовность к самопожертвованию... Глубоко изображая духовный мир героев, Туманян вместе с тем дает в поэме широкие картины жизни парода, рисует его быт и нравы, горести и радости, миропонимание - словом, раскрывает национальный характер народа, его психологию. Не случайно В. Брюсов заметил, что для читателей другого народа знакомство с поэмами Туманяна (например, с его “Ануш”) дает больше в познании Армении и ее жизни, чем могут дать толстые тома специальных исследований. В “Гикоре” рассказывается о 12-летнем деревенском мальчике, который попадает в город и погибает там в среде черствых и жестоких людей. Весь рассказ пронзительно драматичен, овеян особым лиризмом; светом и глубокой печалью одновременно...

До Туманяна в армянской литературе не умели извлечь поэзию из самого, казалось бы, непоэтического, обыденного, не владели искусством раскрытия сложных человеческих характеров во всей их трагичности и красоте.

Особенно большой вклад внес Туманян в развитие армянской эпической поэзии. Поэзия армян, имеющая богатейшие многовековые традиции, особенно сильна была своей лирической стороной. Это относится и к гениальному поэту Х века Григору Нарекаци, и к замечательному поэту средневековья Наапету Кучаку, и к великому певцу любви Саят-Нове (XVIII в.), и, наконец, к выдающимся поэтам XIX века, которые творили до Туманяна (П. Дурьян, И. Иоаннисиан). Поэтический талант Туманяна воплотился прежде всего в эпических картинах, в обрисовке острых, драматических ситуаций и ярких, сильных характеров. Его многочисленные баллады и поэмы по богатству выраженного в них жизненного содержания, по философской глубине и совершенству формы стоят в одном ряду с лучшими образцами эпической поэзии мировой литературы.

Как истинный художник Туманян никогда не занимался назиданием, морализаторством. На всем его творчестве лежит печать философского раздумья. Поэта постоянно тревожили извечные вопросы жизни и смерти, смысла существования человека, связи его с природой... Туманян любил “уноситься мыслью в беспредельность”, стремился постичь волнующие его философские вопросы, проникнуть в “тайны вселенной”... В этом смысле особенно значительны его поэма “В беспредельность” и четверостишия, написанные в последние годы жизни. В четверостишиях сконцентрировался весь человеческий и художнический опыт Туманяна. Эти миниатюры согреты большими чувствами, из которых и рождаются его глубокие раздумья о человеке, его судьбе и призвании... Одна из основных мыслей поэта-гуманиста - в том, что человек по своей нравственной сущности должен быть достоин гармонии и красоты природы.

Коль есть свобода и любовь, нужны ль иные блага?
Чего ж ты ищешь, и без мук не ступишь ты и шага?
Глупец, когда настанет час, чтоб ты, не мучась, мог
Взять все, чем мы одарены пусть на недолгий срок?

(Пер. Н. Гребнева)

После Григора Нарекаци ни у кого из армянских поэтов нельзя найти такого богатства философского содержания, как у Туманяна.
Туманян более чем кто-либо из своих предшественников открыл в армянскую литературу доступ фольклору разных народов, творчески используя его образы, сюжеты, мотивы. Однако поэт не был имитатором народного творчества: он отбирал материал из различных фольклорных источников, переплавляя его по-своему и создавал совершенно новое произведение, связанное множеством нитей с фольклорными образцами, но не повторяющее в точности ни один из них. В каждую свою литературную обработку народных произведений Туманян всегда вкладывал свои сокровенные идеи и идеалы. На основе нескольких вариантов армянского эпоса он написал поэму “Давид Сасунский”, которая и по сей день остается лучшей художественной обработкой народного эпоса армян. Используя историческое предание, Туманян создал один из своих шедевров - “Взятие крепости Тмук”, поэму о том, что есть истинная красота и в чем подлинное бессмертие человека, поэму о патриотизме и силе любви, способной вдохновить на подвиг... Жемчужиной поэзии является и “Парвана” Туманяна - баллада, где, используя легендарный сюжет, поэт утверждает идею вечного стремления человека к совершенству... К народным истокам восходит множество других его баллад и сказок. Лучшей туманяновской сказкой, по всеобщему признанию, является “Храбрый Назар” - сказка, которую поэт написал, используя около двадцати вариантов той же темы, причем не только армянских вариантов. В ней высмеиваются люди, создающие себе кумиров из ничтожеств и возводящие их в правителей. А правители эти потом разжигают войны, творят насилие и произвол, обрушивают тысячи бед на голову народа. Сказка отличается острым сатирическим звучанием, богатством метких, остроумных деталей и наблюдений, глубиной и мудростью. Сам Туманян, который всегда очень скромно оценивал свои творческие заслуги, говорил, что он готов представить эту сказку на суд всему литературному миру. И действительно, “Храбрый Назар” принадлежит к лучшим образцам жанра сказки в мировой литературе.

Туманян в корне изменил господствующие до него в литературе представления о поэтическом слове. Он отказался от ложной многозначительности, патетики, условности. “Искусство должно быть ясным, прозрачным как глаз и как глаз сложным”,- говорил поэт, и все его творчество - живое воплощение этой мысли. Туманяновское слово удивительно просто, естественно и в то же время поэтически вдохновенно и прекрасно, мудро и глубоко; оно идет от живой стихии народного языка. Но случайно поэтому десятки фраз и выражений из произведений Ованеса Туманяна органически вошли в повседневную жизнь народа, стали афоризмами. Все это и сделало Туманяна величайшим национальным поэтом армянского парода. Другой крупнейший армянский поэт, Аветик Исаакян, писал о Туманяне:
“Как поток спустился он с диких гор легендарного Лори, принеся с собой целый мир природы, пышный и многообразный; древний народ с его песнями и словом, чувствами и воображением. И как великая созидательница-природа, раскрыл он перед нашей душой искреннюю, неподдельную поэзию. Мутным был сначала этот стихийный поток, но, со временем высветляясь, обрел кристальную чистоту и вылился в те прекрасные легенды и поэмы, которые составляют вечную славу и никем не превзойденную вершину нашей литературы”.

Туманян глубоко понимал ту истину, что в искусстве национальное и общечеловеческое тесно связаны между собой, и что только при изображении жизни, национального характера родного народа можно выразить такие мысли и идеалы, которые будут близки и понятны всем народам. Сам поэт говорил: “Чем ближе будет писатель к своему народу, чем больше углубится он в его фольклор, тем больше его величие, общечеловеческое значение его творчества”. Ярким подтверждением правоты этих слов является наследие самого Туманяна. Он создал шедевры, в которых увековечил высокие общечеловеческие стремления - возвышенные мечты о счастье и справедливости, о прекрасном и совершенном. И если сегодня Туманян сравнительно мало знаком мировому читателю, то причина этого - в том, что многие его произведения еще не нашли адекватного художественного воплощения в переводах.

Туманян никогда не был кабинетным поэтом, он постоянно находился в гуще жизни, в центре всех важных событий своего времени. А это было время бурных потрясений: межнациональные распри на Кавказе, первая мировая война, геноцид армян в Турции, революции, гражданские войны... Туманян не был бы Туманяном, если бы смог оградить себя от всего этого и заниматься одной поэзией. Надежды и страдания народа находили тысячи отголосков в его сердце. “Со всеми вместе я живу и мучаюсь, страдаю за всех”, - писал он. И - еще один пример неразрывной связи поэта с народом:

Армянское горе - безбрежное море,
Пучина огромная вод;
На этом огромном и черном просторе
Душа моя скорбно плывет.
Встает на дыбы иногда разъяренно
И ищет, где брег голубой,
Спускается вглубь иногда утомленно,
В бездонный глубокий покой.
Но дна не достигнет она в этом море
И брега вовек не найдет.

В армянских страданьях - на черном просторе
Душа моя скорбью живет.

(Пер. В. Брюсова)

Трудно себе представить более сильное и впечатляющее выражение единства народа и художника. Через все стихотворение проходят два образа - образ беспредельного, бездонного моря которое олицетворяет безмерность страданий народа, и образ поэта, который живет скорбью отечества, ощущает ее тяжесть в глубину всем своим существом. Поэт - нераздельная частица этого моря скорби, “средоточие” народных страданий, чаяний и надежд.

Туманяна с полным правом можно назвать поэтом-борцом за всеобщее братство людей. Он считал своим высшим долгом содействовать установлению мира между народами. Особенно волновали Туманяна отношения народов Закавказья - армян, грузин, азербайджанцев. Он постоянно призывал их к дружбе, к мирной жизни. Когда в 1905-1907 годах на Кавказе началась армяно-турецкая резня и тысячи невинных людей стали жертвами слепого фанатизма, разжигаемого националистическими правительствами, Туманян активно выступал, писал воззвания; рискуя жизнью, объезжал районы, где разгорелась резня, убеждал и доказывал бессмысленность кровопролития и вражды. И клич его возымел свое действие. В одном из писем Туманян отмечал: “И сегодня я не столько тем доволен, что сделал что-то в литературе, сколько доволен, что сумел заставить поднявшиеся друг против друга народы вложить сабли в ножны и сумел спасти великое множество ни в чем не повинных людей от варварской резни”. А когда началась первая мировая война и был осуществлен беспрецедентный геноцид в Западной Армении, Туманян снова находился в гуще событий. Дважды ездил на Кавказский фронт, сам занимался вопросом устройства тысяч беженцев, сирот.

Поэт не раз говорил о том, что не меч и не кровь, а принципы разума и справедливости должны быть средством для решения конфликтов между народами и государствами. Исходя из этих принципов, действовал сам Туманян и в 1918 году, во время армяно-грузинских столкновений, и в 1921 году, в период гражданской войны в Армении. Миролюбивая миссия поэта и здесь способствовала быстрому урегулированию конфликтов.

Идеями дружбы и братства народов, осуждения захватнических войн проникнуты и публицистические выступления поэта, и многие его художественные произведения. Характерна в этом отношении баллада “Капля меда”, в основу которой легла средневековая армянская басня о том, как из-за случайно пролившейся капли меда возникло кровопролитие сначала между двумя людьми - жителями соседних сел, затем - между этими селами, а потом и между государствами. Туманян использовал фабулу средневековой басни, чтоб откликнуться на наболевшие вопросы XX века. “Капля меда” - гениальная сатира на бессмысленные, несправедливые войны, разжигаемые милитаристскими правителями, “патриотами”-демагогами, разглагольствующими от имени бога и справедливости.

Поэт считал, что для установления на земле прочного мира нужно всегда опираться на народное мировосприятие, на его безошибочное чутье. “Народам чужд эгоизм кабинетного политика и болезненная нервозность правителей. Народы живут в природе, слившись с ней, и руководствуются вековым жизненным опытом”,- писал Туманян в 1919 году, а через год добавлял: “И наше великое утешение в том и состоит, что во всех этих бедствиях и несчастьях виноват не простой народ, а его правители, и чем быстрее власть их ослабнет, народы станут более сознательными, а их контакты между собой - более тесными, чем скорее власть и права перейдут к народу, к трудящимся,- тем скорее уменьшится число бедствий и постепенно совсем прекратится”. С этой непоколебимой верой ждал Туманян новых времен и приветствовал их. Обращаясь к соседним народам, поэт писал:

Над рубежом былых годин -
Заря грядущих дней!
Споем же вместе, как один,
Гимн ликованья ей!

Да будет песня та светла,
Пускай гремит вдали -
Да заглушится голос зла
Во всех углах земли.

(Пер. М. Шагинян)

Туманян считал, что самое высокое призвание литературы состоит в том, чтобы пробуждать в народах дружеские отношения. Ведь “в литературе отражаются лучшие чувства народа, его национальный гений и дух”. Искусство, по убеждению Туманяна,- великая сила, которая должна помочь совершенствованию человека и должна повести его “к высокому чувству альтруизма, общечеловеческого братства”.

Ованес Туманян скончался в марте 1923 года в Москве. Смертельно больной, он постоянно уносился мыслями к родным местам; страстно желал прожить хотя бы еще год, чтобы успеть завершить начатое, дописать свои незаконченные поэмы, сказки, легенды, рассказы...

Творчество Туманяна стало неотъемлемой частью духовного мира армянского народа. Трудно перечислить все факты, свидетельствующие о его могучем воздействии на последующее развитие армянской культуры. Все ценное и подлинно народное, что создано за последние десятилетия в армянской литературе, прямо или опосредованно связано с традициями Туманяна. Крупнейший советский армянский поэт Егише Чаренц называл Туманяна “самым великим из всех армянских поэтов, патриархом новой армянской поэзии”. Чаренц посвятил Туманяну вдохновенные строки:

Его читая, я постиг: лориец гениальный
С Гомером, с Гете - равный гость,- в беседе на пиру...

(Пер. В. Бугаевского)

Сам Чаренц своим бурным творческим ростом был во многом обязан Туманяну, как, впрочем, и многие другие армянские писатели, которые вступали на литературный путь, озаренные лучами туманяновского гения, и этот свет был путеводной звездой всей их творческой жизни.

Творчество Туманяна дало неисчерпаемый материал армянскому изобразительному искусству; его произведения не раз ставились на театральных сценах и экранизировались; они вдохновили и армянских композиторов, создавших по мотивам его творений музыку самых разных жанров - от песни до оперы и балета... На основе поэм Туманяна “Ануш” и “Взятие крепости Тмук” написаны две национальные оперы, самые любимые и популярные в народе - “Ануш” А. Тиграняна и “Алмаст” А. Спендиаряна.

“Каждый поэт должен быть прежде всего сердцем своего народа”,- писал Туманян. Правоту этой мысли он доказал своим творчеством. Армянский народ всегда носит в своем сердце образ любимого поэта, его мудрое слово. Ованеса Туманяна в Армении знают все - убеленный сединами старик и ребенок... И с каждым своим читателем поэт делится неисчерпаемым богатством своей души и мысли. В этом - его истинное бессмертие.

Эд. Джрбашян

Источник: Subscribe.Ru

[Speechless]

ПАХАРЬ

Плуг, забирай! Ну, ну, волы!
Дотянем понемногу
К полудню вон до той скалы, —
Господь нам будь в подмогу!

Дай силы, боже, их плечам!..
Свернем-ка глыбу, ну же!
Хлестни их, мальчик!..Черным дням
Конца нет. Жить все туже.

Не выйти из долгов по гроб:
Сосед пошел судиться;
Задаром пел молебен поп, —
Проклясть теперь грозится.

Да недоимки не малы;
Намедни тож раскладку
Затеяли... Ну, ну, волы!
Дерите землю-матку!..

Долги плати, семью корми,
Повинность справь... А хата
(Эй, парень!) — голыми детьми
Да голодом богата.

Плуг, забирай! Ну, ну, волы!
Дотянем понемногу
К полудню вон до той скалы, —
Господь нам будь в подмогу!

[Speechless]

СТАРИННОЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Там, под орешником, развесившим листву,
На корточках, по старшинству
В кругу почетном восседая,
Обычай соблюдая,
Смеялись, пили
И шутили,
Вели беседы длинные за чашей
Хозяева села — отцы и деды наши.

Мы — трое школьников — стояли тут же рядом,
Сняв шапки, с любопытным взглядом,
Сложивши руки на груди покорно,
Ребячески задорно
Мы пели песни, громко был их звук,
Отцов и дедов радовался круг.

Но вот мы кончили. Тогда,
Крутя усы, поднялся тамада,
За ним, поднявши чаши налитые,
Все остальные.
Сказали нам: «Благословен ваш час!
«Живите, дети, но счастливей нас...»

Прошли года. Не сосчитать потерь...
И песни наши горестней теперь.
И, настоящее слезами орошая,
Я понял, почему, благословляя,
Нам говорили старшие в тот час:
«Живите, дети, но счастливее нас...»

О вы, давно почившие! Мир вам!
Все ваши горести близки теперь и нам,
И ныне, скорби час иль радости встречая,
Детей своих в дорогу провожая,
Как вы, мы говорим: «Благословен ваш час!
Живите, дети, но счастливей нас...»

[Speechless]

УЖ НЕ ВЕРНУТЬ

То чувство выжжено дотла,
Которым ты пренебрегла,
Оно со вздохом улетело,
Теперь то место опустело.

Уж не взывай, не плачь, мой друг,
От слез твоих проснутся вдруг
Печальные воспоминанья,
Но поздно воскрешать желанья.

[Speechless]

ПРИЗЫВ

Если есть ты, бог,
И не создал ты
Слезы, горький плач,
Вопли нищеты,

Если ядом зла,
Зависти и лжи
Ты не омрачил
Ясности души,

Колаь не создал ты
Этот мир для зла,
Чтобы тьмой невзгод
Наша жизнь была, —

Разве покарать
Злобных не пора,
Если ты пришел
К нам как бог добра?

Вездесущий бог,
Я молю, скорбя,
Если есть ты, где
Мне найти тебя?

Но, мольбе в ответ, —
Крик вражды людской;
Заглушил он вмиг
Зов горячий мой...

Прочь от этих мук,
Яростных страстей!
Но вдогонку мне
Лютый град камней.

С именем твоим
Нес тебе мечты,
Долго звал, и все ж
Не явился ты.

Столько бед зачем
Мне пришлось нести,
Если вправду ты
Бог невинности?

Что ж ты терпишь зло?
Или мало бед?
Иль в тебе, господь,
Силы прежней нет?

Иль не ты дал меч
Для злодейских рук,
Чтоб терпел народ
Столько страшных мук?

Иль не видишь, как
В век жестокий мой
Мучит брата брат,
Льется кровь рекой?

Так явись, рази,
Вырви зла цветы,
Если есть ты, бог,
Если мститель ты!

[Speechless]

МОЯ ЛЮБОВЬ

Любуюсь бледных роз игрою,
Что на щеках твоих зажглась,
И меланхолией покоя
Двух черных и глубоких глаз.

Глубинам сердца лишь известно
О тайне той — любви моей,
И никогда в стихе и песне
Я миру не скажу о ней.

Но и хранить ее не властен,
В себе носить ее нет сил, —
Как не сказать об этом счастье,
Не рассказать, как я любил!

[Speechless]

* * *
Не проси меня, не воспою
Я печаль безмерную свою, —
Отшатнулась бы твоя душа,
Боль познав безмерную мою,
Милый друг, ты не проси меня, —
Не спою тебе про это я!

Раз в горах пропел я те слова, —
И завяли розы и трава!
Голая пустыня там легла,
Вздохами иссушена, мертва...
И в горах, где серый пепел лег,
Никогда не расцветет цветок!

Ветерки и аромат земли,
Зори золотистые вдали
Мне нужны — ведь песню для тебя
Я сплету из них, а ты внемли...
Только не поется! В сердце — ночь.
Пламень скорби гонит радость прочь.

[Speechless]

ПРИМИРЕНИЕ

Кавказские тучи вдаль отошли,
На юге — снега, светлей серебра, —
То старый Масис, великан земли,
А против Масиса — Казбек-гора.

«Товарищ, привет!» — загремел Масис,
И голос был страшен, как молний след,
И горы Кавказа отозвались,
И глухо ответил Казбек: «Привет!»

«Мы старою славой с тобой близки
Друзья по страданьям мы, старина,
Хоть розно стояли мы, далеки,
Но буря над нами была одна.

Как ты изменился, друг, за века:
Уже не сияешь над мраком туч,
Закутался в темные облака,
Как будто не мил тебе солнца луч.

Дай руку, товарищ, жить вместе нам.
А ну, погляди-ка, вокруг хоть раз.
Мы братья, ровесники по векам,
И пламя одно пожирает нас,

Мой родич, немало меж нами уз,
Пусть горы свидетельствуют грозой,
Что мы заключили с тобой союз...»
Замолк величаво Масис седой.

И тучами вновь покрыт небосвод,
И молнии снова небо секут,
И горы встречают дружбу высот, —
Потоками слезы с вершин текут.

[Speechless]

ТОСКА

Родная моя!
По тебе тоска.
Что дал бы я,
Чтоб была ты близка.
Пусть исчезла б ты
Опять с быстротой,
Как минутный сон
В тишине ночной, —
Только б лик твой хоть раз
Я увидеть мог,
Только б мог я сказать,
Как в тоске изнемог!

[Speechless]

АРМЯНСКОМУ СКИТАЛЬЦУ

Счастливый путь, скиталец наш!
Блажен ты, о скиталец наш!
Идешь с любовью, грустно-рад,
Вдали сияет Арарат.

Благоуханьем ветерка —
Добрей, чем отчая рука, —
Гегамы шлют тебе привет
И Арагац, травой одет.

А там, как одинокий глаз,
Блеснет Севан, в горах таяс,
Резвясь, играя с тенью скал,
Шумя, вздымая синий вал.

Мерцает, блещет и горит,
Волной сверкает и гремит,
А то печален и угрюм,
Чернее тучи, полон дум.

И та гора, гигант-шатер,
Гора из гор и царь всех гор,
Седой приникнув головой
К небесной груди голубой,
Встает, торжественно скорбя.
Вдали — и в сердце у тебя.

[Speechless]

Во сне ли я, живу ли я? Как сон, мои дни ушли.
И тени снов, скользящих снов, как быстро они ушли!
Ушли мечты, и я надежд и чаяний не достиг,
Беспечным проигрышем вы, земные года, ушли.

* * *

Дни прошли...
Промелькнув вдали, дни пришли;
Вздохи, стоны, слезы мои
Сердце мне сожгли, — дни прошли.

* * *

Все прошло...
Вся исчерпана жизнь, все прошло.
Я немалого ждал — да зачем?
Я надежды знавал, — все прошло!

[Speechless]

Где вы?
Все те, кто сердцу мил, где вы?
Я к вам взывал и плакал, и искал...
Быть может, скрыл вас мрак могил, где вы?

* * *

Запели песнь любимые,
Певцы мои, незримые,
И кто теперь вас слушает,
Сверчки мои родимые?

* * *

Море скорби моей глубоко и безбрежно,
И несметных полно, драгоценных камней.
Гнев мой полон любви, безмятежной и нежной.
Ночь во мне. Но какие созвездия в ней!

[Speechless]

В сердце загостилась смерть.
В сердце трон вместила смерть —
Ты ведь смертей, как и все!
В сердце страх вселила смерть.

* * *

Ко мне!
Вы с вешней водою вернитесь ко мне!
Минувшие дни, веселье, любовь,
Вернитесь, вернитесь ко мне!

* * *

Б мир входят люди каждый день,
Проходят люди, словно тень.
Тысячелетние дела
Мы зачинаем каждый день.

[Speechless]

Пускаться в бегство? Тщетный труд, —
Я связан тысячами пут:
Со всеми вместе я живу,
За всех душой страдаю тут.

* * *

Кто знает, куда мы пришли,
На какое мы время пришли?
Если сердца в нас нет и любви —
Мы пропали, напрасно пришли.

* * *

Мне во сне одной овцой
Задан был вопрос такой:
«Бог храни твое дитя!
Был ли вкусен агнец мой?»

[Speechless]

Сколько боли видел я,
Сколько козней видел я!
Я терпел, прощал, любил,
Зло, как благо, видел я.

* * *

Я мирской рукой зажжен,
В пламя весь я превращен.
Пламя весь — я свет даю.
Свет отдав — я истощен.

* * *

Для души нашелся дом —
Вся вселенная кругом.
Я — вселенной властелин.
Люди знают ли о том?

* * *

Куда ты стремишься безумно, душа?
За тысячью дел ты стремишься, душа!
Но как же поспею я в тысячу мест
С твоею поспешностью легкой, душа?

[Speechless]

Мой чуткий слух в ночи не спит.
Глубокий голос ему звучит.
Бессонной, тягостной тоской
Меня зовет он, меня томит.

* * *

Я птицу в небе ранил раз
И потерял ее из глаз:
Крылом кровавым в снах моих
Она все машет и сейчас.

* * *
Две могилы, как соседи молчаливые, легли,
Онемевшие навеки, две печальницы земли.
И в холодной горькой скорби тихо думают о том,
Что с собой они из жизни этой бренной унесли.

* * *

Кто взмахнул рукой, маня,
Издалека, как родня?
Джан-леса! Тьмою-темью рук
Все зовете вы меня.

[Speechless]

Когда осенний грустен вид,
На кочке жалостно сидит
Лорийский жаворонок мой.
Он в сторону мою глядит.

* * *

Порхают жаворонки; взмах
Их крыльев вижу я в полях.
С моею детскою душой
Они резвятся в облаках.

* * *

Там на эдемские сады прозрачный падает закат.
Я знаю, ждут моей души там между сказочных палат.
Что ж в этом смраде медлю я, чего в нестройном шуме жду?
Ах, если бы туда — домой — дорогу отыскал мой взгляд!

* * *

Кичливый, жадный человек, твой долог ум, жизнь коротка.
Тебе подобных было — тьма, они текли века, века.
Что унести им жизнь дала? С собой возьмешь ли что-нибудь?
Ты мирно, радостно пройди двухдневный быстролетный путь.

[Speechless]

Свободен день, вольна любовь, и всем добром владеет он.
Но мучает и страждет он, и сам несчастьем поражен.
Так сделай, злобный человек, чтоб все живые жить могли,
И сам живи, вкушая мир обильной, благостной земли.

* * *

В котором же мире больше добра у меня — в этом иль в том?
Стою между ними, думаю долго я: в этом иль в том?
Сам бог в размышленьи, что ему делать со мной, как ему быть?
Оставить, призвать ли? В мире котором добро, — в этом иль в том?

* * *

Я потерял, о, как найти?
О, дай мне знак, чтоб мог найти.
Я в этой темноте давно
Брожу, чтоб дверь к тебе найти.

[Speechless]

Как тайну бога распознать? Кто посягнет судить о ней?
Всем в мире близких он послал, он всех связал на много дней.
Лишь, как подобие свое, певца оставил одного,
Чтоб так же, как он сам, поэт взирал на мир и на людей.

* * *

Хаям возлюбленной сказал: «Ставь наземь робко каблучок:
Быть может, попираешь ты сейчас красавицы зрачок».
Эй, джан, тихонько мы пойдем, — вдруг нам попрать назначил рок
Хаяма пламенный язык иль дорогой ему зрачок!

* * *

Лунный луч — твоя улыбка — на лице моем скользит,
В час, когда я, насмерть ранен, вижу смерти лик вблизи
Так под солнца животворным, благодетельным лучом
Дуб стоит, грозой сраженный, высыхая с каждым днем.

[Speechless]

Я щедрый, неуемный я, я расточать себя устал!
С душой взыскующей блуждать и вглядываться я устал.
Я вечно встречи ждал с другой, беспечной, щедрою душой.
От всех исканий, всех путей, всех ожиданий я устал.

* * *

Дыхание бога вдыхаю: он дышит во всем,
Призыв его слышу и голос: он слышен во всем.
И я возвышаюсь, внимая, и ловит мой дух
Мелодию мира и шепот, — он слышен во всем.

* * *

Глянь! С Запада рабы машин и золота бегут кровавой,
Ревущей в ужасе толпой, истерзанной, тысячеглавой,
Из мертвых ледяных пустынь своей безвыходной тоски
Сюда, на мой родной Восток, божественный и величавый.

[Speechless]

Ах, всякий раз, как от того, что дал мне, ты берешь назад,
И вижу, как я все еще неисчерпаемо богат, —
Дивлюсь, как много ты мне дал, безмерно щедрый и благой,
Как много должен я вернуть, чтоб слиться навсегда с тобой.

* * *

Без счета веков впереди или в прошлом... Не все ли равно?
Я был, существую, всегда я пребуду... Не все ли равно?
Без счета веков впереди или в прошлом... Не все ли равно?
Я был, существую, всегда я пребуду... Не все ли равно?

* * *

В стране армян, как великан, стоит Масис могучий;
С владыкой сил мой дух вступил в беседу там, на круче.
С тех дней, когда меж «нет» и «да» была темна граница,
Из века в век, чей вечен бег, беседа эта длится.

[Speechless]

Ты жизнь в арену превратил; ее топтало много ног.
В ней, невозделанной, пустой, кто отыскать бы пользу мог?
Цветы взрастить бы на земле! Да не взрастил я их, о, нет!
Создавший землю и цветы, какой я дам тебе ответ?

* * *

На крестинах моих день — факелом был, а церковью — небосвод.
И народа любовь, что купель моя, свет радуги — мой народ.
Мне живительным миром была роса, а взгорье — крестным отцом.
И я тем был крещен, кто создал меня поэтом, — самим творцом.

* * *

Родник течет и протечет,
Помедлит жаждущий, пройдет.
Блаженных, неземных ключей
Поэт возжаждет и пройдет.

[Speechless]

По миру всежаждущей путницей бродит душа,
И к славе земной на земле равнодушна душа.
Она удалилась, к далеким созвездьям ушла.
Тому, кто в низине, моя непонятна душа.

* * *

Немало развалин былого в сердце моем,
Мрачнеет прошедшее благо в сердце моем.
Не в силах я вспомнить в печальный, сумрачный час, —
Гостило ль отрадное время в сердце моем.

* * *

Ну, вот и все... — Да, правда, все. — Мне чарку дай!
И это канет словно сон... — Мне чарку дай!
И жизнь течет, течет в мирах, как легкий звон.
Один живет, другой — он ждет. — Мне чарку дай!

* * *

О, дороги мои, о, пути,
Невозвратные вы пути!
Кто они, что прошли по вас,
Удалились куда, пути?

[Speechless]

* * *
На странствия нас судьба обрекла,
Лишила навек родного угла.
По миру скитальцами мы брели,
Прошли все моря, все страны земли.

И все же, свидетель тому весь свет,
Не сломлен наш дух годинами бед,
Живет он везде, куда б ни проник
И где б ни звучал армянский язык.

И наше потомство из рода в род
С горячей надеждой идет вперед.
И наши напевы еще гремят,
Развалины наши еще дымят...

И снова встает из праха руин
Могучий народ, народ-исполин.
Печатью страданий мечены лбы.
Во взглядах — тайна большой судьбы.

О, древний Масис, родной Алагез,
Двуглавый гигант, двугорбый колосс,
И вы, чьих мыслей орлиный взлет
Царит над вечным снегом высот, —

Месроп и Саак, а с вами все те,
Что не дали нам блуждать в темноте,
Открыли родник умов и сердец, —
Ваш лоб венчает алмазный венец!

Пока существуют подобные вам,
Внимая призыва горячим словам,
Все вверх, все вперед неуклонно пойдем,
Как ни был бы крут и тяжел подъем.

И праздник настанет, награда близка.
И мир узнает, что сквозь века
В писаньях и в песнях из рода в род
Свой светоч пронес армянский народ.

[Speechless]

АРМЯНСКОЕ ГОРЕ

Армянское горе — безбрежное море.
Пучина огромная вод;
На этом огромном и черном просторе
Душа моя скорбно плывет.

Встает на дыбы иногда разъяренно
И ищет, где брег голубой:
Спускается вглубь иногда утомленно
В бездонный глубокий покой.

Но дна не достигнет она в этом море,
И брега вовек не найдет.
В армянских страданьях — на черном просторе
Душа моя скорбью живет.

[Speechless]

БРАТЕЦ-БАРАШЕК

Перевод с армянского В.Звягинцевой

Двое сирот
Идут вперед.
Дорога в зной нелегка...
Жара палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...
Сестра Мануш постарше была,
Крепилась она в пути.
Она бы жажду перенесла,
Но братец не мог снести.

Идут, идут и видят они
Глубокий след, в нем стоит вода.
“Сестричка-джан, мне так хочется пить!
Ты дашь попить мне, сестричка, да?”

“Нет, братец-джан, то коровий след -
Напьешься и станешь коровой вмиг.
Потерпим немножко. Еще чуть-чуть:
Сейчас студеный найдем родник”.

Двое сирот
Идут вперед.
Дорога так далека...
И зной палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...

Идут, идут и видят они
След от копыта, а в нем вода.
“Сестричка-джан, мне так хочется пить!
Ты дашь попить мне, сестричка, да?”

“Нет, братец-джан, это конский след -
Напьешься и станешь лошадкой вмиг.
Потерпим немножко. Еще чуть-чуть.
Сейчас, сейчас мы встретим родник”.

Двое сирот
Идут вперед.
Дорога так далека...
И зной палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...

Идут, идут и видят они -
Следок небольшой наполнен водой.
И братец не может дольше терпеть:
Тайком зачерпнул он воды рукой.

Сестра обернулась: где же брат?.
Барашек маленький сзади идет.
Барашек жалобным взором глядит
И, грустно блея, бежит вперед...

Бедняжка Мануш! Что делать ей?
Ломает руки она в слезах.
А братец-барашек бежит за ней.
Испуг и горе в его глазах.

Двое сирот
Идут вперед.
Мануш с барашком вдвоем
В слезах идут...
Как грустно тут,
В безвестном краю чужом!

Идут. Их голод и зной томят.
Идут, не зная куда...
И вдруг - деревья листвой шумят,
Родник, и звенит вода.

Пьют вдоволь сироты, к воде припав.
Потом на дерево влезла сестра,
А братец отведал душистых трав.
Лужайка от ярких цветов пестра.

Но вдруг - и топот, и ржанье, и смех
В лесу вечернем, что тих был и пуст.
И звуки все ближе, и в звуках тех
И песня, и хохот, и веток хруст.

И вот, золотой уздечкой звеня,
Подводят слуги коня к воде.
Но что в роднике пугает коня?
Он встал на дыбы, словно быть беде.

Взглянули слуги, а в роднике
Лицо прекрасное отражено.
Промчится ветер невдалеке,
И зыблется в струйках воды оно.

Наверх взглянули они, а там
Красавица, светлая, как заря.
Сидит она, прижавшись к ветвям,
И смотрит, ни слова не говоря.

Каких только нет на земле чудес!
Дивятся все в глубине души:
Как диво такое попало в лес,
На дереве диком сидит в тиши?

“Кто ты? Виденье иль человек?
Если виденье, сгинь, пропади.
А человек - так с ветвей сойди,
Лучший найдем для тебя ночлег.

Кто ты? Откуда? Нам невдомек,
Как очутилась ты среди нас.
Что за горе тебя, дружок,
В лес привело в этот поздний час?”

“Горе сиротства нас привело
В эту лесную глушь, -
С дерева отвечает им
Скромная наша Мануш.
- Нет у нас крова, нет родных
В огромном мире земном.
Ночь подходит. Страшно одним
Во мраке ночном лесном”.

Горят во дворце алмазы, янтарь...
Приводят сироток в царский покой.
“Красавица, кто ты? - воскликнул царь.
Зачем барашек безмолвный с тобой?”

И вот Мануш рассказала о том,
Что было рассказано мной в стихах.
“Да здравствует царь на троне своем,
Пусть он разберется в наших делах”.

Царь выслушал грустную повесть сирот.
Приятна Мануш для его очей.
И в жены себе он ее берет.
Семь дней он пирует и семь ночей.

Забыла Мануш о тяжелых днях,
Не знает отказа она ни в чем.
А братец-барашек в густых садах
Пасется, довольный своим житьем.

Жила во дворце, завистлива, зла,
Старуха-служанка. Злодейку ту
Однажды черная зависть взяла,
Что любят все девочку-сироту.

И входит старуха, злобу тая,
В покои к царице - и льстиво ей:
“Пойдем-ка, царица, краса моя,
Сведу я купаться тебя скорей!”

И вот, обольстивши, ведет к воде,
Бросает в озерную глубину,
А дочь, в одежду Мануш одев,
К царю посылает, словно жену.

Лица не видать под тканью густой.
Обманщица входит в царский дворец.
Властитель считает ее женой,
Она надевает царский венец.

Но что это сталось с барашком вдруг?
Никак не заманишь его домой.
По берегу, блея, сделает круг -
И снова бежит на берег другой.

Что делать с барашком?
Нейдет он прочь.
Подумав, решила старуха-мать:
Пусть притворится больною дочь.
И уложила ее в кровать.

Несут ей яства - и это и то,
И просят-молят немного съесть.
Не смотрит притворщица ни на что
И просит мяса барашка принесть.

“Мануш, Мануш, но ведь это твой брат!
Ужели же сестры братьев едят?!”
Обманщица дальше ведет игру:
“Подайте мне то, что велю, сейчас!”
Кричит: “Погибаю!” Кричит: “Умру!”
И царь издает ужасный приказ:
Костры разложить,
Ножи наточить,
Барашка убить
И мяса подать
Царице в кровать,
Чтоб ей не хворать.

Издал он приказ и с тайной тоской,
И с тайной тоской бродил над водой,
И думал он грустно: “Ну как могла
Мануш его милая быть так зла?”

И плачут скалы, что вкруг стоят.
И блеет и плачет барашек-брат,
И мечется, бедный, над бережком
И человечьим кричит языком:

“Сестричка-джан! Сестричка-джан!
Разводят костры,
Разводят костры!
Ножи уж остры!
Сестричка-джан! Сестричка-джан!
Услышь ты меня,
Спаси от огня!”

И слышит царь, удивления полн, -
Доносится голос из синих волн.
Знакомый голос и смутен и глух,
Взывает и нежно терзает слух:
“Братец-джан! Братец-джан!
Бездомный ты мой,
Сестры нет с тобой,
Барашек мой, джан!
Томлюсь я на дне,
Во тьме, в глубине.
Не видно мне дня,
Не слышно меня.
Обманщица зла!
Ужасен обман!
Погибель пришла,
Барашек мой, джан!”

Услышал царь - и скорей домой.
Покровы с царицы срывает он,
Срывает и видит - о, боже мой,
Кто сел обманом на царский трон?
“Сюда, рыбаки, свой невод скорей!
Достаньте Мануш, голубку мою!
Сюда, палачи, в глубь водных зыбей
Кидайте старуху и дочь-змею!”

Разгневался царь. Не уймешь никак...
За ним возмущенный гудит народ.
Бросает в озеро невод рыбак -
Мануш достают из глубоких вод.

Мануш достают и на трон несут.
Но кто это рядом стоит, пригож?
То братец сбросил шкурку и тут
Совсем на барашка стал не похож.

Барашек красавцем-юношей стал, -
Широкие плечи, разумный взор.
Не блеяньем жалким раскрыл уста -
Повел человека живой разговор.

А тех, что обманом взяли права, -
Старуху-злодейку и лгунью-дочь, -
Надев на шеи их жернова,
Бросают в озеро в ту же ночь.

Уж не грустят
Сестра и брат.
Забыли о страшном сне.
И снова мир,
И жизнь, как пир.
А зло - на озерном дне.

[Муза Воина]

Спичлесс бала станум э хинг гнахатакан. молодец, джаник так деражть.

кстати! у Туманяна есть бесподобнейшая публицистика, очент актуальная в наши дни. если бы это можно было найти - егоострые политические стихи, даже сегодня на коне

[Армине]

Ахтамар

Каждой ночью к водам Вана
Кто-то с берега идет
И без лодки, средь тумана,
Смело к острову плывет.

Он могучими плечами
Рассекает лоно вод,
Привлекаемый лучами,
Что маяк далекий шлет.

Вкруг поток, шипя, крутится,
За пловцом бежит вослед,
Но бесстрашный не боится
Ни опасностей, ни бед.

Что ему угрозы ночи,
Пена, воды, ветер, мрак?
Точно любящие очи,
Перед ним горит маяк!

Каждой ночью искры света
Манят лаской тайных чар:
Каждой ночью, тьмой одета,
Ждет его к себе Тамар.

И могучими плечами
Бороздит он лоно вод,
Привлекаемый лучами,
Что маяк далекий шлет.

Он плывет навстречу счастью,
Смело борется с волной.
А Тамар, объята страстью,
Ждет его во тьме ночной.

Не напрасны ожиданья...
Ближе, ближе... вот и он!
Миг блаженства! Миг свиданья!
Сладких таинств райский сон!

Тихо. Только воды плещут,
Только, полны чистых чар,
Звезды ропщут и трепещут
За бесстыдную Тамар.

И опять к пучинам Вана
Кто-то с берега идет.
И без лодки, средь тумана,
Вдаль от острова плывет.

И со страхом остается
Над водой Тамар одна,
Смотрит, слушает, как бьется
Разъяренная волна.
Завтра — снова ожиданья,
Так же искрится маяк,
Тот же чудный миг свиданья,
Те же ласки, тот же мрак.

Но разведал враг жестокий
Тайну любящих сердец:
Был погашен свет далекий,
Тьмой застигнут был пловец.

Растоптали люди злые
Ярко блещущий костер,
Небеса молчат ночные,
Тщетно света ищет взор.

Не заискрится, как прежде,
Маяка привет родной, —
И в обманчивой надежде
Бъется, бьется он с волной.

Ветер шепчет непонятно,
Над водой клубится пар, —
И вздыхает еле внятно
Слабый возглас: «Ах, Тамар!»

Звуки плача, звуки смеха...
Волны ластятся к скале,
И, как гаснущее эхо,
«Ах, Тамар!» звучит во мгле.

На рассвете встали волны
И примчали бледный труп,
И застыл упрек безмолвный:
«Ах, Тамар!» средь мертвых губ.

С той поры минули годы,
Остров полон прежних чар,
Мрачно смотрит он на воды
И зовется «Ахтамар».

Пер. К. Бальмонт

[Армине]

КОГДА ОДНАЖДЫ, МИЛЫЙ ДРУГ...

Когда однажды, милый друг,
Ты посетишь мою могилу,
Дивясь обилию и пылу.
Цветов, разросшихся вокруг,

Не думай так: «Вот буйство трав,
Присущее земле кладбища», Иль так:
«Пришла весна, прислав
Цветы к дверям его жилища».

Нет, это холм любовных слов
Небывших, холм неспетых песен,
Со мной сошедших в темный ров,
Который страшен им и тесен,

Холм поцелуев... Ими я
Тебя касаюсь, как мечтою,
Хоть лик твой светлый от меня
Могильной заслонен плитою.

[Армине]

ПЕРЕД АДОМ

День гаснет... Звуки тише, глуше...
Огонь и сталь идут стеной
В армянский ад, ворота руша,
Чтоб ужаснулся мир земной.

Как холодно скелетам белым
Глядеть в открывшуюся тьму!
И этой тьме — лишь тьма пределом,
Неподдающимся уму.

В котле ветров — скалы вершина.
Застыла женщина на ней.
Ей дали чашу с кровью сына:
«За здравие султана пей!»

Она стоит полунагая —
Когда-то Человек и Мать,—
Умом больным не постигая,
Как этот кубок ей поднять.

Стоит недвижно, одиноко,
Вдыхая ветер, холод, смрад;
На небо черное жестоко
Скелеты белые глядят,

Отверсты их уста немые,
И крик не прежний, а иной,
Казалось, прогремит впервые
И содрогнется мир земной.


ДВЕ ЧЕРНЫЕ ТУЧИ

С зеленого трона спокойной вершины,
Поднявшись тревожно в темнеющий свод,
Гонимые бурей, по краю стремнины
Две тучки печальные мчались вперед.

Но даже и буря, в порыве жестоком,
Одну от другой оторвать не могла,
Хоть злобой дышала и в небе широком
Их, с места на место бросая, гнала.

И вместе, все дальше, по темной лазури,
Прижавшись друг к другу, в безбрежную высь,
Гонимые злобным дыханием бури,
Две тучки, две грустные тучки неслись.

[Армине]

ЧЕТВЕРОСТИШИЯ

Устал метаться меж двумя мирами,
Как между мельничными жерновами,
Метаться между прежними царями
И нынешними новыми друзьями.

* * *
В лугах - концерт невидимых певцов,
Их голоса летят со всех концов.
Сверчки мои, кто вам теперь внимает,
Кто любит вас в краю моих отцов?

* * *
Как много скорби и смертей в моем печальном сердце,
А сколько было вас, друзей, в моем печальном сердце.
Я знаю: в мире смертны все, придет и мой черед,
И смерти страх в груди моей, в моем печальном сердце.
* * *
Зачем бегу, зачем себе я лгу,
Что от людей куда-то убегу?
Я связан с ними тысячами нитей,
Не разделять их боли не могу!

* * *
Я видел все: предательство и зло.
Бывало - и меня коварство жгло.
Но я любил, смотрел прощавшим взглядом,
Мне часто было и во тьме светло!

* * *
Кто ни сжигал меня: и друг, и враг!
Горел я, озарял собою мрак.
Покуда мог - свет отдавал я людям,
Свет даровал, покуда не иссяк.

* * *
Коль есть свобода и любовь,
нужны ль иные блага?
Чего ж ты ищешь, и без мук
не ступишь ты и шага?
Глупец, когда настанет час,
чтоб ты, не мучась, мог
Взять все, чем мы одарены
пусть на недолгий срок?

* * *
Жизнь сном была иль явью, я не знал,— все пролетело.
Мелькали дни, я гнался, не догнал,— все пролетело.
Не воплотилось то, о чем мечтал,— все пролетело.
Я жизнь как будто в споре проиграл — все пролетело.

* * *
Ты озаряешь все: и явь мою, и сон,
Хоть я давно уже на гибель обречен.
Случается порой, что солнце освещает
И почерневший ствол, что молнией сожжен!

* * *
Когда берешь Ты из того, что мне Тобой дано,
Я понимаю: у меня богатств еще полно.
Я знаю: дух Твой всемогущ, щедра Твоя десница,
Как много надо мне вернуть, чтоб нам соединиться!

* * *
Я жизнь свою не в светлый сад, а в площадь превратил.
Ту площадь кто хотел — топтал; цветов я не взрастил.
Бесследно промелькнул мой век... О, как я виноват
Пред тем, кто жизнь мне даровал — мой невзращенный сад!

* * *
Меня крестили; небо храмом было,
Светило солнце, как паникадило,
И радуга была мне амулетом.
Тот, кто крестил, нарек меня поэтом.

* * *
Как много в мире зла в наш трудный век,
Печаль сердца прожгла в наш трудный век.
Боль всех сердец в одну соединилась
И на меня легла в наш трудный век.

* * *
Журчат ручьи в разгаре лета и уходят,
И жаждущие стонут где-то и уходят,
О призрачных мечтая родниках,
Поют, скорбят поэты и уходят.

* * *
Где б ни был, вижу я лучей Его сиянье,
Не слышу слов, но слышу зов,— призыв, напоминанье.
И всеобъемлющей душой Ему внимаю всюду —
В чуть слышном шелесте садов, в молчанье мирозданья.

* * *

Быть странницей среди светил тебе дано, душа моя!
Что слава мира? Есть иль нет - не все ль равно, душа моя?
Ты отдалилась от земли, ты устремилась к звездам,
И для оставшихся внизу чужда давно душа моя!

* * *
Как много скорби и могил в моем усталом сердце!
Я стольких близких схоронил в моем усталом сердце.
Я и припомнить не могу в жестокий этот час,
Чтоб свет когда-нибудь светил в моем усталом сердце.

* * *
Я много видел горя, много зла,
И все-таки душа моя светла.
О свет души, один ты озаряешь
Дорогу, что мне под ноги легла.

* * *
Невидимый досель, неведомый Поэт,
Ты песнь поешь без слов, лишь излучая свет.
Я — из немногих, кто твоей внимает песне,
В моей душе — ее неизгладимый след!

[Армине]

ЛОРЕЦИ САКО
I
В ущелье Лори, там, где сдвинуты скалы,
Где грозны и дики утесов оскалы,
Столпившись, уставя свой пристальный взор,
Упорно нахмурились выступы гор.
Внизу, у подножья, дик и безумен,
Стремясь через камни, неистов и шумен,
Из пасти низвергнувший пенистый след
Бушует и вьется мятежный Дэв-Бэт...
О берег скалистый он бьется и брызжет,
Потерянный берег цветущий свой ищет,
И слышен рев сквозь тишь:
Ваш-вишь... ваш-вишь...
Из темных пещер, из таинственных гор
Тысячегласый доносится хор, —
Безумное эхо свой дикий напев
Несет к берегам, где беснуется Дэв...
И грозный рокот слышен:
Ваш-вишь... ваш-вишь...
Ночами, когда лунный луч боязливый
В ущелье к волнам проникает игриво,
В глубокой и тайной ночной темноте
Миры оживают в сокрытом бытье...
И все воскресает в глубоких горах,
И дышат в ущельях угрозы и страх...
На крутом холме монастырь стоит,
На вершине той — крепость грозная,
Лишь совиный крик из теснин летит,
Стынет в ужасе ночь беззвездная...
Только крест немой средь ущелий гор
Устремил во тьму свой старинный взор.

[Армине]

II
Домик между скал спрятан глубоко.
Этой ночью в нем одинок Сако:
Двое было их, но другой — пастух,
Знать, попутал бес, — отлучился вдруг...
Ведь немало дел, дом-то далеко,
И ушел чабан. Одинок Сако.
И зачем ушел? Может, за мукой —
На собачий корм, овцам — соли взять...
О жене объят был пастух тоской,
Тещиной яичницы вздумал скушать зять,
Бросил баранту и ушел домой,
А амкал овец всех угнал с зарей...
Дремлют скалы, ночь темна...
И Сако без сна, —
Снял мокрые лапти с пастушьих ног,
Чулки повесил на свой камелек,
И, прикурнув, чуть прилег...
Размяк Сако, — одинок...

III

Ну что ж, если в хижине он и один, —
Способен ли трусить такой исполин?
Взгляни-ка на этот огромнейший стан!
Разлегся как будто в лесу дуб-титан;
А если он встанет и дрему стряхнет
И кованый посох-дубину возьмет,
Да кликнет и свистнет озлобленных псов,
А сам, как утес, дик и к бою готов, —
Тогда лишь увидя его, ты поймешь,
Зачем вор и зверь чуют робкую дрожь
И, исполнены жалкого страха,
От его убегают пapaxa*...
Товарищи, точно такие, как он,
Хранят еще с юности дружбы закон,
И каждую ночь, собираясь гурьбой,
Натащут дровишек, и теплой избой
Владеет волынка, сплетясь со свирелью, —
И песням нет края, конца нет веселью.
__________________
* Землянка, где пастух проводит зиму.
__________________

[Армине]

IV
Но холод и мрак этой ночью глубок.
Товарищей нет, и Сако — одинок.
Безмолвно склонившись на край камелька,
Задумался он... Вдруг, — из разных сторон,
Откуда — куда, про былые века
Старой бабушки сказки возникли, как сон...
И невольно Сако вспоминать стал о них,
О духах, видениях, призраках злых, —
Как они, кривоногие, ночью встают,
Хороводы ведут, веселятся, поют...
И, как в образе ведьм и колдуний поток
К тем приходит в ночи, кто, как он одинок.
Как из мрака пещер для полночных затей
Возникают в горах тени темных чертей.
Если поздно идешь по ущелью меж гор,
Слышишь зов и знакомый обманчивый хор...
Как люди, они затевают пиры
Средь зурн и лихой барабанной игры...
И бабушки речи из призрачной дали
Пугливо, прозрачно в ночи зазвучали.
— Сако, скорей на пир иди,
На нашу свадьбу погляди!
Мы пляшем среди игр лихих
И дев — красавиц молодых...
Дам вкусных яств, иди, дружок!
Иди ко мне — дам пирожок!
Племянник мой! Мой сын! Мой брат!
Родной! Тебя я видеть рад!
Сако! Сако! Ты к нам иди!
На эту деву погляди!
Веселой пляски жизнь полна...
Тара-ни-на... Тара на-на...
И тени, уродливо-гадки и дики,
Толпой несуразной, — кошмарные лики, —
Надвинулись тяжко, стоят перед ним,
И темен их облик и неумолим...
Привиделись призраком страшным ему —
И двинулись медленно в черную тьму..,

V

Кто прошел? Хищный волк? Быстроногий олень?
Иль коза камень сдвинула вниз со скалы?
Чья мелькнула в ночи мимо хижины тень?
Кто явился из гор средь таинственной мглы?
Может, лист от прохлады ночной задрожал,
Или робкий мышонок в углу прошуршал?
Иль овца проблеяла средь зги?
Вдруг Сако показалось: шаги...
Пришли... Тихо стали за дверью, — и вот
Он умолк, притаившись...
И, слушая, ждет...

[Армине]

VI
Кто в камине камушки сыпнул?
Кто сейчас в оконце заглянул?
Кто легко по крыше зашагал?
Кто сейчас за дверью задышал?
Эй, кто там? Ты зачем стоишь?
Откликнись! Отчего молчишь?
Все тихо там. Ответа нет...
Шум слышен сонной Дзорагэт...
Ага, я понял... Ты, Гэво?
Кого ж еще мне ждать, — кого,
Когда со мною здесь мой пес?
Боишься ты собаки? Да?
Гэво! Ни шороха в ответ.
Лишь в тишине шум Дзорагэт.
Кто же бодрствует в этих потемках ночных?
Спит земля... С нею ветер полночный затих,
Не спят лишь бессонные злые виденья,
Ущелья наполнив ночным оживленьем...
Затеяв свой дьявольский пир в темноте,
Рыщут-ищут, как тени, в ночной пустоте, —
И найдя одного, — вдруг ворвутся к нему —
С гиком, хохотом, рея в безмолвную тьму...
Уставясь в огонь, устрашенный пастух
Едва переводит от ужаса дух...
И вот, простодушного жителя скал
Ужасных сомнений поток взволновал...
— Нет, это был ветер... Тень волка была...
То ночь не глаза, только звезды зажгла...
В окне, наверху, чьи-то взоры тревожат...
Он хочет взглянуть, но... не может...
Чуть дышит
И слышит:
— Он здесь ведь, да?
Ха-ха-ха-ха!
Он... вишь... вот... весь...
Так... тут... глянь... здесь...
Дом пастуха... ха-ха-ха-ха!
И вдруг, как шипы, поднялись волоса...
Взглянул на порог... задрожал... Ворвался —
Шум-шварк! Трах! И дверь распахнулась и вихрь
Влетел с хором фурий и нечистей злых!
Колдуньи и лешие в сумраке диком
Наполнили хижину хрипом и криком!

VII

Бескрайно, огромно ущелье в горах, высоко.
Кусочек луны за тучу укрылся украдкой...
И в страшную ночь, обезумев, Сако
В Лорийских ущельях бежит без оглядки.
И гонятся духи за ним вереницей, —
Распущены волосы, вопли и шум...
И жалят и хлещут, как змеи, как птицы,
Мешая Сако помутившийся ум...
А из пещер в веселье буйно-пьяном,
Звучат зурны с бубнящим барабаном,
Кричат, зовут:— Сако, поди!
Сако, скорей на пир иди,
На нашу свадьбу погляди!
Мы пляшем среди игр лихих
И дев — красавиц молодых...
Дам вкусных яств, иди, дружок!
Иди ко мне — дам пирожок!
Племянник мой! Мой сын! Мой брат!
Родной! Тебя я видеть рад!
Сако! Сако! Ты к нам иди!
На эту деву погляди!
Веселой пляски жизнь полна...
Тара-ни-на... Тара на-на...
И волны Дэв-Беда, вздуваясь, взлетая,
Свой шепот разносят, шумя, повторяя,
во мраке молву разнося далеко:
— Держите! Там скрылся безумный Сако.
Пер. М. Гальперин

[Амиго]

Вот ещё биография:flower1:

http://img219.imageshack.us/img219/7789/tumanianzo2.gif (http://imageshack.us)

ОВАНЕС ТАДЕВОСОВИЧ ТУМАНЯН

Великий армянский писатель, общественный деятель. Родился в семье священника. С 1887 работал в армянской духовной консистории в Тбилиси, затем в канцелярии армянского издательского общества (до 1893). Начал писать в середине 80-х гг., сотрудничал в армянских газетах и журналах. С выходом сборников «Стихотворения» (т. 1-2, 1890-92) его поэзия получила общественное признание. Уже в поэмах, стихах и балладах 90-х гг. отражены социально-психологические конфликты, обычаи народа, его фольклорные традиции. Этап зрелости в творчестве Туманяна относится к последнему десятилетию 19 - началу 20 вв., когда он выступал главным образом как эпический поэт, талантливо изобразивший жизнь армянской патриархальной деревни с её подчас трагическими коллизиями: поэмы «Маро» (1887, опубликована 1892), «Лореци Сако» (1889, опубликована 1890) и особенно - «Ануш» (1890, опубликована 1892, 2-я редакция 1901-02, опубликована 1903). Поэма «Стенания» (1890, опубликована 1893 и 1914) - о стихийном протесте крестьянских масс, о их борьбе против феодального и капиталистического гнёта. Поэма «Поэт и Муза» (1899, опубликована 1901) посвящена теме высокого назначения поэзии. Незавершённая поэма-сказка «Тысячеголосый соловей» поднимает философско-эстетические проблемы.
Творчество Туманяна неразрывно связано с фольклором. Верность духу народно источника сочетается у него с ярким выражением демократических и гуманистических идей. Народное предание вдохновило Туманяна на создание поэмы «Взятие крепости Тмук» (1902, опубликована 1905). Многие баллады основаны на армянских и восточных легендах и преданиях: «Ахтамар» (1892), «Парвана» (1903), «Капля мёда» (1909), «Голубиный скит» (1913), «Шах и разносчик» (1917). На основе нескольких вариантов армянского эпоса он создал поэму «Давид Сасунский» (1902, опубликована 1903), которая явилась лучшей обработкой героических сказаний в армянской литературе. В рассказах Туманяна раскрыта психология крестьянина; они глубоки в художественных обобщениях, правдивы и метки в деталях, в них созданы сильные характеры. В 1900-е гг. Т. отдал много сил детской литературе; был сотрудником детского журнала «Аскер» (основан в 1905).
В начале 20 в. развернулась общественная деятельность Туманяна. В 1905-07 он выступал против кровавых межнациональных столкновений; был дважды арестован (1908 и 1911). В 1899 под его руководством в Тбилиси был организован литературный кружок «Вернатун» («Мансарда»), куда вошли видные армянские писатели. В 1912-1921 - председатель Кавказского общества армянских писателей. Туманян призывал к сотрудничеству с демократическими силами России. Безоговорочно принял Октябрьскую революцию 1917 и Советскую власть в Армении. Был председателем Комитета помощи Армении (1921-1922), участвовал в строительстве новой культуры. В многочисленных статьях освещал вопросы общественной жизни, литературы, фольклора, развития армянского литературного языка и диалектов.
Творчество Туманяна оказало большое влияние на развитие принципов народности и реализма в армянской литературе. Созданные им образы нашли воплощение в изобразительном искусстве, театре, кино, музыке (оперы «Ануш» А. Тиграняна, постановка 1912; «Алмаст» А. Спендиарова, постановка 1930).

[Муза Воина]

апрек ерехек джан!

[Speechless]

ВЗЯТИЕ ТМКАБЕРДА

Пролог

Эй, молодежь, сбирайся в круг!
Красавицы, ко мне!
Расскажет странник вам, ашуг,
О давней старине.

Друзья! Мы в жизни гости все.
Со дня рожденья мы
Бредем по суетной стезе,
И жует нас царство тьмы.

Пройдет любовь, умрет краса.
Всему придет черед.
Для смерти смертный родился,
Деянье — не умрет!

Пойдет молва из века в век
Про добрые дела.
Бессмертен смелый человек,
Чьим подвигам хвала.

А злым деяньям суждены
Проклятья без конца,
Равно суровы для жены,
Для сына, для отца...

Но речь моя про доброту.
Да улыбнется всяк!
Кто не признает славу ту?
Воздаст ей даже враг.

Друзья, настройтесь песне в лад!
Запев не долог мой.
Как пулю, песню шлют. Крылат
Ее полет прямой.

I

Собирает орды шах Надир.
Раздается звон мечей.
Тучами он крепость заградил,
Что чернее всех ночей.

«Слушай, князь Татул, лихой боец!
С жизнью смертною простись,
Я принес в подарок твой конец.
Так спускайся с башни вниз!»

«Шах Надир! Не хвастай до поры! —
Отвечает смелый князь, —
Много черных туч окрест горы,
А гора сверкает, не склонясь».

Витязей ведет он за собой,
Меч отточенный свистит.
Конь заржал. И прямо в смертный бой
С конницей Татул летит.

Сорок суток бились храбрецы,
Не смолкая, бой кипел.
Крепостные высятся зубцы
Над кровавой грудой тел.

Вышел весь Иран и весь Туран.
Звон мечей немилосерд.
Бьет и бьет по крепости таран,
Но не дрогнул Тмкаберд.

И в победной радости клонясь,
Возвращаясь в замок свой,
Целовался утомленный князь
С черноокою женой.

[Speechless]

II

«Клянусь душой,
С такой женой
Бойцом бы стал ашуг!
И, не дрожа,
Не взяв ножа,
На шаха б встал ашуг.

О, жар любви,
Огонь в крови.
Лишь усмехнется взор —
И сумрак прочь,
И сразу ночь
Сияет ярче зорь...

Залог побед
Тех уст привет, —
Нежнее роз уста.
Услышь — и страх,
И смерть, и шах
Исчезнут без следа».

III

И у шаха уже не смолкает в ушах,
Как прославили эту армянку друзья.
«С ней и гуриям нашим иранским, о шах,
Ни красой, ни осанкой сравниться нельзя!
Дочерьми черноокими славен Джавахк,
В черном омуте глаз не один потонул:
Вот она, — словно кряж в снеговых кружевах,
У джавахских предгорий высокий Абул.
Это князя Татула и мощь и душа.
И, от знойных, от розовых губ охмелев
И пьянея любовью, встает он, круша,
В гущу брани бросается он, будто лев.
Завладей этой женщиной, шах, и Татул,
Обессиленный, сдастся, не встанет с колен;
Тмкаберд, что так долго ярмом не согнул,
Ты согнешь до земли и возьмешь его в плен».

IV

Мы с юности помним о песне твоей,
Не раз ты певал Фирдуси-соловей:
Герой, безупречный в отваге своей,
Не молись на жену,
Не вверяйся вину!

Ты светел, как солнечный ясный зенит.
Ты горд и незыблем, как горный гранит.
Кто наземь повергнет и в прах превратит?
Не молись на жену,
Не вверяйся вину!

Выходишь на битву и пляшешь, смеясь.
Не ходишь — летаешь, в просторы смотрясь.
Но с облачной выси ты свалишься в грязь!
Не молись на жену,
Не вверяйся вину!

Весь мир в рукопашной — тебе одному.
Ты воли не сдашь никакому ярму.
Ты встанешь, Рустаму грозя самому.
Не молись на жену,
Не вверяйся вину!

V

Шах отправил ашуга в нагорный Тмук.
«Достучись, чарователь, до той госпожи!
О любви моей спой, об огне моих мук,
И про мощь, и про славу мою расскажи!

Обещай госпоже мой престол золотой!
Пусть звенит у нее от желаний в ушах!
Обещай ей все то, что жене молодой
В силах дать очарованный женщиной шах! »

И куда не пробиться свирепым бойцам,
Там желанен ашуг, там звенит его саз.
Все приветствуют бедного странника там.
Он пришел к Тмкаберду в предутренний час.

[Speechless]

VI

А над крепостью вновь содроганье и гул.
И стоит против шаха Татул, как вчера.
Бьются витязи шаха, — не дрогнет Татул.
Кровь потоками хлещет и бьет, как Кура.

Бьются насмерть, сшибаются витязи вновь.
Хлещет кровь, словно горная в пене река.
И ашуг запевает про шаха любовь,
Как богат его шах, как страна широка.

Слышит песнь молодая Татула жена,
И томит ее тайна, гнетет ее стыд.
И соблазном предательская поражена,
И мечтает о царстве, и ночи не спит,

«Внемли, красавица, внемли!
Ты несравненна и сладка.
Шах — повелитель всей земли,
Могучи шаховы войска,

Но, как и мы, душой он слаб
И любит женщин молодых.
Как диадема подошла б
К тебе, владычица владык!»

Слышит песню ашуга, не спит госпожа
Столько дней и ночей, столько дней и ночей!
И задумчиво ждет и бледнеет дрожа,
И дремота бежит от прекрасных очей.

VII

Битва кончена. Князь возвращается вновь,
Возвращается с войском могучий Татул,
И с кривого клинка отирает он кровь.
И в Тмуке движенье и праздничный гул.

Там устроила пир госпожа. И пока
Темнота на земле, там пируют всю ночь.
Льются вина, как горная в пене река.
Весь Джавахк на пиру, и подняться невмочь,

Госпожа угощает гостей дорогих,
Наблюдает за пиршеством зорко она,
Чтоб веселье росло, чтобы говор не стих,
Чтобы пили глубокие чаши до дна:

«Сдвигайте, гости, чаши в круг
И пейте до конца!
Да будет славен мой супруг
По милости творца!

Эй, пусть господь его хранит!
Пусть будет меч остер! —
Пусть нас навеки осенит
Могущества шатер!»

Гремит Тмук средь мощных гор.
Отгул далече раздался.
Не молкнет песня, дружен хор.
Грозны мужские голоса:

«То сквозь тучу не с гор опустился орел
На прямых, на широких, на плавных крылах,
Славный князь Тмкаберда на землю сошел,
На врагов нагоняя смятенье и страх.

То не туч грохотанье в расщелинах гор,
Не блеснула свирепая молния там —
Это схватка Татула в расщелинах гор,
Это сабля Татула, сверкнувшая там.

Не сравнится нагорный орел с храбрецом —
Шах пред ним растеряется, дрогнув лицом».

Все беспутнее пир, все пьянее поток.
Брызжут вина Кахетии, чаши звончей.
Гости пьют за растущий на скалах цветок, —
За свою госпожу, за утеху очей.

Пьют здоровье и честь храбрецов дорогих,
Что для ближнего жизни в бою не щадят...
Пьют за славу живущих и в память других,
Тех, что с неба на жаркую битву глядят.

Госпожа угощает гостей дорогих,
Наблюдает за пиршеством зорко она,
Чтоб веселье росло, чтобы говор не стих,
Чтобы выпили полные чаши до дна.

«Свидетель бог, твое вино
Все выпито до дна.
Мы до краев полны давно,
Мы пьяны допьяна!»

И стих чертог. И черен стал
Зубцов немой венец.
Татул с дружиною устал.
Храпят. Храпят. Конец.

[Speechless]

VIII

Под зловещими сводами еле видны,
Спят вповалку, повержены ниц.
И витают, витают их тяжкие сны,
Вьются тяжкие сны чередой верениц,

Снится, снится Татулу — мутит его мрак, —
Снится, будто вползает на башенный мост
Змей кольчатый, дракон. Обвивается враг
Вкруг стены крепостной и кусает свой хвост,

Подымается медленно чудище. Вот
Запрокинулось черной своей головой.
Голова уже с башнями вровень плывет
И глядится в татулов чертог огневой.

И как будто Татул не один в эту ночь,
И как будто с женою любимою он,
И как будто он молвит: «Привстань, чтоб помочь,
Я дракона убью, я прерву этот сон!»

Так Татул говорит. Но, вглядевшись, дрожит,
Ибо чувствует он сквозь смятенье и муть,
Что не с милой женой, как бывало, лежит,
Что вдавилась драконья глава в его грудь.

IX

Стряхните сон! Всмотритесь в ночь!
Хоть и темным-темна...
Чья это тень метнулась прочь,
Не знающая сна?

Иль то отчаявшийся враг,
Победой не кичась,
Предательски глядит во мрак,
В ночной, могильный час?

Сомкнитесь, воины, в цепи!
Здесь бродит человек!
Эй, стража львиная, не спи!
Ты все проспишь навек!

Вас опоила госпожа,
Чтоб дверь открыть врагам!
И дверь откроется, визжа,
За дверью свист и гам.

Встань! Там измена! Напролом!
В бой! На коней! Вперед!
И лязгает железный лом
В тугой затвор ворот,

Х

Ясный день открывает большие глаза,
И опять он глядится на мир, на Джавахк.
А над крепостью отбушевала гроза, —
Все в развалинах, в дымных густых кружевах.

Упоенные славой побед и вином,
Крепко спят и войска. И отважный Татул
Беспробудным, навек обнимающим сном,
Не узнав об измене, навеки уснул.

Перед шахом, пред сумрачным взором его,
Пир вчерашний, и чаши, и снедь на столах...
Сиротеющий трон. Все черно и мертво.
Кончен пир. И о бренности думает шах.

Все пройдет. Все изменит. Все тщетно, как дым,
Так не верь ничему, не вверяйся душой
Ни счастливым часам, ни удачам своим,
Даже чаше, что подана милой женой!

И горчайшее слово он молвит: «Скажи,
Госпожа Тмкаберда! Бледна ты, как мел,
Черноокая женщина, полная лжи!
Разве не был твой муж и прекрасен и смел?»

«Он прекраснее был, и смелей, и честней
Всех на свете, мой мертвый владыка и муж!
Он предательством женским не брал крепостей!
Никогда он обманщиком не был к тому ж!»

Так ответила. И, разъяренно рыча,
Содрогаясь всем телом, как бешеный зверь,
Шах поднялся и крикнул: «Позвать палача!»
Только крикнул — тотчас открывается дверь.

[Speechless]

XI

Весь в красном с головы до пят
В чертог палач вошел.
Из этих сумрачных палат
Он женщину увел.

Ее привел он на скалу,
Что и сейчас видна,
И сбросил женщину во мглу,
Где не достанешь дна.

Дрались волчица и лиса,
В ущелье труп грызя.
Стервятник хищный сорвался,
Ей выклевал глаза.

И та, чьи очи так нежны,
Чьи так влажны уста, —
Цветок неслыханный весны, —
Исчезла без следа.

И мощный шах прошел, как дым,
Со славой ратных дел.
Татул, что был непобедим,
Покинул наш предел.

И лишь одно дошло до нас
Предание о них.
Не смолкнет памятный рассказ
И для времен иных!

XII

Эй, молодежь, сбирайся в круг!
Красавицы, ко мне!
Расскажет странник вам, ашуг,
О давней старине.

Друзья! Мы в жизни гости все,
Со дня рожденья мы
Бредем по суетной стезе,
И ждет нас царство тьмы.

Но нас дела переживут, —
Злой, доброй ли молвой,
Блажен, кто безупречно тут
Весь путь проходит свой!

[Speechless]

СЕРДЦЕ ДЕВЫ
(восточное преданье)

Некогда в царстве восточном цвела
Юная дева, резва, весела,
Краше всех сверстниц красою лица,
Радость и гордость вельможи-отца.
Только, знать, сердцу не писан закон:
В дочь властелина безродный влюблен:
Дева любовью ответной горит;
«Он — мой избранник», — отцу говорит, —
«Он, не другой —
Суженый мой!»

Крикнул вельможа: «Тому не бывать!
Легче мне в землю тебя закопать!
Нищего зятем назвать не хочу,
В крепкую башню тебя заточу».
Камень, скала он... Что страсти скала?
Юноше дева тем боле мила,
Нежностью пылкой невеста горит:
«Он — мой желанный», — отцу говорит, —
«Он, не другой —
Суженый мой!»

Деспот угрюмей, чем хмурая ночь,
В тесную башню сажает он дочь:
«С милым в разлуке, вдали от людей,
Блажь с нее схлынет. Остынет он к ней.. »
Нет для любови ни стен, ни замка;
Лишь распаляет желанье тоска,
Страстью дева в затворе горит;
«Он — мой любимый, — отцу говорит, —
«Он, не другой —
Суженый мой!»

Дух самовластный осенила тьма;
Сводит гордыня владыку с ума:
Башню, где клад свой ревниво берег,
Мстящей рукою безумец поджег...
Что для любови, что жарче тюрьма?
Ярым пожаром пылает сама!
Узница в душной темнице горит,
Клятвы обета, сгорая, творит:
«Он, не другой —
Суженый мой!»

Грозная башня сгорела дотла;
В пепел истлела, что прежде цвела.
Только — о, чуда безвестного дар! —
Сердца живого не тронул пожар...
Стелется горький с пожарища дым;
Юноша плачет над пеплом седым.
Плакал он долго; застыла печаль;
В путь поманила далекая даль...
«Он, не другой —
Суженый мой!»

Нежная тайна! Под хладной золой
Что содрогнется, — не сердце ль, — порой?
Жаркое сердце в огне спасено;
Только под пеплом сокрыто оно.
Сердца живого из дремлющих сил, —
Словно из корня, что ключ оросил
Слез изобильных, — в таинственный срок
Вырос прекрасный и легкий цветок:
Огненный мак;
Глубь его — мрак...

По чужедальним блуждает краям
Юноша, цели не ведая сам,
Вкруг озираясь, — любимая где?
Милой не видит нигде и нигде!
В грезах о нежной склоняет главу;
Но безнадежность одна наяву.
Верной любови и смерть не конец;
Чувства не гасит небесный венец.
В оный предел
Вздох долетел...

Стон долетел к ней и тронул ее,
Тень покидает жилище свое,
К милому сходит, тоскуя, во сне,
Благоуханной подобна весне,
Молвит: «Внемли, мой печальник, завет!
Вырос над пеплом моим алоцвет.
Девы сожженной он сердце таит.
Жизнью моею тебя упоит.
В соке огня
Выпей меня!

Неги медвяной, разымчивых чар
Хмель чудотворный, целительный дар
Выжми и выпей пчелой из цветка:
Черная душу покинет тоска,
Так ты спасешься, избудешь печаль.
Смоет земное волшебная даль;
Не увядают ее красоты;
Мир и блаженство изведаешь ты —
В тонкой дали
Лучшей земли!..»

Нежная тайна, ты сердцу мила!
Стала скитальца душа весела.
Соком заветным навек опьянен,
Волен, беспечен и мужествен он.
В смене вседневной воскреснет тоска, —
Радость за нею, как рай, глубока.
Прежнее бремя его не долит,
Прежнее пламя его не палит, —
В тонкой дали
Лучшей земли...

[Амиго]

ՀԱՅՈՑ ԼԵՌՆԵՐՈՒՄ

Մեր ճամփեն խավար, մեր ճամփեն գիշեր,
Ու մենք անհատնում
էն անլույս մըթնում
Երկա՜ր դարերով գընում ենք դեպ վեր
Հայոց լեռներում,
Դըժար լեռներում

Տանում ենք հընուց մեր գանձերն անգին,
Մեր գանձերը ծով,
Ինչ որ դարերով
Երկնել է, ծընել մեր խորունկ հոգին
Հայոց լեռներում,
Բարձըր լեռներում

Բայց քանի անգամ շեկ անապատի
Օրդուները սև
Իրարու ետև
Եկա՜ն զարկեցին մեր քարվանն ազնիվ
Հայոց լեռներում,
Արնոտ լեռներում

Ու մեր քարվանը շըփոթ, սոսկահար,
Թալանված, ջարդված
Ու հատված-հատված
Տանում է իրեն վերքերն անհամար
Հայոց լեռներում,
Սուգի լեռներում

Ու մեր աչքերը նայում են կարոտ՝
Հեռու աստղերին,
Երկընքի ծերին,
Թե ե՞րբ կըբացվի պայծառ առավոտ՝
Հայոց լեռներում,
Կանաչ լեռներում

[Амиго]

ԹԵՊԵՏԵՎ ԲԱԽՏԸ ՄԵԶ ՇԱՏ ՀԱՐՎԱԾԵՑ

Թեպետև բախտը մեզ շատ հարվածեց
Երկար դարերով, ահեղ հարվածով,
Թեպետև էսպես ցրվեց, տարածեց,
Ձգեց հողեհող, փռեց ծովեծով,

Վկա է սակայն բովանդակ երկիր,
Որ մենք կարեվեր ապրում ենք կրկին,
Եվ ուր հասնում է հայ գիրքն ու գիր՝
Կենդանի է դեռ հայության ոգին:

Եվ թարմ աղմուկով մանկունք մեր մատաղ
Առաջ են խաղում լուսավոր տենչով,
Եվ թնդում են դեռ հայ երգն ու տաղ
Հարազատ լեզվով, հայրենի շնչով:

Եվ իր փլատակ տների տակից
Ելնում է ահա հզոր ժողովուրդ
Իր վեհ ճակատին տանջանք ու թախիծ,
Խորունկ հայացքում մեծ կյանքի խորհուրդ:

Ո՜վ դուք սրբազան Մասիս, Արագած,
Էդ ձեր երկնամուխ գոհար թագերով,
Եվ որ նրանցից վերև խոյացած
Փայլատակում եք լույս-պսակներով՝

Սահակ ու Մեսրոպ, և շատ պանծալիք,
Որ լցրեցիք հայոց աշխարհքն ու սրտեր
Լուսավոր կյանքի սիրով երջանիկ
Ու ձգտում տվիք՝ձգտել դեպի վեր:

Քանի որ դուք կաք, քանի կմնաք,
Հոյակապ սյուներ հայության ոգու,
Մենք միշտ անսասան առաջ պիտ գնանք,
Ինչքան մեր ճամփան լինի ահարկու:

[Амиго]

ՇՈՒՆՆ ՈՒ ԿԱՏՈՒՆ :shuffle:

Ժամանակով կատուն ճոն էր,
Շունն էլ գլխին գդակ չուներ,
Միայն, գիտեմ ոչ` որդիանց որդի,
Ճանկել էր մի գառան մորթի:
Եկավ մի օր, ձմեռնամտին,
Կատվի կուշտը տարավ մորթին:
-Բարի աջողում, ուստա Փիսո,
Գլուխս մրսեց, ի սեր աստծո,
Առ էս մորթին ու ինձ համար
Մի գդակ կարի գլխիս համար:
Վարձիդ համար միամիտ մնա,
Համա-համա շատ չուշանա:
-Աչքիս վրա, քեռի Քուչի,
Մի գդակ ա, հո մի քո՞ւրք չի,
Քու թանկագին խաթեր համար
Ուրբաթ օրը համեցեք տար:
Փողի մասին ավելորդ է,
Մեր մեջ խոսելն էլ ամոթ է.
Ի՞նչ մեծ բան է, տո՛, հեր օրհնած,
Միա՛յն, միա՛յն մի գդակի վարձ:
Ուրբաթ օրը քեռի Քուչին`
Ուստից առաջ` բաց-բաց կուճին
Թափ-թափ տալով` ծանր ու մեծ,
Ուստա Կատվի շեմքին կանգնեց.
-Ուստեն ո՞ւր ա... փափախս ո՞ւր ա...
-ՄԻ քիչ կացի, հրես կերևա:
Ուստեն եկավ քուրքը հագին,
Շանը տեսավ, բեղի տակին
Իրեն-իրեն քիչ փնթփնթաց,
Ու մուշտարու վրա թնդաց.
-Ցուրտը տարա՞վ... վա՛հ, տնաշեն,
Չես թող անում մի շունչ քաշեն.
Հեշտ բան հո իչ, հլա նոր եմ
Ցրցամ տվել, թե որ կարեմ:
-Դե հեր օրհնած, էտենց ասա,
Էդ բարկանա՞լդ ընչիս ա:
Փող եմ տվել, շուտով կարի,
Թե չէ` ասա՛ էգուց արի:
Համ ասում ես, համ չես կարում
Համ խոսում ես, վրես գոռում,
Հա՛մ, հա՛մ, հա՛մ, հա՛մ,
Քանի՞, ախպեր, գնամ ու գամ...
Ասավ Քուչին ու նեղացած
Վերադարձավ գլուխը բաց:
Մին էլ եկավ, դարձյալ չկար.
Էս անգամը դիպան իրար.
Էլ անպատիվ, անկարգ խոսքեր,
Էլ հին ու նո՛ր, էլ հեր ու մե՛ր,
Էլ գող Փիսո՛, էլ քաչալ Շո՛ւն...
Բանըը հասավ դիվանբաշուն:
Շունը մինչև գնաց, եկավ,
Ուստա Կատուն կոտրն ընկավ,
Գլուխն առավ ու մի գիշեր
Հա՜յդե, կորավ, էն կորչիլն էր...
Էն օրվանից մինչև օրս էլ
Շունն էս բանը չի մոռացել,
Իր մտքումը դեռ պահում է,
Որտեղ Կատվին պատահում է,
Վեր է թռչում, վրա վազում,
Իրեն մորթին հետ է ուզում.
Իսկ սևերես Կատուն կհանկարծ
Ետ է դառնում ու բարկացած
Փը՜շտացնում է, մթամ նոր եմ
Ցրցամ տվել, թե որ կարեմ:

[Амиго]

ՀՐԱԺԵՇՏ
:caxik:
Այստեղ ահա կըբաժանվենք.
Մնաս բարյավ, սիրելի.
Այսպես ես չեմ ցավել երբեք
Դառնությունով սիրտս լի

Այստեղ ահա քեզ թողնում եմ
Եվ չգիտեմ, ուր կերթաս.
Կասկածներից ես դողում եմ...
Թող պահպանե քեզ աստված

Ա՛խ, առանց քեզ տխուր կյանքիս,
Օրը տարի կդառնա,
Բայց ուր լինիս, դարձյալ հոգիս
Շուրջդ պիտի թրթռա

Մնաս բարյավ, բայց միշտ հիշիր,
Որ քեզ շատ եմ կարոտել.
Եվ տեսության ժամի համար
Չըմոռանաս աղոթել

[Амиго]

ՄՈՌԱՑՎԱԾ ՍԵՐ
:noworry:
Սիրում էի երբեմըն քեզ...
Այժըմ ևս տակավին
Իմ սրտումը դու ապրում ես,
Բայց ոչ ուժով քո նախկին

Առաջ հընչում էիր մաքուր,
Որպես աղոթք իմ հոգում,
Որպես սիրո նախանձ և հուր՝
Տաք արյունս բորբոքում

Այժմ՝ որպես վաղուց մեռած
Բարեկամի հիշատակ,
Կամ մանկության օրով սիրած
Մի հին երգի եղանակ...

Քո անունըդ այժմ տալիս,
Էլ «հոգյակ» չեմ ես ասում,
Չեմ աշխատում քուն մտնելիս,
Որ քեզ տեսնեմ երազում

Բայց զարմանքով երբեմնապես,
Մտածում եմ ակամա,
Ինչո՞ւ էլ դու սիրելի չես,
Ինչո՞ւ ես քեզ մոռացա...

[Амиго]

ՏՐՏՈՒՆՋ
:wallball:
Օրերս անպըտուղ, տըխուր, ձանձրալի,
Ու գընում եմ ես ունայն տըրտունջով
Իմ սիրած մարդկանց, իմ լավ հույսերի
Գերեզմանների շարքերի միջով:

Թաղել եմ նըրանց: Տխուր է ճամփան:
Եվ իմ հայրենի աշխարհում օտար,
Օտար ու մենակ անցվորի նըման,
Որ չունի ընկեր, ոչ տեղ ու դադար:

Օտար են շուրջըդ ու չեն հասկանում
Ոմանք քո վիշտը, ոմանք քո լեզուն,
Անտարբեր գալիք երջանիկ օրին,
Չըգիտեն նըրա կարոտը անքուն...

Չընչի՜ն մարդուկներ, լըրբորեն հանգիստ
Անսիրտ, փոքրոգի, գըծուծ ու կոպիտ.
Մեռնում են, մարում նըրանց հայացքից
Ե՛վ հոգու ձըգտում, և՛ սըրտի ժըպիտ:

Էլ ո՞ւմ առաջին սիրտըդ բաց անես,
Ո՞ւմ համար երգես սըրտալի երգեր,
Ո՞ր չըքին սիրես, կյանքըդ նվիրես,
էլ ի՞նչպես ապրես անսեր, անընկեր...

Եվ օրերս այսպես տըխուր, ձանձրալի,
Ու գընում եմ ես ունայն տըրտունջով
Իմ սիրած մարդկանց, իմ լավ հույսերի
Գերեգմանների շարքերի միջով:

[Амиго]

ԱԽԹԱՄԱՐ
:cry:
Ծիծաղախիտ Վանա ծովի
Փոքրիկ գյուղից առափնյա,
Ծովն է մըտնում գաղտագողի
Ամեն գիշեր մի տըղա:

Ծովն է մըտնում առանց նավակ,
Բազուկներով առնացի
Ջուրը ճողփում, լող է տալի
Դեպի կըղզին դիմացի:

Խավար կըղզուց պարզ ու պայծառ
Մի լույս կանչում է նըրան,
Մի վառ փարոս նըրա համար,
Չըմոլորի իր ճամփան:

Սիրուն Թամարն ամեն գիշեր
Այնտեղ կըրակ է անում,
Եվ ըսպասում է անհամբեր
Այնտեղ` մոտիկ դարանում:

Ծըփում ծովն ալեծածան,
Ծըփում է սիրտը տըղի.
Գոռում է ծովն ահեղաձայն,
Նա կըռվում է կատաղի:

Եվ Թամարը սըրտատըրոփ
Արդեն լըսում է մոտիկ
Ջըրի ճողփյուն, ու ողջ մարմնով
Սիրուց այրվում է սաստիկ:

Լըռեց: Ծովի խավար ափին
Կանգնեց սեւ-սեւ մի ըստվեր...
Ահա եւ նա... իրար գըտան...
Կասկածավո՜ր լուռ գիշեր...

Միայն ալիքը Վանա ծովի
Մեղմ դիպչում են ափերին,
Հըրհըրելով հեռանում են
Շըշունջներով անմեկին:

Նըրանք ասես փըսփըսում են...
Ու աստղերը կամարից
Ակնարկելով բամբասում են
Լիրբ, անամոթ Թամարից...

Բամբասում են կուսի սըրտում...
Ժամ է արդեն... ու կըրկին
Մինն ալեկոծ ծովն է մըտնում,
Մյուսն աղոթում եզերքին...

«Ո՞վ է ջահել էն խիզախը,
Որ հենց հարբած իր սիրով,
Սըրտից հանած ահն ու վախը
Ծովն անցնում է գիշերով:

Ծովն անցնում է մյուս ափերից
Մեր Թամարին համբուրում...
Աղջի՞կ խըլի նա մեր ձեռի՜ց...
Ի՞նչի տեղ է մեզ դընում...»

Էսպես ասին վիրավորված
Կըղզու միջի ջահելներ
Ու Թամարի ձեռքով վառած
Լույսը հանգցրին մի գիշեր:

Մոլորվեցավ խավար ծովում
Լողորդ տըղան սիրահար,
Ու բերում է հողմը, բերո՜ւմ
Հառաչանքներն՝ «Ա՜խ, Թամա՜ր...»

Մոտ է ձայնը. խոլ խավարում,
Ժայռերի տակ սեպացած,
Ուր ամեհի ծովն է գոռում,
Մերթ կորչում է խլացած,
Ու մերթ լըսվում ուժասպառ.
«Ա՜խ, Թամա՜ր...»

Առավոտյան ծովը ծըփաց,
Ափը ձըգեց մի դիակ,
Նըրա շուրթին, պաղ, կարկամած,
Ասես մեռած ժամանակ
Սառել էին երկու բառ.
«Ա՜խ, Թամա՜ր...»

Այն օրվանից սըրա համար
Կըղզին կոչվեց Ախթամար:

[Амиго]

ՄԵՐ ՈՒԽՏԸ
:huh:
Մենք ուխտ ունենք՝ միշտ դեպի լույս,
Ու գընում ենք մեր ճամփով,
Մըրրիկներով պատած անհույս,
Սև խավարով, մութ ամպով:

Մենք անցել ենք արյան ծովեր,
Սուր ենք տեսել ու կըրակ,
Մեր ճակատը դեմ ենք արել
Մըրրիկներին հակառակ:

Ու թեպետև պատառ-պատառ
Մեր դըրոշը սըրբազան,
Ու մենք չունենք տեղ ու դադար՝
Երկրից երկիր ցիրուցան:

Բայց գընում ենք մենք անվեհեր
Զարկերի տակ չար բախտի,
Մեր աչքերը միշտ դեպի վեր՝
Դեպի լույսը մեր ուխտի:

[Армине]

ԻՄ ՍԵՐԸ
Ես սիրել եմ վարդը տըժգույն
Սիրուց տանջված այտերի,
Մելամաղձոտ խաղաղություն
Զույգ սևորակ աչքերի։
Ես պահել եմ սրտիս խորքում
Մի լուռ գաղտնիք սիրային,
Եվ այն երբե՜ք, ոչ մի երգում
Հայտնելու չեմ աշխարհին։
Բայց և պահել անկարող եմ,
0՜, դրժվար է համբերել,
Չասել՝ ինչով բախտավոր եմ,
Չասել՝ ինչպե՜ս եմ սիրել։
1892

[Армине]

Խրճիթում
Մանուկները գոռում-գոչում,
Լալիս էին աղեկեզ.
-Նանի', նանի', հաց ենք ուզում,
Վե՜ր կա'ց նանի, հաց տուր մեզ:

Հիվանդ նանը տեղի տակին
Ծանր տընքաց տըխրալի.
-Մենք հաց չունենք, ես ձեզ մատաղ.
Ապին գնաց հաց բերի:

Չէ', խաբում ես, սուտլիկ նանի,
Դու ասացիր՝ քարափին
Երբոր զարկի շողքն արևի,
Հաց կբերի մեր ապին:

Արևն եկավ անց էլ կացավ.
Մենք սոված ենք դեր էսպես.
-Նանի', նանի', հաց ենք ուզում,
Վե՜ր կա'ց նանի, հաց տուր մեզ:

-Հաց չի գտել ձեր ապին դեռ.
Տուն չի գալիս սևերես.
Քիչ էլ կացեք, իմ բալիկներ,
Հիմի այնտեղ կերթամ ես....

Մի մեծ ապի կա երկնքում
Նա շատ ունի այնտեղ հաց
Նա ձեզ այնքան շատ է սիրու՜մ...
Նա չի թողնի ձեզ սոված...

Կերթամ այնտեղ, նրան կասեմ,
Որ սոված եք, իմ բալեք,
Ձեզ համար շա՜տ-շա՜տ հաց կուզեմ,
Որ դուք ուտեք, լաց չըլեք...

[Армине]

ԹՄԿԱԲԵՐԴԻ ԱՌՈՒՄԸ
Նախերգանք
Հե՛յ, պարոննե՛ր, ականջ արեք
Թափառական աշուղին,
Սիրո՛ւն տիկնայք, ջահե՛լ տըղերք,
Լա՛վ ուշ դըրեք իմ խաղին:
Մենք ամենքըս հյուր ենք կյանքում
Մեր ծնընդյան փուչ օրից,
Հերթով գալիս, անց ենք կենում
Էս անցավոր աշխարհից:
Անց են կենում սեր ու խընդում,
Գեղեցկություն, գանձ ու գահ,
Մահը մերն է, մենք մահինը,
Մարդու գործն է միշտ անմահ:
Գործն է անմահ, լա՛վ իմացեք,
Որ խոսվում է դարեդար,
Երնե՜կ նըրան, որ իր գործով
Կապրի անվերջ, անդադար:
Չարն էլ է միշտ ապրում անմեռ,
Անե՜ծք նըրա չար գործին,
Որդիդ լինի, թե հերն ու մեր,
Թե մուրազով սիրած կին:
Ես լավության խոսքն եմ ասում,
Որ ժըպտում է մեր սըրտին.
Ո՞վ չի սիրում, թեկուզ դուշման,
Լավ արարքը, լավ մարդին:
Է՜յ, լա՜վ կենաք, ակա՛նջ արեք,
Մի բան պատմեմ հիմի ձեզ,
Խոսքըս, տեսեք, ո՞ւր է գընում,
Քաջ որսկանի գյուլլի պես:
I.
Նադիր Շահը զորք հավաքեց,
Զորք հավաքեց անհամար,
Եկավ Թըմկա բերդը պատեց,
Ինչպես գիշերն էն խավար:
-Հե՜յ քաջ Թաթուլ, կանչեց Շահը,
Անմա՞հ էիր քեզ կարծում.
Ե՛կ, բերել եմ ես քո մահը,
Ի՞նչ ես թառել ամրոցում:
-Մի՛ պարծենա, գոռոզ Նադիր,
Պատասխանեց էն հըսկան.
Գըլխովը շա՜տ ամպեր կանցնեն,
Սարը միշտ կա անսասան:
Ասավ, կանչեց իր քաջերին,
Թուրը կապեց հավլունի,
Թըռավ, հեծավ նըժույգ իր ձին,
Դաշտը իջավ արյունի:
Իրան, Թուրան ողջ եկել են,
Թաթուլն անհաղթ, աննըկուն,
Զորք ու բաբան խորտակվել են
Նըրա բերդը միշտ կանգուն:
Ու միշտ ուրախ, հաղթանակով
Իր ամրոցն է դառնում նա.
Սպասում է էնտեղ կինը,
Ջահել կինը սևաչյա:
II.
Էն տեսակ կին,
Ես իմ հոգին,
Թե աշուղն էլ ունենար,
Առանց զենքի,
Առանց զորքի
Շահերի դեմ կըգնար:
Սիրո հընոց
Կրակ ու բոց`
Էնպես աչքեր թե ժըպտան,
Մարդու համար
Օրվա պես վառ
Գիշերները լույս կըտան:
Վարդի թերթեր –
Էնպես շուրթեր
Թե հաղթություն քեզ մաղթեն,
Էլ քեզ ո՛չ շահ,
Ո՛չ ահ ու մահ,
Ո՛չ զենք ու զորք կըհաղթեն:
III.
Ու կըռվի դաշտում Շահի առաջին
Արին մի անգամ գովքը սիրունի.
Նըրան` իր տեսքով, հասակով, ասին,
Չի հասնի չըքնաղ հուրին Իրանի:
Ծով են աչքերը Ջավախքի դըստեր,
Որ կորչում է մարդ նըրա հայացքում,
Ճակատը ճերմակ էն ձյունից է դեռ,
Որ բարձր Աբուլի գագաթն է ծածկում:
Նա է շունչ, հոգին իշխան Թափուլի,
Նըրա սիրովն է հարբած էն հըսկան,
Նըրա ժպիտն է քաջին ուժ տալի,
Որ դաշտն է իջնում առյուծի նըման:
Թե տիրես, մեծ Շահ, դու նըրա սըրտի,
Թաթուլն էլ անզոր կընկնի ոտիդ տակ,
Հանգիստ կըտիրես եւ Թըմուկ բերդին
Որ չես կարենում էսքան ժամանակ:
IV.
Էսպես է ասել հընուց էդ մասին
Ֆարսի բյուլբյուլը, անմահ Ֆիրդուսին
Ի՜նչը կըհաղթի կյանքում հերոսին,
Թե չըլինին
Կինն ու գինին:
Արևի նման ճակատը պայծառ,
Նայում է խըրոխտ, կանգնած ինչպես սար,
Ո՜վ կանի նըրան գետնին հավասար,
Թե չըլինին
Կինն ու գինին:
Պարում է ասես կըռիվ գընալիս,
Գետընքից վերև թըռչում ման գալիս.
Ո՜վ ցած կըբերի նըրան թըռչելիս,
Թե չըլինին
Կինն ու գինին:
Թեկուզ և արար աշխարհ գա վըրան,
Կերթա դեմ ու դեմ, տուր չի տալ իրան
Ռուստեմ Զալն էլ չի հաղթիլ նըրան,
Թե չըլինին
Կինն ու գինին:
V.
Ու ղըրկեց Շահը իր թովիչ երգչին.
Գընա տե՛ս, ասավ, Թըմկա տիրուհուն,
Երգի՛ իմ սերը նըրա առաջին,
Պատմի՛ իմ փառքը ու գանձը անհուն:
Խոստացի նըրան իմ ոսկի գահը,
Խոստացի նըրան ամե՜ն, ամեն բան,
Ինչ կարող է խոստանալ Շահը,
Երկրակալ Շահը իր սիրած կընկան:
Ու ահեղ կըռվով չի մտնիլ արքան,
Ղոնաղ է աշուղն իրեն սազի հետ.
Եվ ահա մի օր ծեր, թափառական
Մի աղքատ աշուղ մըտավ Թըմկաբերդ:
VI.
Գոռում են, դողում Թըմկա ձորերը,
Կանգնած է Թաթուլ Շահի հանդիման.
Զարկում են, զարկվում դուշման զորքերը,
Արյունը հոսում` էն Քըռի նըման:
Զարկում են, զարկվում դուշման զորքերը,
Արյունը հոսում` էն Քըռի նըման.
Երգում է աշուղն իր Շահի սերը,
Անհուն գանձերը ու փառքն անսահման...
Լըսում է մատաղ Թըմկա տիրուհին,
Եվ վըրդովում են իր միտքը թաքուն
Դավաճան գործի ամոթը խորին
Եվ արքայական փառքն ու մեծություն...
Լըսո՞ւմ ես դու, սիրուն տիկին,
Ա՛յ նազանի աննըման.
Նայի Շահի՜ն, իրեն զորքի՜ն,
Աշխարհքի տերն անսահման...
Մեզ պես տըկար մարդ է նա էլ`
Սիրուններին միշտ գերի.
Քու ճակատին թագ է վայել,
Լինիս շքե՜ղ թագուհի...
Լըսում է չքնաղ Թըմկա տիրուհին
Գիշեր ու ցերեկ, նորի՜ց ու նորից...
Ու դարձավ նա լո՜ւռ, դալո՜ւկ, մտախո՜հ,
Ու քունը փախավ սիրուն աչքերից...
VII.
Դարձավ իր կըռվից իշխան Թաթուլը,
Դարձավ հաղթական իրեն զորքի հետ,
Սըրբեց, պատյանը դըրավ կեռ թուրը,
Ցնծության ձայնից դողաց Թըմկաբերդ:
Խընջույք է սարքել Թըմկա տիրուհին,
Ցերեկ է արել խավար գիշերը.
Հեղեղի նըման հոսում է գինին,
Ու քեֆ է անում Ջավախքի տերը:
Պըտույտ է գալիս չըքնաղ տիրուհին,
Անցնում է, հըսկում սեղաններն ամեն,
Հորդորում, խընդրում, որ ուրախ լինին,
Որ լիքն ու առատ բաժակներ քամեն:
-Հապա լըցրե՜ք, իմ քաջ հյուրեր,
Բաժակներըդ լիուլի,
Խըմենք – աստված կըտրուկ անի
Թուրը իմ քաջ Թաթուլի:
-Է՜յ, տեր աստված կըտրուկ անի
Թուրը մեր քաջ իշխանի,
Նըրա շուքը միշտ հանապազ
Մեր գըլխիցը անպակաս:
Ու թընդում է Թըմուկ բերդը
Էն աղմուկից խընդության,
Որոտում են տաղն ու երգը
Գոռ ձայներով հաղթական:
-Էն մըթին ամպից արծի՞վն է իջնում,
Սարի արծիվը շեշտակի թափով:
-Էն Թըմկա բերդից Թաթուլն է իջնում,
Թըշնամու հոգին լըցնում սարսափով:
-Էն Թըմկա ձորում սև ա՞մպն է գոռում,
Էն շա՞նթն է ճայթում էնպես ահարկու:
-Էն Թըմկա ձորում Թաթուլն է կըռվում,
Էն թուրն է շաչում էնպես ահարկու:
Ի՜նչ սարի արծիվ կըհասնի քաջին,
Ի՜նչ Շահ կըկանգնի նըրա առաջին:
Ու չի դադարում երգի հետ վարար
Կախեթի գինին խելագար հոսել:
Խըմում են տիկնոջ թանկ կյանքի համար,
Որ էն ժայռերին ծաղիկ է բուսել:
Խըմում են կըռվող քաջերի փառքին,
Որ կըռվի դաշտում կյանք չեն խընայում,
Եվ ընկածների սուրբ հիշատակին,
Որ երկընքից են այժմ իրենց նայում...
Պըտույտ է գալի ծաղիկ տիրուհին,
Անցնում է, հըսկում սեղաններն ամեն,
Հորդորում, խընդրում, որ ուրախ լինին,
Որ լիքն ու առատ բաժակներ քամեն:
-Օ՜ֆ, տիրուհի, աստված վկա,
Էլ չենք կարող մենք խըմել.
Էլ ուժ չըկա, էլ տեղ չըկա,
Շատ ենք խըմել ու հոգնել...
Ու հանգչում է Թըմուկ բերդը
Պապանձվում է ու մարում,
Հարբած, հոգնած տերն ու զորքը
Մըրափում են խավարում:
VIII.
Լուռ ու խավարչտին կամարների տակ,
Հոգնած ու քընած բազմության վըրով
Թըռչում են, թըռչո՛ւմ, սև՜, չարագուշակ
Երազներն ահեղ, անվերջ խըմբերով:
Երազ է տեսնում Թաթուլ իշխանը,
Որ վիշապ օձը եկել է ահա,
Եկել, փաթաթվել, իր բերդը պատել,
Գըլուխը դըրել ետ պոչի վրա:
Ու բարձրացնում է հըրեշն ահռելի,
Իրեն գըլուխը բարձրացնում է վեր,
Բարձրացնում մինչև բարձունքը բերդի,
Մինչև Թաթուլի պալատն ու տըներ:
Պառկած է իբրև Թաթուլ իշխանը
Նազելի կընոջ գըլուխն իր կըրծքին,
Ու իբր ասում է` վե՛ր կաց, իմ հրեշտակ,
Թո՛ղ, որ սպանեմ ես էդ հըրեշին:
Էսպես է ասում Թաթուլ իշխանը,
Ու զարհուրանքով տեսնում է հանկարծ,
Իրեն սիրելի կընոջ գըլխի տեղ
Օձի գըլուխն է կըրծքին ծանրացած...
IX.
Է՛յ, հըսկեցե՜ք, ի՞նչ եք քընում
Քաջ զինվորներ Թաթուլի.
Ո՞վ է, տեսեք, տանջվում մըթնում,
Քուն չի աչքին մոտ գալի:
Չըլինի՞ թե հաղթահարված,
Ճարը հատած թըշնամին
Դավ է դընում մութն ու մեռած
Կես գիշերվա էս ժամին:
Վե՜ր կացեք, վե՜ր, ամբողջ գիշեր
Մարդ է գընում ու գալի.
Հե՜յ, զարթնեցե՜ք, առյուծ քաջեր,
Պահապաններ Թաթուլի:
Վե՜ր կացեք, վե՜ր, հարբեցրել է
Իր հաղթական հյուրերին,
Բաց է անում դուռն ու դարպաս
Ձեր դավաճան տիրուհին:
Դա՜վ... դա՜վ… ելե՜ք... կոչնա՜կ… պահնա՜կ...
Զենք առեք շո՜ւտ… ձի հեծե՜ք, ձի՜…
Ճըռընչում են, դըղըրդում են
Դարպասները երկաթի…
X.
Բաց արավ ցերեկն իր աչքը պայծառ
Աշխարհքի վըրա, Ջավախքի վըրա,
Ավերակ բերդին, սեւ ամպի նըման,
Ծուխն ու թըշնամին չոքել են ահա:
Հաղթության փառքով ու գինով հարբած
Քընած են բերդի և՛ զորքերն, և՛ տեր,
Ու հավիտյան էլ մընացին քնած,
Դավին անտեղյակ, ցավին անտարբեր:
Նըստած է Շահը, նըրա առաջին
Ահա իրիկվան քեֆի սեղանը.
Նայում է Շահը անտեր գահույքին,
Մտքովն անցնում է աշխարհքի բանը:
Աշխարհում հաստատ չըկա ոչ մի բան,
Ու մի՛ հավատալ երբեք ոչ մեկին.
Ոչ բախտի, փառքի, ոչ մեծ հաղթության,
Ոչ սիրած կնկա տըված բաժակին…
Ու լի դառնությամբ հարցընում է նա
Դալուկ, մարմարիոն Թըմկա տիրուհուն.
-Պատասխան տո՛ւր ինձ, մատնիչ սեւաչյա,
Մի՞թե Թաթուլը քաջ չէր ու սիրուն...
-Քաջ էր ու սիրուն քեզնից առավել.
Մի բարձր ու ազնիվ տղամարդ էր նա.
Կնոջ մատնությամբ ամրոց չէր առել,
Չէր եղել կյանքում երբեք խաբեբա…
Էսպես տիկինը տըվավ պատասխան.
Անհուն ցասումից մըռընչաց Շահը.
-Հե՜յ, դահի՜ճ,- գոռաց գազանի նըման.
Դահիճը իսկույն մտավ սրահը:
XI.
Դահիճն եկավ ոտից գըլուխ
Կարմիր հագած ու արյուն,
Ու դուրս տարան իր պալատից
Թըմկա չըքնաղ տիրուհուն:
Տարան անտառ էն ժեռ քարից,
Որ կանգնած է մինչ էսօր,
Էն ահավոր քարի ծերից
Գըլորեցին դեպի ձոր:
Գել ու աղվես եկան հանդից
Ագահ սիրտը լափեցին,
Ցին ու ագռավ իջան ամպից,
Սեւ աչքերը հանեցին:
Անցավ անտես ու աննըման
Էն սիրունը աշխարհից,
Ինչպես ծաղիկն անցած գարնան,
Որ չի ծաղկիլ էլ նորից:
Անցավ զալում են մեծ արքան
Իրեն փառքով ու զորքով,
Անցավ Թաթուլն էն հաղթական
Ու իր քաջերն էն կարգով:
Ու նըրանից մենակ անմեռ
Էս զրույցը հասավ մեզ,
Որ մեզանից հետո էլ դեռ
Պետք է խոսվի միշտ էսպես:
XII.
Հե՛յ, պարոննե՛ր, ականջ արեք
Թափառական աշուղին,
Սիրո՛ւն տիկնայք, ջահե՛լ տըղերք,
Լա՛վ ուշ դըրեք իմ խաղին:
Ամենքս էսպես հյուր ենք կյանքում
Մեր ծնընդյան փուչ օրից,
Հերթով գալիս, անց ենք կենում
Էս անցավոր աշխարհից:
Անց ենք կենում... միայն անմահ
Գործն է խոսվում լավ ու վատ.
Ա՛խ, երանի` ո՛վ մարդ կըգա
Ու մարդ կերթա անարատ:
1902 թ.

[Мукик]

ЦАРЬ ЧАХЧАХ

Было ли, не было - жил один бедный мельник.

Носил он рваный тулуп, запылённую мукой папаху и жил на берегу реки, в своей старой мельнице. И была у него только завалявшаяся в золе лепёшка да кусок сыру.

Пошёл однажды этот мельник на мельницу открыть воду, возвращается, видит - нет сыра.

В другой раз пошёл он закрыть воду, возвращается, видит - пропала лепёшка. Кто же это украл? Думает он, думает и на пороге мельницы ставит капкан. Утром встаёт, видит - попала в капкан лиса.

- Ага, проклятая воровка, это ты съела сыр и лепёшку, да? Погоди, я тебе сейчас покажу, как воровать сыр! - говорит мельник, берёт лом и хочет убить лису.

Лисица просит-умоляет:

- Не убивай меня! Ну что такое кусок сыру? А из-за него ты хочешь убить меня! Отпусти лучше, я тебе много добра сделаю.

Послушался мельник и отпустил лису. Лиса бежит к мусорной яме царя той страны, роется там, роется и находит золотой. Бежит к царю:

- Да продлится жизнь твоя, о царь! Дай мне меру. У царя Чахчаха есть немного золота, смерим - принесём обратно.

- Кто этот Чахчах? - спрашивает в удивлении царь.

- Ты его не знаешь, Чахчах - очень богатый царь, а я его везирь. Дай меру, отмерим золото - принесём обратно, тогда и узнаешь.

Берёт лиса меру, уносит, суёт в щель золотой, что нашла в мусорной яме, и вечером приносит меру обратно.

- Уф, - говорит, - мерили, мерили, насилу отмерили.

"Неужели правда, что они этой мерой золото мерили?" - думает царь.

Встряхивает меру - со звоном выпадает оттуда золотой.

На следующий день лиса снова приходит царю:

- У царя Чахчаха есть немного драгоценных камней и жемчуга. Дайте вашу меру - отмерим принесём обратно.

Берёт она меру и уносит. Находит одну жемчужинку, суёт её в щель и вечером снова приносит меру обратно.

- Ох, - говорит, - уморились, пока намерили!

Царь встряхивает меру, выпадает жемчужинка.

Удивляется царь: должно быть, очень богат этот Чахчах - золото, драгоценности и жемчуг мерой мерит.

Проходит несколько дней. И вот является как-то лиса к царю свахой.

- Царь Чахчах, - говорит, - задумал жениться и хочет взять в жёны твою дочь.

Царь радуется, не может нарадоваться.

- Ну, идите, - говорит, - торопитесь, готовьтесь к свадьбе!

В царском дворце бегают, суетятся, готовятся к свадьбе, а лиса бежит на мельницу. Прибегает, поздравляет мельника:

- Сосватала тебе царскую дочку! Готовься, поедем свадьбу справлять.

- Вай, пусть рухнет твой дом! Что это ты натворила? - перепугался мельник. - Мне ли жениться на царской дочке? Ни жилья у меня нет, ни одежды. Что мне теперь делать?

- Ты не бойся, положись во всём на меня, - успокаивает его лиса и бежит обратно к царю. Вбегает во дворец и поднимает шум:

- Царь Чахчах с большой свитой ехал венчаться. По дороге вражеские войска напали на него, всех его людей перебили, всё добро унесли. Сам он спасся, бежал. В ущелье мельница есть, там он и укрылся, а меня послал обо всём рассказать вам и одежду принести ему, чтобы он мог приехать, обвенчаться, а потом уж он отомстит врагу.

Царь тут же приказывает принести всё, что нужно, отдаёт лисе, посылает с ней множество всадников, чтобы со всеми почестями доставили будущего зятя во дворец.

Торжественно подъезжают всадники к мельнице и останавливаются около неё. Снимают с мельника тулуп, одевают в царские одежды, сажают на лихого коня. В окружении знатных людей, со всадниками впереди и позади, торжественно привозят его в царский дворец. А мельник никогда в жизни не видел царских палат. Смутился, разинул рот, то озирается по сторонам, то рассматривает свою одежду в испуге и удивлении.

- Сестрица-лиса, что это он всё оглядывается по сторонам? - спрашивает царь. - Будто и дома никогда не видел, и одежды никогда не носил!

- Нет, не в том дело, - отвечает лиса. - Всё это он рассматривает да сравнивает со своим богатством. "Куда тебе, царю, до меня!" - думает.

Садятся за стол. Подают разные блюда. Мельник не знает, за что взяться и как есть.

- Почему он не ест, сестрица-лиса? - снова спрашивает царь.

- Всё думает о том, как его ограбили. Ты и представить себе не можешь, о государь, сколько добра унесли! А позор-то какой! До еды ли ему теперь? - отвечает лиса и вздыхает.

- Ничего, не горюй, дорогой зять, на свете всякое бывает, - утешает царь. - Сейчас свадьба. Давай веселиться, пировать.

И пируют, едят, пьют, играют, танцуют. Семь дней, семь ночей справляют свадьбу. А лиса становится кумой.

После свадьбы царь даёт своей дочке богатое приданое и торжественно провожает её вместе с царём Чахчахом.

- Погодите, я отправлюсь вперёд, всё приготовлю, а вы поезжайте следом за мной, - говорит кума-лиса и пускается бегом.

Бежит, видит - в поле пасётся большое стадо.

- Чьё это стадо?

Говорят:

- Шах-Мара.

- Ой, не вздумайте ещё кому-нибудь назвать имя Шах-Мара! Царь на него сердит - идёт вслед за мной с большим войском. Кто помянет его имя, тому царь прикажет голову отрубить. Если спросят, чьё стадо, скажите - царя Чахчаха, а не то беда вам!

Бежит, видит - на склонах гор пасутся большие стада овец.

- Это чьи?

- Шах-Мара.

Лиса и этим пастухам сказала слово в слово то же самое.

Бежит, видит - обширные нивы, жнецы на них жнут.

- Чьи это нивы?

- Шах-Мара.

Жнецам наказывает она то же самое..

Бежит, видит - бескрайные луга.

- Чьи это?

- Шах-Мара.

Косарям говорит то же самое.

Прибегает к дворцу Шах-Мара.

- Шах-Мар, эй, Шах-Мар, - кричит лиса издали, - да будет цел твой дом! Сидишь себе и не ведаешь ни о чём. Царь разгневался, идёт с большим войском. Хочет тебя убить и разрушить твои владения, а всё, что у тебя есть, забрать себе. Когда-то я съела у тебя курочку и с тех пор добром тебя поминаю. Прибежала предупредить. Поторапливайся, спасай свою голову, пока не поздно!

- Что мне делать? Куда деваться? - спрашивает в ужасе Шах-Мар и видит - вдали и вправду пыль облаком поднялась - царь едет.

- Скорее садись на коня и скачи, да не оглядывайся. И не появляйся больше в этих краях!

Шах-Мар садится на своего лучшего коня и бежит из той страны.

А тем временем подъезжает свадебная процессия, с зурной, с барабанным боем, с песнями, со стрельбой, в сопровождении войска.

В золочёной карете едет царь Чахчах с женой. а впереди и позади - бесчисленные всадники.

Доехали до поля. Видят, пасётся большое стадо.

- Чьё это стадо? - спрашивают всадники.

- Царя Чахчаха, - отвечают пастухи

Едут дальше. Подъезжают к горам. Видят - стада белых овец пасутся на горных склонах.

- Чьи это? - спрашивают всадники.

- Царя Чахчаха, - отвечают пастухи.

Едут дальше. Подъезжают к обширным нивам:

- Чьи это нивы?

- Царя Чахчаха.

Доезжают до лугов:

- Чьи это?

- Царя Чахчаха.

Все в изумлении, и сам Чахчах от удивления слова вымолвить не может.

Так едут они за лисой и доезжают до дворца Шах-Мара. А кума-лиса там уже хозяйничает, распоряжается и принимает гостей.

Снова начинают пировать. И здесь пируют семь дней и семь ночей, а потом гости возвращаются по домам.

Царь Чахчах, его жена и кума-лиса остаются жить во дворце Шах-Мара.

А Шах-Мар так испугался царя, что и но сей день, говорят, спасается бегством.

[Мукик]

НЕПОБЕДИМЫЙ ПЕТУХ


Было ли, не было - жил один петух. Копался этот петух в мусоре и нашёл золотой. Взлетел он на крышу и закричал:

- Ку-ка-ре-ку, деньги нашёл!

Царь услышал, приказывает своим назирам-везирам пойти отнять, ему принести.

Назиры-везиры идут, отнимают, приносят царю.

Петух кричит:

- Ку-ка-ре-ку, царь мои богатства присвоил!

Царь отдаёт, золотой назирам-везирам и говорит:

- Унесите, отдайте обратно, не то этот негодяй опозорит меня на весь мир!

Назиры-везиры идут, отдают золотой петуху. Петух снова поднимается на крышу:

- Ку-ка-ре-ку, царь меня испугался!

Царь гневается и приказывает назирам-везирам:

- Идите, - говорит, - схватите этого негодяя, отрубите ему голову, сварите его, подайте мне. Я съем и избавлюсь от него!

Назиры-везиры идут, хватают петуха, несут, а он кричит:

- Ку-ка-ре-ку, царь меня в гости позвал!

Зарезали петуха, положили в котёл, хотят варить.

Петух не унимается:

- Ку-ка-ре-ку, царь меня в горячую баню послал!

Сварили петуха, принесли, поставили перед царём.

Петух кричит:

- С царём за одним столом сижу! Ку-ка-ре-ку!

Царь хватает петуха и глотает. Петух уже в глотке у царя, а всё кричит:

- По узкой улице прохожу! Ку-ка-ре-ку!

Царь видит, что петух и тут всё не унимается. Приказывает назирам-везирам обнажить сабли и стать наготове Если петух ещё раз закричит - рубить.

Назиры-везиры обнажили сабли, стали наготове: один по одну сторону, другой - по другую.

Добрался петух до царского желудка - опять кричит:

- На белом свете жил, в тёмное царство попал! Ку-ка-ре-ку!

- Рубите! - приказывает царь.

Назиры-везиры рубят и распарывают царю живот. Петух выскакивает, бежит, взлетает на крышу и кричит:

- Ку-ка-ре-ку!

[Мукик]

КУВШИН С ЗОЛОТОМ


Слышать мне довелось от наших стариков, старики наши слышали от своих дедов, а их деды - от своих стариков, что жил когда-то бедняк-пахарь и был у него только клочок земли да пара волов.

И вдруг зимой у этого пахаря-бедняка издыхают волы. А когда наступила весна и пришло время пахать и сеять, без волов он не мог работать и сдал землю внаймы соседу.

Стал этот сосед пахать, и вдруг плуг его наткнулся на что-то твёрдое. Смотрит он и видит большой глиняный кувшин, полный золота. Бросает он волов и плуг и бежит к хозяину земли.

- Эге, свет глазам твоим! - говорит. - В твоей земле отыскался кувшин с золотом, иди забирай его!

- Нет, братец, это золото не моё, - отвечает хозяин. - Ты снял у меня землю, ты пашешь, и всё, что в земле, твоё. Золото нашёл - пусть будет золото, всё равно оно твоё - бери!

Начинают спорить: один твердит - золото твоё, другой - нет, твоё. Спор разгорается, начинается драка. Идут к царю с жалобой.

Как услышал царь о кувшине с золотом, глаза у него так и загорелись. Говорит:

- Не твоё золото и не его. Кувшин с золотом нашли в моей земле - значит, он мой.

И царь со своей свитой спешит туда, где нашли кувшин. Приходит, велит открыть его и видит: кувшин полон змей!

В ужасе и в гневе возвратился царь во дворец и повелел наказать дерзких пахарей, посмевших обмануть его.

- О государь, да продлится жизнь твоя, - завопили несчастные, - за что ты хочешь погубить нас? В кувшине никаких змей нет - там одно золото... чистое золото!

Царь посылает своих людей проверить. Люди идут, возвращаются и говорят - в кувшине золото!

- Ва! - удивляется царь, а про себя думает: "Наверно, я не разглядел как следует или не тот кувшин видел".

И снова идёт он туда, открывает кувшин, а в нём опять полно змей.

Что за чудо? Никто понять не может.

И царь приказывает собрать всех мудрецов своего царства.

- Растолкуйте, - говорит, - мудрецы, что это за чудо? Пахари нашли в земле кувшин с золотом. Иду я туда - в кувшине змеи, идут они - он полон золота. Что это может значить?

- Не прогневайся, о государь, на наши слова. Этот кувшин с золотом дарован бедным пахарям за их трудолюбие и честность. Когда идут они - находят золото, это награда им за честный труд. А когда идёшь ты и хочешь похитить чужое счастье - вместо золота находишь змей.

Царь содрогается и слов не находит в ответ.

- Хорошо, - говорит он наконец. - А теперь решите: кому из них принадлежит золото?

- Конечно, хозяину земли! - восклицает пахарь.

- Нет, тому, кто пахал землю! - возражает хозяин земли.

И опять начинается перебранка.

- Ладно-ладно, погодите, - останавливают их мудрецы. - Нет ли у вас детей - сына или дочери?

И оказалось, что у одного есть сын, а у другого дочь.

Тогда мудрецы решают: поженить молодых и кувшин с золотом отдать им.

Родители согласны, все довольны. Ссора кончается - начинается свадьба.

Семь дней и семь ночей справляют они свадьбу. А кувшин с золотом, полученный в дар за трудолюбие и честность, отдают они своим детям.

Золото - новобрачным, а змеи - жадному царю.

[Мукик]

ГОВОРЯЩАЯ РЫБКА


Было ли, не было - жил один бедняк. Пошёл этот бедняк к рыбаку и нанялся в работники. За день он зарабатывал по несколько рыб, приносил их домой - на это они с женой и жили.

Однажды рыбак поймал красивую рыбку, велел работнику её беречь, а сам опять полез в воду. Сидит работник на берегу, смотрит на красивую рыбку и думает: "Господи боже, ведь рыба - тоже живое существо! Ведь есть же у неё, как и у нас, родители, друзья, смекает же она что-нибудь, чувствует и радость и горе..."

Не успел подумать это, как рыбка заговорила человеческим голосом:

- Послушай, братец-человек! Играла я с подругами в волнах реки, от радости забылась и попала в рыбачьи сети. Теперь, наверно, родите ли ищут меня, плачут, а подружки опечалились. И сама я, видишь, как мучаюсь - задыхаюсь без воды. Хочется мне опять в реку, хочется играть в холодных прозрачных струях. Уж так хочется, так хочется!.. Сжалься надо мной, брось меня в воду!

Тихо, еле слышно говорила рыбка, с трудом раскрывала пересохший рот.

Работнику стало жаль рыбку, взял он да и бросил её в реку.

- Плыви, красавица-рыбка! Пускай не плачут больше твои родители. Пускай не печалятся твои подружки. Плавай, живи, радуйся вместе с ними!

Увидел это рыбак, крепко рассердился на своего работника:

- Ну и дурак же ты! Я в воде мокну, рыбу ловлю, а ты её - в воду! Проваливай и не попадайся больше мне на глаза! Ты мне не работник! Хоть издохни с голоду!

Отнял он у работника мешок и прогнал его.

- Куда же мне теперь идти? Что делать? Как жить?

И, озабоченный, с пустыми руками, побрёл бедняк домой.

Бредёт он грустный домой, а навстречу ему - Чудовище в человеческом образе, идёт и гонит красивую корову.

- Добрый день, братец! Что ты такой грустный? О чём задумался? - спрашивает Чудовище.

Бедняк рассказал ему про свою беду: остался он без дела, без хлеба и не знает теперь, как им быть с женой.

- Послушай, дружок, - говорит Чудовище, - эту корову я отдам тебе на три года. Каждый день она будет давать столько молока, что ты и твоя жена по горло будете сыты. Но как только минет три года, я в эту самую ночь приду к вам и буду задавать вопросы. Ответите - оставлю корову вам, не сумеете ответить - обоих возьму, уведу и сделаю с вами что захочу. Согласен?

"Всё равно помирать нам с голоду, - подумал бедняк, - так лучше возьму корову. Прокормит она нас три года, а там бог милостив - может, пошлёт счастья и ответим на вопросы".

- Согласен! - говорит.

Взял он корову, повёл её домой.

Три года корова досыта кормила бедняка и его жену, и не заметили они, как пробежало время. Но вот наступил условленный срок: ночью Чудовище должно было явиться к ним.

В сумерках муж и жена сидят грустные у порога и думают, как им ответить на вопросы Чудовища. Да и кто знает, что у них спросит Чудовище?

- Вот что значит связаться с Чудовищем! - вздыхают и каются муж и жена.

Но что было - то было, другого выхода нет. А страшная ночь уже надвигается.

Неожиданно подходит к ним незнакомый прекрасный юноша и говорит:

- Добрый вечер! Я странник. Не приютите ли вы меня на ночь?

- Почему не приютить, братец-странник! Гость богом послан. Только в эту ночь останавливаться у нас опасно. Взяли мы у Чудовища корову с уговором три года кормиться её молоком. Чудовище поставило условие: через три года оно явится и задаст нам вопросы. Сумеем ответить - корова наша, нет - сами станем его пленниками. Сегодня срок кончился, ночью оно придёт, а мы и не знаем, как ему отвечать будем. Что бы Чудовище с нами ни сделало, поделом нам. А вот как бы ты не пострадал!

- Не беда! Что будет с вами, то и со мной, - отвечает странник.

Согласились с ним хозяева. Гость остался. В полночь раздался сильный стук в дверь.

- Кто там?

- Чудовище! Явился я, отвечайте на вопросы!

Где уж тут отвечать! От ужаса и у жены отнялся язык и у мужа. Так оба и застыли на месте

- Не бойтесь, я буду отвечать за вас! - говорит юноша-гость и бросается к двери.

- Я здесь, - слышится за дверью голос Чудовища.

- Я тоже здесь, - отвечает ему гость.

- Ты откуда?

- С того берега моря.

- На чём приехал?

- Оседлал хромого комара, сел верхом и приехал!

- Значит, море было маленькое?

- Какое там маленькое! Орлу не перелететь его.

- Значит, орёл - птенец?

- Какой там птенец! Тень от его крыльев покрывает город!

- Значит, город очень маленький?

- Какой там маленький! Зайцу не перебежать его.

- Значит, заяц крошечный?

- Какой там крошечный! Из его шкуры можно выкроить тулуп, шапку да пару рукавиц в придачу.

- Значит, носить их будет карлик?

- Какой там карлик! Посади ему на колено петуха - кукареку не услышит.

- Значит, он глухой?

- Какой там глухой! Он слышит, как олень в горах траву щиплет.

Растерялось Чудовище: чует оно, что там, за дверью, есть какая-то мудрая сила - смелая и непобедимая. Не знает Чудовище, что ещё сказать, тихо отступает и исчезает в ночной тьме.

Муж и жена избавились от напасти, радуются, ликуют.

Вскоре занялась заря. Юноша-гость начинает прощаться.

- Нет-нет, не пустим! - загородили ему дорогу муж и жена. - Ты спас нам жизнь - скажи, чем отблагодарить тебя?

- Не за что благодарить, мне идти надо.

- Ну, хоть имя своё назови. Если не сумеем отблагодарить - так будем знать, кого благословлять.

- Сотвори добро и хоть в воду его кинь - оно не пропадёт. Я та самая говорящая рыбка, которую ты пощадил, - ответил незнакомец и исчез.

А муж и жена остались в радостном изумлении.

[Мукик]

ХОЗЯИН И РАБОТНИК


Было ли, не было - жили два брата-бедняка. Думали они, думали, как им быть, за что приняться, чтобы прокормить семью, и порешили: младший останется дома, а старший наймётся в работники к богачу и заработок будет посылать домой.

Так и сделали. Старший пошёл и нанялся к богачу. Работать он обязался до весны, когда начнёт куковать кукушка. Хозяин поставил работнику неслыханное условие:

- Если, - говорит, - ты до срока рассердишься - ты заплатишь мне тысячу рублей, если я рассержусь - заплачу я.

- Да ведь у меня нет тысячи рублей! Откуда же их взять?

- Не беда, тогда прослужишь у меня без жалованья десять лет.

Парня сперва испугало такое странное условие, потом он подумал: "А что может случиться? Пусть делает что хочет, - не стану сердиться, да и всё туг. А ежели он рассердится - пусть сам и платит по уговору".

- Ладно, - говорит, - согласен.

Договорились, и начал бедняк служить. На другой же день, спозаранку, хозяин разбудил парня и послал его в поле.

- Ступай, - говорит, - косить, пока светло, а как стемнеет, возвращайся.

Работник идёт, весь день косит и вечером усталый возвращается домой.

- Чего же это ты вернулся? - спрашивает хозяин.

- Солнце зашло, вот я и вернулся.

- Ну нет, так не годится! Я тебе сказал: коси, пока светло. Солнце зашло, зато, посмотри-ка, вышел его братец месяц. Разве он хуже светит?

- Как же это так? - удивляется работник

- Уж не сердишься ли ты? - спрашивает хозяин.

- Нет, не сержусь. Я только говорю, что устал. Отдохну малость... - испуганно пробормотал работник и снова поплёлся косить.

Косил он, косил, пока не зашёл месяц. Но только скрылся месяц - опять показалось солнце. Работник выбился из сил, с ног валится.

- Вай, будь прокляты и твоё поле, и твой хлеб, и твоё жалованье! - начал он в отчаянии ругаться.

- Эге, ты, никак, сердишься? - словно из-под земли вырос хозяин. - Если сердишься - уговор остаётся уговором. Не говори потом, что я поступил с тобой несправедливо.

И, как условились, заставляет он работника либо платить тысячу рублей, либо работать на него даром десять лет.

Очутился работник между двух огней: и тысячи нет, чтобы отдать хозяину и избавиться от него, и работать у такого человека десять лет нет мочи.

Думал он, думал и наконец выдал хозяину расписку на тысячу рублей. А сам, понурый, с пустыми руками, возвратился домой.

- Ну, как дела? - спрашивает младший брат.

И старший брат садится и подробно рассказывает всё, что с ним случилось.

- Не беда, - говорит младший, - не горюй! Теперь ты оставайся дома, а я вместо тебя пойду.

Приходит младший брат к тому же хозяину наниматься.

Богач опять назначает срок: работать до первого крика кукушки. И ставит условие: если рассердится работник, то платит хозяину тысячу рублей или работает .даром десять лет. А если рассердится хозяин - платит он работнику тысячу рублей и отпускает его.

- Нет, я не согласен, - возражает парень. - Если ты рассердишься - заплатишь мне две тысячи; рассержусь я - заплачу тебе две тысячи рублей или буду работать на тебя даром двадцать лет.

- Ладно! - ухмыляется богач.

На том и порешили.

Занимается утро, а работник и не думает вставать.

Хозяин то и дело входит и выходит, а работ ник всё спит.

- Вставай, паренёк, скоро полдень!

- Уж не сердишься ли ты? - приподнимает голову работник.

- Нет, не сержусь, - испуганно отвечает хозяин. - Я только говорю, что пора бы нам в поле идти косить.

- Ну, если так - пойдём, спешить некуда.

Наконец работник встаёт и начинает обуваться.

Хозяин и входит и выходит, а он всё обувается.

- Да поторапливайся же ты, паренёк!

- А-а, да ты, кажется, сердишься?

- Кто сердится? И не думаю! Я только хотел сказать: не опоздать бы нам на косовицу.

- Это дело другое! А то помни - ведь у нас уговор.

Пока работник обувался, пока добрались они до поля, перевалило за полдень.

- Время ли теперь косить? - спрашивает работник. - Видишь, все обедают - пообедаем и мы, а там и за работу!

Сели, пообедали. Работник и говорит:

- Люди мы рабочие. Надо малость вздремнуть, сил набраться!

Уткнулся лицом в траву и проспал до вечера.

- Эй, парень, вставай, стемнело уже! Все кончили косьбу - одно наше поле не убрано. Сломить бы шею тому, кто тебя прислал ко мне! Чтоб тебе хлеб встал поперёк горла! Будь проклята твоя работа! Ну и в беду же я попал! - выходит из себя хозяин.

- Э-э, да ты, никак, сердишься? - приподнял голову работник.

- Да нет же, никто и не думает сердиться! Я только говорю, что стемнело, домой пора.

- Ну, это другое дело, пойдём. А то ведь помнишь наш уговор - горе тому, кто рассердится!

Вернулись домой; видят - пришли гости. Посылает хозяин работника зарезать овцу.

- Какую?

- Да какая попадётся.

Работник уходит. Спустя немного зовут богача: "Беги скорее, работник перерезал всё твоё стадо!"

Прибегает хозяин и видит: и вправду перерезал работник всех его овец. Схватился он за голову и ну голосить:

- Чтоб обрушился на тебя твой кров, окаянный! Что ты наделал? Разорил меня вконец!

- Ведь ты же сам говорил - режь, какая попадётся, а мне они все подвернулись под руку, вот я всех и перерезал. Я сделал, как ты сам велел, - спокойно ответил работник. - А ты, я вижу, рассердился?

- Да нет, не сержусь я. Жалко только: всех моих овец зря зарезал!

- Ладно, если не сердишься - я ещё на тебя поработаю.

Начал хозяин раздумывать: что делать, как избавиться от такого работника? Уговорились они до первой кукушки, а зима только начинается - ещё далеко до весны и до кукушки.

Думал он, думал и вот что придумал: привёл жену в лес, посадил на дерево и велел ей куковать. А сам вернулся домой и говорит работнику:

- Пойдём в лес поохотимся.

Как подошли они к лесу, жена и принялась куковать:

- Ку-ку! Ку-ку!..

- Ого! Поздравляю тебя, - говорит хозяин работнику, - кукушка прилетела, срок твой кончился.

Парень тут же смекнул, в чём дело.

- Ну, - говорит, - слыхано ли где, чтобы среди зимы кукушка куковала? Подстрелю я эту кукушку. Посмотрим, что это за птица

Сказал, вскинул ружьё и прицелился. Хозяин с криком бросился к нему:

- Вай! Не стреляй, ради бога! Будь проклят тот день, когда я тебя встретил! Экую беду я накликал на себя!

- Да ты, никак, сердишься?

- Да-да, братец, сержусь, хватит с меня! Пойдём - уплачу деньги, избавлюсь от тебя. Я тебе условие ставил - я и должен расплачиваться. Теперь я понял старую поговорку: "Не рой другому яму, сам в неё попадёшь".

Так образумился богач, а младший брат разорвал долговую расписку старшего брата, получил сверх того тысячу рублей и возвратился домой.

[Мукик]

У ПИРУЮЩЕГО ВСЕГДА БУДЕТ ПИР

Когда-то в городе Багдаде царствовал халиф Гарун-аль-Рашид. У халифа Гарун-аль-Рашида была привычка гулять переодетым и выведывать, что происходит в его столице. Однажды ночью переоделся он дервишем и пошел по глухой улице. Вдруг из дома какого-то бедняка донеслись до него звуки музыки и пение. Остановился он, подумал-подумал и из любопытства вошёл в дом. Вошёл и видит: пустая комната, голые стены. Перед огнём, на разостланном коврике, сидят за скудным ужином хозяин и музыканты. Все они играют, поют и веселятся.

- Мир вам, о весёлые люди! - кланяется дервиш хозяину дома.

- Добро пожаловать, дервиш-баба, милости просим откушать посланный богом хлеб и повеселиться вместе с нами, - приглашает хозяин дома.

Усаживают дервиша рядом и продолжают свой пир.

Поздно ночью хозяин расплачивается с музыкантами, и они уходят.

Когда они уходят, дервиш спрашивает хозяина:

- Как зовут тебя, приятель?

- Гасан.

- Не обижайся, если я спрошу, братец Гасан: чем ты занимаешься, сколько денег зарабатываешь, что проводишь время за пиром?

- Для пира не надо много денег, дервиш-баба, - отвечает хозяин. - Человек может весело жить и на самый маленький заработок. Я сапожник, чиню чусты и зарабатываю в день совсем немного. Вечером половину денег я трачу на еду, а на другую половину нанимаю музыкантов, которых ты видел. Пируем и веселимся. А когда бог посылает такого благородного гостя, как ты, становимся ещё веселее.

- Пусть будет безмерной твоя радость, о Гасан, но если вдруг исчезнет этот маленький заработок, что ты тогда будешь делать?

- Почему он исчезнет, дервиш-баба?

- А вдруг халифу вздумается приказать, чтоб не было больше сапожников?

- Да что ты! Разве халифу больше делать нечего? Да чем провинились сапожники перед халифом? А если такое случится, тогда и подумаем. А теперь давай спать, дервиш-баба. Бог милостив, у пирующего всегда будет пир! Такое уж это дело - как примешься за него, так и пойдёт.

- Ладно. Дай бог, чтоб было так, - сказал . дервиш, и они легли спать.

Рано утром дервиш уходит. Вскоре после его ухода придворные глашатаи заполняют улицы и площади Багдада и объявляют: халиф повелевает всем сапожникам закрыть свои лавки. С этого дня никто не смеет заниматься сапожным ремеслом, а кто нарушит приказ - тому голову долой.

И у бедного Гасана вырывают из рук шило, ударами по затылку выгоняют из тесной лавчонки и запирают дверь.

В следующую ночь Гарун-аль-Рашид, опять переодетый дервишем, идёт бродить по городу. Снова проходит по улице, на которой живёт весёлый Гасан, и снова слышит звуки музыки и пение из его дома. Входит он.

- А-а! Добро пожаловать, дервиш-баба, милости просим, садись.

Садятся, едят, пьют, играют, поют и веселятся до полуночи.

В полночь музыканты получают свою плату и уходят. Остаются хозяин и гость.

- Знаешь, что случилось, дервиш-баба?

- А что случилось?

- Как раз то, что ты предсказал вчера вечером. Сегодня халиф издал приказ запретить сапожникам работать.

- Что ты говоришь! - удивляется гость. - Но откуда же ты взял деньги, что сегодня вечером снова устроил пир?

- Нашёл глиняный кувшин и теперь продаю воду. Из того, что заработал за день, половину истратил на еду, а остальное дал музыкантам и снова пирую.

- Ну, а если халиф и воду продавать запретит, что тогда будешь делать?

- А какой убыток приносим мы халифу? Почему он должен запретить? И зачем мне сейчас об этом горевать! Когда запретит, тогда и подумаю. Не бойся, приятель, всегда найдётся кусок хлеба и уголок, где можно веселиться.

- Пусть будет вечным веселье у твоего очага, о Гасан!

Рано утром весь Багдад содрогнулся от крика придворных глашатаев. Объявляли они, что халиф Гарун-аль-Рашид так приказывает: "Вода есть дар божий, и с этого дня никто не смеет продавать её за деньги. Разорвать у всех торговцев бурдюки с водой и перебить кувшины!"

И у бедного Гасана, когда он пошёл за водой, тоже разбили кувшин. И возвратился Гасан ни с чем.

На следующую ночь халиф опять переодевается дервишем и идёт бродить по городу. Опять приближается к дому весёлого Гасана - и снова веселье, звуки музыки, песни. Входит он.

- А-а! Дервиш-баба, добро пожаловать, милости просим, садись, будем пировать. День продолжим, вечер скоротаем. Повеселимся, дервиш-баба! Лучше веселиться, чем грустить.

- Конечно, веселье куда лучше. Смерти никому не миновать, а поэтому кто может - пусть веселится! - восклицает дервиш и садится рядом с Гасаном.

Поздно ночью музыканты получают свою плату и уходят. Остаются дервиш и хозяин.

- Братец Гасан, что это я слышал сегодня? Говорят, халиф запретил продавать воду. Верно это?

- Верно. Перебили все наши кувшины! Ты, братец, стал настоящим пророком - что ни скажешь, на следующий день сбывается.

- А как же ты снова пируешь? Где взял денег?

- О, если бы у человека не было никакой нужды, кроме денег! Найти деньги нетрудно, дервиш-баба. Поступил я работником к хозяину и заработал немного за день. Половину заработка истратил на еду, а остальное отдал музыкантам и продолжаю веселиться. Дело не в деньгах, а в том, какая душа у человека, дервиш-баба.

- Жизнью своей клянусь, что с такой душой ты достоин быть при дворе халифа! - воскликнул дервиш.

- Ва, дервиш! Всё, что ты ни говоришь, - сбывается в точности. Что, если и теперь слова твои сбудутся?

- Почему не сбудутся? На свете нет ничего невозможного, - ответил дервиш, и они расстались.

Рано утром придворные глашатаи столпились у порога бедной лачужки Гасана:

- Здесь ли живёт Гасан, что любит веселиться?

- Это я, - ответил удивлённый Гасан.

- По приказу халифа, следуй за нами!

Повели Гасана прямо во дворец. Объявили, что халиф дал ему должность при дворе. Одели Гасана, как положено одеваться при дворе, прицепили сбоку саблю и поставили у одного из входов во дворец.

Целый день простоял Гасан без дела у этого входа.

Как стемнело, отправили его с пустыми руками домой: иди, мол, утром вернёшься - опять станешь на своё место.

Ночью халиф Гарун-аль-Рашид опять переоделся дервишем и пошёл бродить по городу.

Приблизился к дому Гасана. Прислушался. В удивлении слышит он опять звуки музыки и пение. Опять Гасан пирует!

Вошёл халиф.

- О, дервиш, входи, входи! Да продлится жизнь твоя! Вчерашние слова твои тоже сбылись. Халиф дал мне должность при дворе.

- Что ты говоришь!

- Бог свидетель.

- И, наверно, много денег дал?

- Нет, какие там деньги! Ни гроша не дал. С пустыми руками отправил домой.

- А где же ты деньги взял, что опять пируешь?

- Садись, расскажу. Прицепили мне сбоку саблю. Вечером иду домой и думаю: ведь не буду же я убивать людей саблей! Взял и продал стальной клинок, а вместо него заказал деревянный. Вложил его в ножны и пришёл домой. На деньги, что получил за клинок, устроил пир. Правильно я поступил? Как ты думаешь, дервиш? Лучше веселиться, чем людей убивать!

- Ха-ха-ха! - засмеялся дервиш. - Поступил-то ты хорошо, Гасан, но если завтра халиф прикажет отрубить голову преступнику, что ты тогда будешь делать?

- Придержи язык, дервиш, - рассердился Гасан. - Всё, что ни скажешь ты, как назло сбывается. Разве не можешь сказать что-нибудь хорошее?

И опечалился Гасан, сердце забилось от страха. Всю ночь не мог он заснуть.

Так всё и случилось.

На другой день халиф вызвал Гасана и в присутствии всех придворных торжественно приказал ему обезглавить какого-то преступника.

- Обнажи саблю и отсеки этому преступнику голову!

- Да продлится жизнь твоя, о великий халиф! - ответил в ужасе Гасан. - Никогда я не отсекал никому головы. Не могу. Много людей в твоём дворце - прикажи это сделать кому-нибудь другому!

- Я приказываю это тебе! Если ещё минуту промедлишь - твоя голова слетит! - пригрозил халиф. Вынимай саблю!

При этих словах несчастный Гасан подошёл к преступнику, поднял руки к небу и закричал:

- Господи боже, ты ведаешь, кто прав, а кто виноват! Если этот человек виноват, дай мне силу одним ударом отрубить ему голову, а если он прав - пусть моя сабля станет деревянной!

Сказал и выхватил саблю... Деревяшка! Придворные так и замерли на месте.

Тут халиф Гарун-аль-Рашид громко засмеялся и рассказал обо всём придворным.

Долго смеялись придворные, осыпали похвалами и Гасана, любящего веселье, и халифа.

Засмеялся даже и тот несчастный, что стоял па коленях и, вытянув шею, ожидал удара сабли.

Халиф даровал преступнику жизнь, а потом объявил о своей благосклонности к Гасану и дал ему хорошую должность, чтобы он не нуждался ни в чём, жил весело и других бы учил весело жить на свете.

[Мукик]

БАРЕКЕНДАН

Жили когда-то муж с женой. И не очень-то были они по нраву один другому. Муж обзывал жену дурёхой, а та его - дурнем, так они всегда и ссорились.

Как-то муж купил несколько пудов рису и масла, взвалил их на носильщика и приволок домой.

Жена вышла из себя:

- А ты ещё сердишься, когда тебя дурнем обзывают! Ну куда нам столько масла и рису! Поминки по отцу или свадьбу сына справляешь, что ли?

- Да какие там поминки, какая свадьба! Что ты болтаешь, баба? Возьми и припрячь. Это для барекендана.

Жена успокоилась, взяла и спрятала. Уже немало дней прошло, жена ждёт, ждёт, а Барекендана всё нет.

И вот однажды сидит она у порога и видит: кто-то торопливо идёт по улице. Прикрывает она ладонью глаза от солнца и кричит:

- Братец, а братец, а ну-ка, погоди!

Прохожий останавливается.

- Не ты ли Барекендан будешь, братец?

Смекнул прохожий, что у женщины не все дома, и думает: "Дай-ка скажу, что я Барекендан и погляжу, что из этого выйдет".

- Да, сестрица, я и есть Барекендан. Что скажешь?

- А то скажу, что давно пора тебе забрать от нас рис да масло. Мы не нанимались хранить твоё добро. Надо и совесть знать!

- Что же ты сердишься, сестричка-джан? За ними-то я и пришёл: искал ваш дом, да всё никак не мог найти.

- Ну так иди и забирай!

Прохожий входит в дом, забирает масло и рис. Поворачивается пятками к дому, лицом к своей деревне, и поминай как звали!

Возвращается муж, жена ему и говорит:

- Приходил этот Барекендан, я швырнула ему его добро - унёс!

- Какой Барекендан? Какое добро?

- Да вот масло и рис. Вижу, идёт - наш дом ищет. Позвала я его, пробрала как следует, взвалила ему мешок на плечи, он и унёс.

- Ах, чтоб дом твой рухнул, глупая! Недаром я всегда говорю, что ты дурёха! В какую сторону он пошёл?

- А вон туда.

Вскочил муж на коня и помчался за Барекенданом.

Барекендан обернулся и видит - догоняет его верховой. Смекнул, что это, должно быть, муж той женщины.

Вот всадник догнал его:

- Добрый день, братец!

- Доброго здоровья!

- Не прошёл ли по этой дороге кто-нибудь?

- Прошёл.

- А что он нёс за плечами?

- Масло и рис.

- Вот его-то мне и нужно! А давно ли он прошёл?

- Да уж порядочно.

- Если я поскачу за ним, успею догнать?

- Где тебе! Ты верхом, а он пешком. Покуда твой конь будет переступать четырьмя ногами: раз-два-три-четыре, он на своих на двоих бегом: раз-два, раз-два, раз-два - и нет его!

- А как же мне быть?

- Как тебе быть? Хочешь, оставь у меня коня, а сам, как он, беги на своих на двоих - может быть, догонишь.

- Да, это ты верно говоришь.

Слезает муж с коня, оставляет его у прохожего, а сам пускается пешком в путь.

Как только скрылся он из виду, Барекендан взвалил на коня свою ношу, свернул с дороги и ускакал.

А муж идёт, идёт пешком, видит - не догнать.

Поворачивает обратно, а уж ни прохожего, ни коня нет.

Возвращается домой, и снова начинают они ссориться: муж - из-за масла и риса, а жена -- из-за коня.

И до сих пор всё ещё ссорятся муж и жена. Он её обзывает дурёхой, а она его - дурнем.

А Барекендан слушает да посмеивается.

[Мукик]

БЕСХВАСТАЯ ЛИСА

Было ли, не было - жила старуха. Подоила она свою козу, поставила кувшин на землю, а сама пошла за щепками и хворостом, чтобы огонь разжечь, молоко вскипятить.

Приходит лиса, суёт нос в кувшин и начинает лакать молоко.

Старуха набросилась на неё, хвать мотыгой - и отрубила ей хвост.

Бесхвостая лиса отбежала, взобралась на камень и стала упрашивать:

- Бабушка, бабушка, отдай мне хвост! Прилажу я его и побегу своих подруг догонять. Не хочу, чтобы говорили: "Где ты пропадала, бесхвостая лиса?"

Старуха ей в ответ:

- А ты ступай принеси мне молока.

Лиса идёт к корове:

- Коровушка, коровушка, дай мне молока! Отнесу молоко старухе - старуха отдаст мне хвост. Прилажу я его и побегу своих подруг догонять. Не хочу, чтобы говорили: "Где ты пропадала, бесхвостая лиса?"

Корова ей в ответ:

- А ты ступай принеси мне травки.

Лиса идёт к полю:

- Полюшко, полюшко, дай мне травы: отнесу траву корове - корова даст мне молока, отнесу молоко старухе - старуха отдаст мне хвост. Прилажу я его и побегу своих подруг догонять. Не хочу, чтобы говорили: "Где ты пропадала, бесхвостая лиса?"

Поле ей в ответ:

- А ты поди принеси мне воды.

Лиса идёт к роднику:

- Родничок, родничок, дай мне воды! Отнесу воду полю - поле даст мне травы, отнесу траву корове - корова даст молока, отнесу молоко старухе - старуха отдаст мне хвост. Прилажу я его и побегу своих подруг догонять. Не хочу, чтобы говорили: "Где ты пропадала, бесхвостая лиса?"

Родник ей в ответ:

- А ты ступай принеси мне кувшин.

Лиса идёт к девушке:

- Девушка, девушка, дай мне свой кувшин! Отнесу я кувшин роднику - родник даст мне воды, отнесу воду полю - поле даст мне травы, отнесу траву корове - корова даст мне молока, отнесу молоко старухе - старуха отдаст мне хвост. Прилажу я его и побегу своих подруг догонять. Не хочу, чтобы говорили: "Где ты пропадала, бесхвостая лиса?"

Девушка ей в ответ:

- А ты ступай принеси мне бусы.

Лиса идёт к разносчику:

- Разносчик, разносчик, дай мне бусы! Отнесу бусы девушке - девушка даст мне кувшин, отнесу кувшин роднику - родник даст мне воды, отнесу воду полю - поле даст мне травы, отнесу траву корове - корова даст мне молока, отнесу молоко старухе - старуха отдаст мне хвост. Прилажу я его и побегу своих подруг догонять. Не хочу, чтобы говорили: "Где ты пропадала, бесхвостая лиса?"

Разносчик ей в ответ:

- А ты ступай принеси мне яичко.

Лиса идёт к курице:

- Курочка, курочка, дай мне яичко! Отнесу яичко разносчику - разносчик даст мне бусы, отнесу бусы девушке - девушка даст мне кувшин, отнесу кувшин роднику - родник даст мне воды, отнесу воду полю - поле даст мне травы, отнесу траву корове - корова даст мне молока, отнесу молоко старухе - старуха отдаст мне хвост. Прилажу я его и побегу своих подруг догонять. Не хочу, чтобы говорили: "Где ты пропадала, бесхвостая лиса?"

Курица ей в ответ:

- А ты ступай принеси мне зёрнышек.

Лиса идёт к молотильщику:

- Молотильщик, молотильщик, дай мне зёрнышек! Отнесу зёрнышки курице - курица даст мне яичко, отнесу яичко разносчику - разносчик даст мне бусы, отнесу бусы девушке - девушка даст мне кувшин, отнесу кувшин роднику - родник даст воды, отнесу воду полю - поле даст мне травы, отнесу траву корове - корова даст мне молока, отнесу молоко старухе - старуха отдаст мне хвост. Прилажу я его и побегу своих подруг догонять. Не хочу, чтобы говорили: "Где ты пропадала, бесхвостая лиса?"

Молотильщик сжалился над лисой, дал ей горсточку зёрнышек.

Лиса отнесла зёрнышки курице - курица дала яичко, отнесла яичко разносчику - разносчик дал бусы, отнесла бусы девушке - девушка дала кувшин, отнесла кувшин роднику - родник дал воды, отнесла воду полю - поле дало травы, отнесла траву корове - корова дала молока, отнесла молоко старухе - старуха отдала ей хвост. Приладила лиса хвост и побежала, своих подруг догнала.

[Мукик]

БРАТЕЦ-БАРАШЕК

Двое сирот
Идут вперёд.
Дорога в зной нелегка..
Жара палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...

Сестра Мануш постарше была,
Крепилась она в пути.
Она бы жажду перенесла,
Но братец не мог снести.

Идут, идут и видят они
Глубокий след, в нём стоит вода.
"Сестричка-джан, мне так хочется пить!
Ты дашь попить мне, сестричка, да?"

"Нет, братец-джан, то коровий след -
Напьёшься и станешь коровой вмиг.
Потерпим немножко. Ещё чуть-чуть:
Сейчас студёный найдём родник".

Двое сирот
Идут вперёд.
Дорога так далека...
И зной палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...

Идут, идут и видят они
След от копыта, а в нём вода.
"Сестричка-джан, мне так хочется пить!
Ты дашь попить мне, сестричка, да?"

"Нет, братец-джан, это конский след -
Напьёшься и станешь лошадкой вмиг.
Потерпим немножко. Ещё чуть-чуть.
Сейчас, сейчас мы встретим родник".

Двое сирот
Идут вперёд.
Дорога так далека...
И зной палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...

Идут, идут и видят они -
Следок небольшой наполнен водой.
И братец не может дольше терпеть:
Тайком зачерпнул он воды рукой.

Сестра обернулась: где же брат?.
Барашек маленький сзади идёт.
Барашек жалобным взором глядит
И, грустно блея, бежит вперёд...

Бедняжка Мануш! Что делать ей?
Ломает руки она в слезах.
А братец-барашек бежит за ней.
Испуг и горе в его глазах.

Двое сирот
Идут вперёд.
Мануш с барашком вдвоём
В слезах идут...
Как грустно тут,
В безвестном краю чужом!

Идут. Их голод и зной томят.
Идут, не зная куда...
И вдруг - деревья листвой шумят,
Родник, и звенит вода.

Пьют вдоволь сироты, к воде припав.
Потом на дерево влезла сестра,
А братец отведал душистых трав.
Лужайка от ярких цветов пестра.

Но вдруг - и топот, и ржанье, и смех
В лесу вечернем, что тих был и пуст.
И звуки всё ближе, и в звуках тех
И песня, и хохот, и веток хруст.

И вот, золотой уздечкой звеня,
Подводят слуги коня к воде.
Но что в роднике пугает коня?
Он встал на дыбы, словно быть беде.

Взглянули слуги, а в роднике
Лицо прекрасное отражено.
Промчится ветер невдалеке,
И зыблется в струйках воды оно.

Наверх взглянули они, а там
Красавица, светлая, как заря.
Сидит она, прижавшись к ветвям,
И смотрит, ни слова не говоря.

Каких только нет на земле чудес!
Дивятся все в глубине души:
Как диво такое попало в лес,
На дереве диком сидит в тиши?

"Кто ты? Виденье иль человек?
Если виденье, сгинь, пропади.
А человек - так с ветвей сойди,
Лучший найдём для тебя ночлег.

Кто ты? Откуда? Нам невдомёк,
Как очутилась ты среди нас.
Что за горе тебя, дружок,
В лес привело в этот поздний час?"

"Горе сиротства нас привело
В эту лесную глушь, -
С дерева отвечает им
Скромная наша Мануш.
- Нет у нас крова, нет родных
В огромном мире земном.
Ночь подходит. Страшно одним
Во мраке ночном лесном".

Горят во дворце алмазы, янтарь...
Приводят сироток в царский покой.
"Красавица, кто ты? - воскликнул царь.
Зачем барашек безмолвный с тобой?"

И вот Мануш рассказала о том,
Что было рассказано мной в стихах.
"Да здравствует царь на троне своём,
Пусть он разберётся в наших делах".

Царь выслушал грустную повесть сирот.
Приятна Мануш для его очей.
И в жёны себе он её берёт.
Семь дней он пирует и семь ночей.

Забыла Мануш о тяжёлых днях,
Не знает отказа она ни в чём.
А братец-барашек в густых садах
Пасётся, довольный своим житьём.

Жила во дворце, завистлива, зла,
Старуха-служанка. Злодейку ту
Однажды чёрная зависть взяла,
Что любят все девочку-сироту.

И входит старуха, злобу тая,
В покои к царице - и льстиво ей:
"Пойдём-ка, царица, краса моя,
Сведу я купаться тебя скорей!"

И вот, обольстивши, ведёт к воде,
Бросает в озёрную глубину,
А дочь, в одежду Мануш одев,
К царю посылает, словно жену.

Лица не видать под тканью густой.
Обманщица входит в царский дворец.
Властитель считает её женой,
Она надевает царский венец.

Но что это сталось с барашком вдруг?
Никак не заманишь его домой.
По берегу, блея, сделает круг -
И снова бежит на берег другой.

Что делать с барашком?
Нейдёт он прочь.
Подумав, решила старуха-мать:
Пусть притворится больною дочь.
И уложила её в кровать.

Несут ей яства - и это и то,
И просят-молят немного съесть.
Не смотрит притворщица ни на что
И просит мяса барашка принесть.

"Мануш, Мануш, но ведь это твой брат!
Ужели же сестры братьев едят?!"
Обманщица дальше ведёт игру:
"Подайте мне то, что велю, сейчас!"
Кричит: "Погибаю!" Кричит: "Умру!"
И царь издаёт ужасный приказ:
Костры разложить,
Ножи наточить,
Барашка убить
И мяса подать
Царице в кровать,
Чтоб ей не хворать.

Издал он приказ и с тайной тоской,
И с тайной тоской бродил над водой,
И думал он грустно: "Ну как могла
Мануш его милая быть так зла?"

И плачут скалы, что вкруг стоят.
И блеет и плачет барашек-брат,
И мечется, бедный, над бережком
И человечьим кричит языком:

"Сестричка-джан! Сестричка-джан!
Разводят костры,
Разводят костры!
Ножи уж остры!
Сестричка-джан! Сестричка-джан!
Услышь ты меня,
Спаси от огня!"

И слышит царь, удивления полн, -
Доносится голос из синих волн.
Знакомый голос и смутен и глух,
Взывает и нежно терзает слух:
"Братец-джан! Братец-джан!
Бездомный ты мой,
Сестры нет с тобой,
Барашек мой, джан!
Томлюсь я на дне,
Во тьме, в глубине.
Не видно мне дня,
Не слышно меня.
Обманщица зла!
Ужасен обман!
Погибель пришла,
Барашек мой, джан!"

Услышал царь - и скорей домой.
Покровы с царицы срывает он,
Срывает и видит - о, боже мой,
Кто сел обманом на царский трон?
"Сюда, рыбаки, свой невод скорей!
Достаньте Мануш, голубку мою!
Сюда, палачи, в глубь водных зыбей
Кидайте старуху и дочь-змею!"

Разгневался царь. Не уймёшь никак...
За ним возмущённый гудит народ.
Бросает в озеро невод рыбак -
Мануш достают из глубоких вод.

Мануш достают и на трон несут.
Но кто это рядом стоит, пригож?
То братец сбросил шкурку и тут
Совсем на барашка стал не похож.

Барашек красавцем-юношей стал, -
Широкие плечи, разумный взор.
Не блеяньем жалким раскрыл уста -
Повёл человека живой разговор.

А тех, что обманом взяли права, -
Старуху-злодейку и лгунью-дочь, -
Надев на шеи их жернова,
Бросают в озеро в ту же ночь.

Уж не грустят
Сестра и брат.
Забыли о страшном сне.
И снова мир,
И жизнь, как пир.
А зло - на озёрном дне.

[Мукик]

ХРАБРЫЙ НАЗАР

( в сокращении )

Было ли, не было - жил один бедняк, по имени Назар. А был он, этот Назар, человек ни к чему не способный и ленивый. До того труслив был, до того труслив, что один и шагу лишнего не ступит, хоть убей. С утра до вечера всё около жены держался. Куда она - туда и он. Потому-то и прозвали его трусливым Назаром.

Вышел однажды ночью этот трусливый Назар вместе с женой за порог. Вышел он за порог, видит - ясная, лунная ночь, и говорит:

- Эх, жена! Ну и ночка! В такую ночь только и грабить караваны. Подсказывает мне сердце: вставай, отправляйся, ограбь караван шаха, что идёт из Индостана, натаскай добра полон дом!

А жена ему:

- Посмотрите-ка на этого грабителя! Помалкивай уж лучше да сиди на месте!

А Назар ей:

- Негодная ты баба! Чего не пускаешь меня ограбить караван, натаскать добра полон дом? Какой же я мужчина после этого? Для чего я папаху ношу, ежели ты смеешь перечить мне?

И долго ещё Назар не унимался. Надоело это жене, вошла она в дом, заперла за собой дверь и крикнула:

- Чтоб тебе, трусу, провалиться! Ступай же теперь, грабь караваны!

Очутился Назар за порогом один, и от страха душа у него в пятки ушла. Сколько ни просил, сколько ни умолял Назар, чтобы жена открыла дверь, так она и не открыла.

Отчаялся Назар, приткнулся к стенке и дрожал всю ночь до утра.

Лежит разобиженный Назар у стенки на солнышке - дожидается, чтобы жена вышла и впустила его в дом, а сам размышляет. Время жаркое, летнее, злые мухи одолевают, а Назар до того ленив, что неохота ему даже нос вытереть. Налетели мухи, облепили ему лицо. А когда они уж слишком начали донимать его, поднял он руку - и хлоп себя по лицу! Как хлопнул по лицу, так и посыпались раздавленные мухи.

- Ва! Что это такое? - удивился Назар.

Хотел пересчитать, сколько мух убил одним махом, да сбился. А сдаётся ему, что не меньше тысячи.

- Вот это да! - говорит. - А мне и невдомёк было, что я такой молодец. Ежели я одним махом могу прикончить тысячу тварей, чего же я сижу около этой негодной бабы?

Встаёт Назар и тут же идёт прямо к сельскомy попу:

- Благослови, отец!

- Господь благословит, сын мой.

- Представь себе, отец, вот так и так...

И рассказывает Назар попу о своём подвиге, а заодно и о том, что должен бежать от жены И просит он попа записать про его подвиг, чтобы не оставаться ему в неизвестности, - пусть все читают и знают о нём.

И поп шутки ради возьми и напиши на тряпочке:

Славный герой, храбрый Назар, -

Тыща сражённых - один удар!

И вручает ему эту тряпочку.

Назар прикрепляет её к кончику шеста, подвешивает сбоку обломок ржавой сабли, садится на соседского осла и выезжает из села.

Выезжает Назар из родного села и пускается в путь, а сам и не знает, куда этот путь ведёт.

Едет он, едет, наконец оглядывается и видит - село уже далеко позади.

Тут разобрал его страх. Хочет подбодрить себя Назар и начинает мурлыкать себе под нос, напевать, разговаривать сам с собой, покрикивать на осла. Чем дальше он едет, тем больше забирает его страх, а чем страшнее ему, тем громче он горланит. А тут ещё и осёл принялся реветь...

От такого шума и рёва разлетаются птицы с деревьев, зайцы удирают из-под кустов, лягушки из травы шлёпаются в воду. А Назар горланит всё громче и громче.

А когда въехал он в лес, стало ему чудиться, что из-за каждого дерева, из-за каждого куста, из-за каждого камня вот-вот выскочит и набросится на него либо зверь, либо разбойник. От ужаса он начал вопить, да так, что не дай бог никому услышать.

И что бы вы думали? В ту пору лесом беспечно брёл крестьянин и вёл под уздцы коня. Как услышал он этот страшный рёв, остановился.

- Вай, - говорит, - горе мне! Никак, разбойники!

Оставил он коня и кинулся в придорожную чащу. Две ноги у самого было да две взял в придачу у страха - и пустился наутёк.

Ну и везёт же тебе, Храбрый Назар!

С рёвом подъезжает он и видит - среди дороги оседланный копь стоит, дожидается его. Слезает он с осла, взбирается на оседланного коня и продолжает свой путь.

Много ли, мало ли он едет - а много или мало, одному ему ведомо, - только попадает он в какое-то село. Ни он села не знает, ни село - его. Как быть? Куда деваться?

Вдруг слышит - откуда-то доносятся звуки зурны. Направляет он коня в ту сторону и попадает прямо на свадьбу.

- Добрый день!

- А-а, добро пожаловать! Честь и место.

- Пожалуйте, пожалуйте, милости просим. Гость богом послан.

Усадили Назара с его знаменем на почётное место.

Доведётся ли кому-нибудь увидеть такие кушанья и напитки, какими потчевали Назара!

А гостям на свадьбе любопытно было знать, кто таков этот невиданный незнакомец. Гость, что сидел с краю, подтолкнул и спросил о том своего соседа, тот толкнул и спросил другого, и так по порядку толкали и спрашивали один другого, пока не добрались до попа, который сидел на самом почётном месте. А поп кое-как разобрал надпись на знамени гостя:

Славный герой, храбрый Назар, -

Тыща сражённых - один удар!

Разобрал и в ужасе шепнул своему соседу, этот - следующему, тот - третьему, третий - четвёртому, и так до самых дверей. И все гости заговорили, что невиданный незнакомец - это сам

Славный герой, храбрый Назар, -

Тыща сражённых - один удар!

- Ну конечно, это сам Храбрый Назар! - воскликнул какой-то пустомеля. - Как он изменился! Сразу-то я и не узнал его.

И нашлись люди, которые стали рассказывать о подвигах Назара, о своём давнишнем знакомстве с ним, о днях, что вместе с ним провели.

- Как же это у такого человека нет слуги при себе? - спрашивали в недоумении некоторые.

- Такой уж у него нрав - не любит он ездить со слугами! Как-то раз спросил я его об этом, а он говорит: "На что мне слуги! Весь мир - мой покорный слуга".

- Почему же он не носит хорошего меча, а ржавой железкой опоясался?

- В том-то и удаль его, чтобы вот этакой ржавой железкой раз хватить - тысячу сразить. С хорошим-то мечом всякий воевать горазд!

Поднялись удивлённые гости и выпили за здоровье Храброго Назара. А тот, что отличался среди них умом, стал держать речь в честь Назара:

- Про твою громкую славу мы слышали давно, давно жаждали узреть твой лик, и вот сегодня мы счастливы, что зрим тебя среди нас!

Назар только вздохнул и махнул рукой.

Гости многозначительно переглянулись - дескать, понимаем, что значит этот вздох.

Ашуг, что был среди гостей, тут же сложил песню и запел:

Славим приход твой все как один,

Мощный орёл наших горных вершин,

Нашей отчизны достойнейший сын,

Славный герой, Храбрый Назар, -

Тыща сражённых - один удар!

Станем служить мы тебе одному -

Стягу, мечу и коню твоему,

Гриве коня и хвосту самому,

Славный герой, Храбрый Назар, -

Тыща сражённых - один удар!

Слабых опора, страждущих друг,

Лечишь умело всякий недуг,

Спас от врагов нас, от мора и мук,

Славный герой, Храбрый Назар, -

Тыща сражённых - один удар!

И пьяные гости разошлись со свадьбы и разгласили повсюду, что едет

Славный герой, храбрый Назар, -

Тыща сражённых - один удар!

И давай рассказывать про его необычайные подвиги, давай расписывать его грозный облик. И стали повсюду новорождённым детям давать имя Назар.

А Назар покинул это селение и продолжал свой путь. Вот доехал он до зелёной лужайки. Пустил коня пастись на лугу, а шест со знаменем воткнул в землю, улёгся под ним и заснул.

А надо вам сказать, что в тех местах жили семеро братьев-великанов, семеро разбойничьих атаманов, и земли эти принадлежали им, а крепость их была на вершине ближней горы. Глянули эти великаны сверху и видят - приехал кто-то и разлёгся на их лугу. Удивляются великаны: кто этот бесстрашный человек и о скольких он головах, если приехал без страха, преспокойно развалился и пустил коня пастись на их лугу!

У братьев-великанов были палицы в сорок лидров. Взяли они эти самые палицы в сорок лидров и пошли. Приходят и что же видят! Пасётся конь, рядом спит человек, в головах у него развевается знамя, на знамени надпись:

Славный герой, храбрый Назар, -

Тыща сражённых - один удар!

- Ой, да это сам Храбрый Назар!

Прикусили себе пальцы великаны и замерли на месте.

А надо сказать, что молва, которую распустили пьяные гости после свадьбы, дошла и до них. Стоят они сами не свои, от ужаса остолбенели и ждут, когда Назар проснётся.

Проснулся Назар, протёр глаза и видит - над головой у него семь страшных великанов, у каждого на плече палица в сорок лидров. У Назара от страха сердце перестало биться. Спрятался он за своё знамя, дрожит, как осенний лист. Великаны увидели, что он побледнел и задрожал, и решили: видно, рассердился, вот-вот одним махом прикончит всех. Повалились они ему в ноги и говорят:

Славный герой, храбрый Назар, -

Тыща сражённых - один удар!

Слышали мы о грозном имени твоём, очень хотели видеть тебя и счастливы теперь, что ты сам пожаловал на нашу землю. Мы все, семеро братьев, отныне твои покорные слуги. А вот и крепость наша на вершине той горы, в ней живёт наша красавица-сестра. Просим оказать нам честь и отведать нашего хлеба-соли.

Тут Назар перевёл дух, успокоился и сел на своего коня. А братья-великаны взяли его знамя и торжественно проводили Назара в свою крепость.

В крепости оказали ему царские почести и столько рассказывали про его удаль, так восхваляли его, что красавица-сестра влюбилась в Назара.

Нечего и говорить, что после этого почёт и уважение к нему ещё больше возросли.

В это самое время появился в тех краях тигр и нагнал на всех ужас. Кому другому убить тигра, как не Храброму Назару! Кто другой осмелится пойти на тигра? Все взоры обратились к Назару: на небесах - бог, на земле - Храбрый Назар!

Услыхал про тигра Назар и с перепугу бросился было бежать домой, хотел скрыться. А люди решили, что он ринулся в бой с тигром. Невеста ухватилась за него, удерживает:

- Куда же ты без оружия? Сначала оружие возьми, а потом уж иди!

Приносит она оружие, подаёт Назару: пусть прибавит к своей славе ещё один подвиг. Берёт Назар оружие и уходит. Идёт он в лес, залезает на дерево и прячется, чтобы и ему не повстречаться с тигром и тигру не повстречаться с ним Съёжился на суку, душа его превратилась в просяное зёрнышко.

А проклятый тигр, как назло, приходит и ложится под тем самым деревом. Как увидел Назар тигра - кровь так и застыла у него в жилах, в глазах потемнело, ослабли руки и ноги, и - бух! - свалился он с дерева, да прямо на зверя. Тигр в ужасе вскочил, а Назар со страху обезумел, вцепился ему в спину, прижался к его спине. Пустился разъярённый зверь бежать, да как бежать! Через горы и долины, через камни и кручи... Люди глядят и дивятся: вот тебе раз - несётся Храбрый Назар на тигре!

- Эй, глядите, глядите на Храброго Назара! Оседлал тигра да и мчится на нём, как на коне!.. За ним, братцы! Бей зверя!

Осмелели все и с воем, с гиканьем бросились отовсюду - кто с кинжалом, кто с мечом, кто с ружьём, кто с дубьём - и убили тигра.

Очнулся Назар, и развязался у него язык:

- Жаль! - говорит. - Зачем вы его убили? С трудом я укротил его и сел на него верхом... Ох, и гнал же я его!

Весть эта долетела до крепости. Мужчины и женщины, взрослые и дети - весь народ высыпал встречать Назара.

Сложили про него песню и запели:

Кто из людей

Яра смелей?

С чем нам сравнить

Пыл твой и жар,

Храбрый Назар?

Коршуном ты

Пал с высоты,

Молнией пал

В битвы разгар,

Храбрый Назар!

Мощен, удал,

Тигра взнуздал,

В горы ты взмыл,

Словно гроза,

Храбрый Назар!

В бедствии нас

Вызволил, спас.

Славься в веках,

Грозный наш яр,

Храбрый Назар!

И женили Храброго Назара на красавице - великанов. Семь дней, семь ночей свадьбу справляли, песнями молодого царя с молодой царицей славили:

Месяц на гору взошёл,

Светел он недаром, -

Месяц на гору взошёл,

С Храбрым схож Назаром.

Солнце ясное взошло.

С кем так солнце схоже?

Солнце ясное взошло.

Схоже с яр пригожей.

Славен царь наш и красив, ой красив!

Весь убор его красив, ой красив!

И венец его красив, ой красив!

И кафтан его красив, ой красив!

И кушак его красив, ой красив!

Славны царь наш с царицей,

Их восхвалим сторицей!

Слава, слава,

Слава яр кудрявой,

Слава яру смелому,

Слава свету целому!

А надобно вам сказать, что к сестрице великанов сватался царь соседней страны. Как узнал он, что ему отказали и выдали её замуж за другого, - собрал войско и пошёл войной на семерых братьев.

Бросились все семеро великанов к Храброму Назару, поведали ему о войне, поклонились низко, стали перед ним, ждут приказаний.

Услыхал Назар о войне и ужаснулся; выскочил, хотел удрать в родное село. А люди думают - Назар хочет сразу напасть на врагов. Загородили ему дорогу, удерживают, молят, просят: "Куда бежишь один? Что будешь делать без меча и доспехов? Или тебе головы своей не жаль?"

Принесли ему доспехи, а жена заклинает братьев не пускать Назара сражаться с врагами в одиночку.

И проходит слух среди народа и войска, а через лазутчиков - и по вражескому стану, что Храбрый Назар один-одинёшенек, без оружия ринулся на поле битвы, насилу удалось удержать его. А теперь идёт он, окружённый войском.

Привели на поле битвы неукротимого, лихого коня, подсадили Назара в седло.

Тут войско приободрилось, повалило за ним с криками:

- Да живёт Храбрый Назар! Смерть врагу!

Ретивый конь почуял, что ездок сидит на нём дрянной, заржал, закусил удила и во весь опор помчался прямо на вражеские ряды. А войско думало, что Храбрый Назар сам погнал коня, и с победным кличем яростно бросилось вслед за ним.

Видит Назар, что не сдержать ему коня - вот-вот сбросит его конь. Ухватился Назар за дерево, а дерево, на беду, оказалось гнилым - сук толщиной с доброе бревно переломился да так остался в руках Назара. Вражеское войско уж слышало про его удаль и без того трусило порядком, а как увидело всё это своими глазами - совсем потеряло голову.

- Спасайся, кто может! Несётся Храбрый Назар, вырывает деревья с корнями!

Много было перебито врагов в тот день. А те, кто остались в живых, сложили оружие к ногам Храброго Назара и поклялись быть покорными подчиниться ему.

И вот с грозного поля битвы Храбрый Назар возвратился в крепость великанов. Люди воздвиг ли в его честь триумфальные арки и вышли ему навстречу в неописуемом восторге, с криками "ура" и "слава", с песнями и музыкой, с цветами с посланцами и речами - одним словом, с такими почестями, что Назар совсем растерялся. С такими же почестями провозгласили его царём и возвели на трон.

И сделался Храбрый Назар царём.

[Мукик]

ЛЖЕЦ

Было ли, не было - жил один царь. Объявил этот царь по всей стране:

- Если кто придумает такую небылицу, что я скажу: "Это ложь", тому я отдам половину своего царства.

Приходит пастух. Говорит:

- Долгой жизни царю! У моего отца была дубинка, которой он доставал до неба и перемешивал звёзды.

- А что тут удивительного? - отвечает царь. - У моего деда была трубка, так он бывало один конец возьмёт в рот, а другим прикуривает от солнца.

Пастух почесал в затылке и ушёл.

Приходит портной. Говорит:

- Уж ты прости меня, царь, собирался я прийти раньше, да запоздал. Вчера сильный дождь шёл, гроза разразилась, и молнией разорвало небо. Так я ходил зашивать его.

- Хорошее дело сделал, - говорит царь. - Только зашил ты непрочно - сегодня утром опять дождик моросил.

Ушёл и портной ни с чем.

Входит бедняк-крестьянин, а подмышкой у него мера.

- Тебе чего надо? - спрашивает царь.

- Ты мне должен меру золота, вот я и пришёл за ним.

- Меру золота? Ложь это! Не должен я тебе никакого золота!

- А раз это ложь, отдавай мне половину царства!

- Нет-нет, правду ты говоришь, - хотел вывернуться царь.

- Если правду говорю - отсыпай меру золота.

[Мукик]

КОТ-СКОРНЯК


Скорняжным
Тёплым
Ремеслом
Занялся кот
Когда-то.
Мурлыча песню,
За столом
Сидел
Скорняк усатый.
Как вдруг
К нему
Явился пёс
И шкурку
Мягкую
Принёс.

"Здорово, кот! -
Промолвил пёс,
Протягивая лапку. -
Трещит
На улице мороз,
Скорее
Шей мне шапку!
Я за ценой
Не постою.
Ну что ж,
Сошьёшь?" -
"Изволь, сошью!"

"А долго ль ждать?"
"В денёк-другой
Окончу я работу.
Ты приходи,
Мой дорогой,
За шапкою в субботу!
Папаху шить -
Не шубу шить.
Для друга
Можно
Поспешить!

Такую шапку
Смастерим,
Что будет всем
Завидно.
А о цене
Поговорим.
Нам торговаться
Стыдно.
Папаху шить -
Не шубу шить.
С деньгами
Можно
Не спешить".

В субботу утром
Старый пёс,
Потягиваясь зябко,
Просунул в дверь
Замёрзший нос:
"Ну что,
Готова шапка?" -
"Нет", - говорят
Ему в ответ.
"А где хозяин?" -
"Дома нет!"

Продрогший пёс
Присел и ждёт
Перед крыльцом
На тряпке.
Вот по дорожке
Кот идёт
В богатой
Новой шапке.
Увидев пса,
Сказал он так:
"Зачем торопишься, чудак?
С таким шитьём
Нельзя спешить.
Нешуточное дело!
Папаху шить -
Не шубу шить,
Но надо шить умело.
Побрызгал шкурку
Я с утра,
Теперь кроить её пора".

"Мне очень жаль, -
Ответил пёс, -
Что шапка не готова.
Но не сердись
На мой вопрос:
Когда явиться
Снова?
Не в гости
Я хожу
В твой дом,
А за своим
Хожу
Добром!"

"Ну, так и быть! -
Бормочет кот. -
Приди к обеду
В среду".
Среда настала.
Пёс идёт
За шапкою
К соседу.
"Как поживаешь?" -
"Жив-здоров!" -
"Готов заказ?" -
"Нет, не готов!"
Тут вышел крупный разговор,
Потом и потасовка.
"Ты, братец, плут!" -
"Ты, братец, вор,
Жена твоя плутовка!"
"Щенок!" -
"Урод!" -
"Молокосос!" -
"Паршивый кот!" -
"Плешивый пёс!"

Доходит дело
До суда.
Узнав
Про эту драку,
Судья сказал:
"Позвать сюда
И кошку и собаку!"

Лукавый кот
И бедный пёс
Вдвоём явились
На допрос.
Кто их судил,
Когда и как -
Отдельно
Или вместе, -
Я не скажу.
Но кот-скорняк
С тех пор пропал
Без вести.
Бежал он,
Хвост подняв трубой,
И все меха
Унёс с собой!

А так как
Этот кот-скорняк
Всем нашим кошкам
Прадед, -
Семейства кошек
И собак
Между собой
Не ладят.

Кота увидев,
Честный пёс
Рычит
И громко лает,
Как будто
Каверзный вопрос
Задать ему желает:
"Готова шапка
Или нет?"
А кот
Шипит ему в ответ.

При этом кот
Плюётся так
В смущенье
Или в страхе,
Как это делал
Кот-скорняк,
Когда кроил папахи!

[Мукик]

КОЗЛЕНОК

В дремучем лесу жила коза. Был у неё хорошенький козлёнок. Каждый день оставляла она козлёнка дома, а сама уходила пастись. Коза паслась, а вечером с полным выменем молока возвращалась домой. Возвращалась домой, стучалась в дверь, блеяла, приговаривала:

Козлёночек,

Дитёночек,

Я в горах была, в лесу,

Молока тебе несу.

Отопри мне дверь свою -

Сладко-сладко напою.

Козлёночек.

Дитёночек!

Услышит ее козленок - вскочит, отворит дверь. Мать покормит его молоком и снова уйдет на пастбище.

Все это подсмотрел и подслушал волк.

Однажды вечером является он до прихода козы, стучится в дверь и кричит своим грубым голосом:

Козлёночек,

Дитёночек,

Я в горах была, в лесу,

Молока тебе несу.

Отопри мне дверь свою -

Сладко-сладко напою.

Козлёночек.

Дитёночек!

Козлёнок слышит и спрашивает:

- Ты кто такой? Я тебя не знаю. Моя мать не так меня зовёт. У неё голос нежный и тонкий, а у тебя хриплый и грубый. Не открою я тебе дверь. Уходи!

Волк и ушёл.

Приходит мать, стучится в дверь:

Козлёночек,

Дитёночек,

Я в горах была, в лесу,

Молока тебе несу.

Отопри мне дверь свою -

Сладко-сладко напою.

Козлёночек,

Дитёноче!к

Козлёнок отворяет ей дверь, сосёт молоко и рассказывает:

- А знаешь, мама, что случилось? Недавно приходил кто-то, стучался в дверь и звал. "Козлёночек, дитёночек, открой, - говорит, - мне дверь". Такой грубый был у него голос!.. Я испугался, так испугался! Дверь не открыл, сказал: "Не хочу, уходи!"

- Ай-ай-ай-ай, чёрненький ты мой! Как хорошо, что ты не открыл! - сказала перепуганная мать. - Ведь это был волк, он хотел съесть тебя. Если ещё раз он придёт - не открывай. Скажи: "Уходи-ка отсюда, не то моя мать придёт и забодает тебя своими острыми рогами".

[Мукик]

ГЛУПЕЦ


Жил когда-то бедняк. Как ни трудился он, как ни бился - всё никак не мог выбиться из нужды.

И вот дошёл он до отчаяния и решил: "Пойду-ка я разыскивать бога. Разыщу и узнаю, долго ли мне маяться. Да тут же и выпрошу чего-нибудь для себя".

По дороге повстречался он с волком.

- Добрый путь, братец-человек! Куда ты идёшь? - спросил волк.

- Иду к богу, - ответил бедняк, - горе своё хочу ему поведать.

- Как доберёшься до бога, скажи ему: есть, мол, на свете один голодный волк, день-деньской рыщет он по горам и долинам, а пропитания, найти не может. Спроси: долго ли тому волку голодать? И ещё скажи: если ты сотворил его, так и кормить должен.

- Ладно, - молвил бедняк и продолжал путь.

Много ли, мало ли он прошёл - встретил красавицу-девушку.

- Куда идёшь, братец? - спросила девушка.

- К богу иду.

- Как увидишь бога, - взмолилась красавица, - скажи ему: есть одна девушка - молодая здоровая, богатая, а ни радости, ни счастья не знает. Как ей быть?

- Скажу, - пообещал бедняк и пошёл своей дорогой.

Встретилось ему дерево. Хоть оно и стояло у самой реки, но совсем засохло.

- Куда ты идёшь, эй, путник? - спросил дерево.

- К богу иду.

- Тогда погоди, передай богу и мои слова. Скажи ему: слыхано ли такое дело - расту я у самой речки, а круглый год стою сухим! Когда же я зазеленею?

Выслушал бедняк жалобу дерева и продол жал свой путь.

Шёл он, шёл, пока не дошёл до бога.

Видит - восседает бог в образе седовласого старца под высокой горой, прислонясь к утёсу.

- Добрый день! - молвил бедняк, став перед богом.

- Добро пожаловать, - ответил бог. - Чего тебе надо?

- Хочется мне, чтобы ты ко всем людям относился одинаково - не давал бы одному всё, другому ничего. Вот я - сколько ни бьюсь, сколько ни тружусь, а всё из нищеты не выбьюсь, многие же вдвое меньше меня работают, а живут в достатке и покое.

- Ладно, ступай, скоро разбогатеешь. Я пошлю тебе счастье. Живи и наслаждайся.

- У меня к тебе ещё дело, господи, - сказал бедняк и поведал богу о жалобах голодного волка, красивой девушки и засохшего дерева.

Бог дал ответы на все вопросы. Бедняк поблагодарил его и ушёл.

На обратном пути подошёл он к засохшему дереву.

- Что сказал про меня бог? - спрашивает засохшее дерево.

- Сказал, что под тобою зарыто золото. Покуда его не откопают и не дадут твоим корням простор, тебе не зазеленеть.

- Так куда же ты уходишь? Выкопай золото, оно нам обоим пойдёт впрок: ты разбогатеешь, а я зазеленею.

- Нет, некогда мне, я тороплюсь. Бог даровал мне счастье, я должен поскорее найти его и наслаждаться, - ответил бедняк и ушёл.

Идёт он, а красавица-девушка дорогу ему преградила:

- Какую весточку для меня несёшь?

- Бог сказал: ты должна найти себе хорошего мужа. Тогда тоска отступится от тебя и заживёшь ты в радости и счастье.

- Ну, если так, то будь ты моим дорогим мужем.

- Вот ещё! Некогда мне. Бог обещал мне счастье, надо найти его поскорее и наслаждаться, - сказал бедняк и зашагал дальше.

На дороге поджидал его голодный волк.

Только завидел он бедняка - кинулся к нему:

- Ну, что сказал тебе бог?

- Братец ты мой, после тебя встретил я ещё красавицу-девушку и засохшее дерево. Девушка хотела знать, отчего её жизнь так безрадостна, а дерево - почему оно весной и летом не может зазеленеть. Рассказал я богу, а он и говорит: "Девушка пусть найдёт себе доброго мужа, тогда будет счастлива, а дереву скажи: "Под тобою зарыто золото, надо откопать его, дать корням простор, тогда зазеленеешь". Передал я им божье слово. Дерево сказало: "Откопай золото и возьми себе", а девушка говорит: "Возьми меня замуж". - "Нет, - говорю, - друзья, не могу: бог обещал мне счастье, должен я найти его и наслаждаться".

- А про меня что сказал бог? - спросил голодный волк.

- А про тебя он сказал, что ты будешь рыскать голодным до тех пор, пока не найдёшь глупца. Как сожрёшь его, так и насытишься.

- Глупее тебя мне никого не сыскать, - промолвил волк и съел глупца.